Настырный вопрос президента выдает его беспокойство. Он понимает, что пережал, поступил даже не жестоко по отношению к бесспорно высокому армейскому профессионалу - поступил необдуманно, практически нарисовав новому министру его судьбу. И никакого порыва вдохновения, без чего реформирование попросту механическое занятие, не породил. Подавленность, которую скрывают военные, - вот что вынесли они с этого заседания Совета обороны.
Коридоры в Минобороны гудят, предчувствуя разгон команды Игоря Родионова, команды, которая собиралась в течение последних пяти-шести месяцев. Все случившееся убеждает нас в справедливости вывода - президент во власти подозрительности. Он почти уверен, что под крышей Минобороны созрело антипрезидентское ядро. А потому - разогнать. Вот почему и.о. начальника Генерального штаба Квашнин (как заметила газета "Известия", выдвиженец Грачева) встречается с бывшим патроном в бане в предчувствии реванша за недавнее изгнание из коридоров отечественного "Пентагона". Птенцы гнезда Грачева - генералы Валерий Лапшов, Вячеслав Жеребцов и Сергей Здориков - после долгого отсутствия замечены вновь в главном военном офисе. Вообще отставка генерала Игоря Родионова, при всей внешней грубости, менее драматична, чем рапорт об отставке Павла Грачева, едва ли не приросшего к президенту, в 1996 году. У меня двойственные ощущения. Тогда мне казалось, что президент, сообщая Грачеву о своем решении назначить Лебедя секретарем Совета безопасности, делал это через силу, понимая, что сдает Грачева; но была болезнь, была усталость, и еще впереди был второй тур голосования. Возможно, он даже хотел сказать: "Павел Сергеевич, перетерпи. Лебедь долго не продержится, переругается со всеми, с кем положено и не положено. Я должен сделать этот шаг. Иначе и тебе, и мне, и всем остальным, проиграй мы на выборах, придется неизмеримо горше, чем это назначение твоего обидчика".
Даже если бы Ельцин все это сказал, он не мог не понимать, что первым требованием Лебедя будет требование отставки военного министра. Более того, это было условием Лебедя при заключении союза. И так же бесспорно Ельцин принял это условие. При этом в ослабленном мозгу президента промелькнула мысль - отставку Грачева демократы воспримут положительно.
С этого момента Ельцин вступает в совершенно иную эру. Он окружает себя людьми, которые не могли стать ему близкими в силу разницы лет, разноукладности прошлой жизни. Речь не идет в этом случае об Александре Лебеде. В день назначения Лебедя я уже писал: "Они слишком похожи, чтобы содействовать и сосуществовать. Не станем предрекать неудачу, но будем готовы к тому, что этот союз недолговечен".
Освободив Игоря Родионова, президент как бы уравновесил свою душу. Теперь возвращение Павла Сергеевича (отпуск которого так затянулся) на ту или иную должность вполне реально. Сейчас, наблюдая Ельцина со стороны, когда я не живу обременяющим предчувствием должностных встреч с ним, мне кажется, что в его поведении неизмеримо больше хитрости и расчетливости, нежели обезоруживающей непосредственности и простоты.
Изначальный Ельцин, лидер без команды, провинциал, оказавшийся в середине 80-х в Москве, всегда нуждался в двух-трех очень близких людях, которым доверял, к которым привык, которым были близки его естественность, натуральность, что бы это ни было - охота, баня, застолье. Хотя сам Ельцин никогда не допускал, чтобы его сотоварищи в моменты этой естественности забывали, что он, Ельцин, президент, а тот другой - его подчиненный, хотя и любимый им, но под-чи-нен-ный. Сейчас вокруг Ельцина таких людей нет. Да и проявление такой естественности чрезвычайно ограничилось. И обусловлены эти ограничения перенесенной операцией. Нет тенниса, а значит, нет и бани после тенниса. И многого другого нет. Болезнь приблизила Ельцина к семье, сделала гораздо в большей мере семью его окружением, и даже окружением политическим. Отсюда появление дочери в числе его ближайших советников. Я уже говорил, Ельцин - личность объективно одинокая, когда одиночество создается дистанцией, отделяющей высокую власть от сущностного мира. Наличие Татьяны Дьяченко рядом с отцом в повседневной политике, при всех против (а их сверхдостаточно: Россия не любит очевидной родственности власть предержащих; естественная для любой женщины переменчивость настроений, более обостренное восприятие симпатий и антипатий; предрасположенность к сверстникам, как более близким, более понятным, а значит, меньшее понимание людей других возрастных групп), адаптирует новое поколение политиков к президенту, а президента к этим говорливым, амбициозным молодым людям, которые своим выдвижением обязаны только ему.
