Вряд ли Грачев здесь справедлив. Громов провел в Афганистане пять лет. Суть размолвок, скорее всего, в ином. Людей разъединили не иное понимание проблем, и не уровень профессионализма, и даже не характер, и уж тем более в армии, где подчинение младшего по званию старшему предопределено уставом. Людей, испивших чашу власти, с этого момента разъединяет только власть, ее достаточность и ее отсутствие. Громов выводил войска из Афганистана. И его образ под развевающимся гвардейским знаменем на замыкающей машине, пересекающей пограничный мост, вошел в историю. Тогда он был обласкан той, другой властью. А Грачев был в подчинении Громова. Ранг его власти был неизмеримо меньше. Но затем карта судьбы перевернулась, и подчиненный стал начальником. Так получилось. Скоков, который был дружен с Грачевым, познакомил Ельцина с ним в момент предвыборной поездки в Тулу. А Громов остался как бы в лагере Горбачева, хотя и там был, скорее, "белой вороной". А Ельцину нужен был министр обороны, он искал его. По отношению ко многим людям, предложенным Ельцину в тот период, он высказывался примерно так: "Хороший человек, умный, но надо бы кого-то попроще". Грачев ему понравился своей армейской натуральностью, незамутненностью генштабовскими амбициями. Ельцину неприемлем был сложный человек на посту министра обороны. Ему нужен был просто исполнительный, надежный и верный человек, для которого его, Ельцина, слово было не поводом к размышлению, а приказом.
ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ
Где-то числа 22 декабря... нет, эту неблагополучную весть молва принесла раньше. Полторанин проиграл выборы в Омской области. Никто ничего точно не знал. Весть передавалась из уст в уста как некая полусенсация. Старовойтова в Санкт-Петербурге победила, а вот Полторанин проиграл. Характерно, что вместе сводились фамилии прошлых единомышленников по Межрегиональной группе, а затем устойчивых оппонентов. И она, и он были как бы отторгнуты президентом и на волне этого отторжения вели предвыборные кампании. С той разницей, что Полторанин поехал в совершенно новый для себя округ, в Омск, где губернаторствовал его друг Полежаев, а Старовойтова, уже избиравшаяся однажды в парламент именно от Ленинграда, решила не рисковать и спустя два года вернулась в родные пенаты. Полторанин мог избираться по Москве, но опасался оголтелого противодействия средств массовой информации, особенно газет, с которыми он, по существу, перессорился. Это тем более странно, что, возглавляя думский комитет по средствам массовой информации, он сделал очень много, расширяя экономическое и политическое поле для журналистского корпуса. Традиционный конфликт у Полторанина был со столичной прессой по причине ее ангажированности. Это отчаянное признание, но...
Ростов посетила группа социологов. Они предложили свои услуги Ростовскому телевидению, запросив за исследования значительные деньги. "Нельзя ли дешевле?" - поинтересовались телевизионщики. "Можно, -согласились социологи, - но рейтинг тогда будет ниже". Ныне эта версия гуляет как шутка, хотя ростовчане клянутся, что диалог и торговля с социологами имели место. Я уже говорил об этом. Поворотным моментом рыночных отношений является не факт инфляции, падение или взлет рублевого курса, спад производства, не эти академические, классические черты рыночной реформы. Непредсказуемым в просчете последствий оказался факт превращения информации в товар. Той самой информации, право на получение которой, согласно закону о СМИ, якобы свободно. Разумеется, политическая нестабильность, неустойчивость и, как следствие, неавторитетность власти и создали возможность криминальной экспансии на информационном рынке. Первым ощутимым признаком рынка в России стал факт стремительной криминализации общества. Прежде чем купить информацию, вы должны, и это самое ужасное, заплатить государственному чиновнику за право воспользоваться ею, заплатить нелегально. За сам пакет информации вы заплатите еще раз, но уже другому человеку. При этом рынка положительной информации нет, он не востребован. Но покупают негатив, компромат, все то, что может быть немедленно задействовано в политической борьбе. Но рынок есть рынок, тем более если он российский. И бомба замедленного действия, взрывающая информационное поле, находится совсем в другом саквояже. Товар непременно рождает дубль-товар, имеющий ту же маркировку, тот же этикетажный вид. Точно так же, как на алкогольном рынке есть водка легальная, а есть нелегальная. Есть информация, и есть в точно такой же упаковке, под тем же грифом, но по более сносной цене дезинформация. Интересно, что по прошествии некоторого времени газеты, радио и телевидение уже плохо представляют сами, на каком поле они играют - информационном или же дезинформационном. И никакие респектабельные вывески: ИТАР - ТАСС, а уж тем более "Интерфакс", "Постфактум" и многие другие, которые грешили по своей инициативе, не дают гарантий в чистоте почерка. Разумеется, тот предшествующий мир, в котором мы жили, цензурный выпариватель, скрывал происходящее, порождал тоже лжепродукт, но велико ли утешение - и раньше лгали. В этих адресных посылах надо быть осторожными. Упаси нас Бог впасть в отчаяние и сказать, что России демократия противопоказана.
Уже ничего нельзя вернуть назад. Говоря словами Михаила Сергеевича Горбачева, "процесс пошел". Полторанин - в ту пору председатель думского комитета по СМИ - избрал единственно доступный путь - говорить о меркантильности газет с раздражающим постоянством. Это было донкихотство, но донкихотство агрессивное и взвинчивало редакторов. Признавать справедливость полторанинских обвинений не хотелось, хотя ангажированность газет и телеканалов была секретом полишинеля. Журналисты не скупились на эпитеты, происходил привычный процесс отторжения своих от своих, которые в силу ума и права первопроходцев не хотели терпеть собственное лжеперерождение с нечистым ликом существа, так похожего на необольшевизм: "А где ты был в ночь на 19 августа 91-го года (в день начала путча)?" Проще говоря: "Ты за белых или за красных?"
Москва несравнимо с остальными регионами и городами осталась пусть и в извращенной и не кристальной, но демократической среде. Эта самая Москва могла Полторанина не принять и не избрать. Поэтому он решил не рисковать и поехал избираться в Омск.
* * *
В процессе предвыборной кампании мы перезванивались. Волнение было. У человека, идущего на выборы в чужой области, волнение просто обязано было быть. Четырнадцать противников. Надо еще удачно выбрать округ. Против человека со стороны, тем более из столицы, всегда работает суверенный синдром: "Он, может, и не семи пядей во лбу, но свой. А этот, умный, хитрющий, медвежистый, говорят, в прошлом откровенный, а нынче скрытный, ельцинист. Сейчас вот отбрехивается. Здесь президент не прав, там ошибся, тут недоглядел. Потому, мол, и ушел в оппозицию, надоело вязнуть в общем болоте". А дальше как на втором дыхании: "Москва сплела паутину и тянет все с регионов. Россия сильна провинцией. Непременно что-то ностальгическое