Впрочем, вопрос остается открытым. Примет ли президент эту новую среду своего окружения, как неизменную, или по мере нарастающей активности, а этого отрицать нельзя, захочет почувствовать себя прежним? Где-то в начале июня я услышал фразу человека, который внимательно вглядывался в телевизионный экран, рассматривая президента на улицах Санкт-Петербурга: "Не хочешь, а поверишь - врачи сотворили чудо. Ему возвратили даже темперамент".
Навязчивая необходимость в том или ином человеке формирует в самом человеке чувство незаменимости. А это всегда опасно. Дочь в отставку не отправишь. Не сама дочь, а уже окружение дочери может вызвать качественные изменения в отношениях дочери и отца. Дочь президента естественный союзник поколения сорокалетних. Это амбициозный возраст, раздражающий традиционный российский консерватизм. У них есть один коридор в историю - успех реформ. Но желание удержать власть сильнее осознания исторической закономерности. Именно здесь таится главная опасность. Беспощадно отметая рядом стоящих возрастных предшественников, им кажется, что они берут реванш за неверие в их силы. Но самое удивительное, что их сил может хватить на прорыв, но никак не достанет, чтобы поднять страну. И всякое отсечение интеллектуальной энергии, что происходит на наших глазах, убийственно для развития России, и в том числе для этого поколения власти.
Таково объективное толкование событий, но есть и субъективное, замышленное задолго до этих событий конца зимы и весны 97-го года.
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ
У каждого месяца своя событийность. Первого июня 1997 года стало известно, что президент подписал указ о назначении своей младшей дочери советником президента. Уже давно нетайное стало явным. Круг обязанностей достаточно эксклюзивный - имидж президента. Галстук, речь, манеры, "папа, не сутулься".
Как сказала в своем первом интервью Татьяна Дьяченко, она же до замужества Татьяна Борисовна Ельцина: "Я буду заниматься тем же, чем занималась во время предвыборной кампании. Практически я и раньше выполняла обязанности советника. Сейчас мои обязанности, по сути, легализовались. Вот и все". Ельцина-младшая права - нет такой должности "дочь президента", а должность советника есть. Поле для слухов и интриг как бы сузилось. И протестующая фраза уязвленного чиновника: "Да кто она такая, чтобы указывать: что делать, как делать?" Разумеется, возможен ответ - дочь. И вряд ли для понимающего, поднаторевшего в интригах человека свиты эта должность малозначима. Но для самой дочери все эти разговоры, выходящие за пределы кремлевских стен - вечные обвинения в использовании не заработанного права. Теперь мы имеем ситуацию: мало что советник, еще дочь. Или наоборот, мало что дочь, еще и советник президента. Дочь Ширака Клод - тоже помощник президента. Дочь Назарбаева - Дарига - тоже в политической обойме. Лиха беда начало, а там поедет, покатится, полетит.
Сейчас Татьяне Дьяченко 38 лет. Пять лет назад, в пору первого ельцинского президентства, ей, естественно, было 33. Могла ли возникнуть подобная ситуация, скажем, в 1991-м или 92-м, 93-м? Могла ли в тот момент дочь президента стать его официальным советником, должностным лицом? Отрицательный ответ лежит на поверхности. Ну, конечно же, нет. Это сейчас к президенту привыкли, а тогда...
В своем последнем радиообращении, посвященном итогам первого года своего второго президентства, обращении достаточно странном как по теме, так и по сути (в пору второго президентского срока не принято говорить о первых ста днях, и уж тем более не отмечают, не подводят годовых итогов хотя бы потому, что президент-то не новый), Ельцин лишь подтвердил свою традиционность: все не говорят, а я говорю.
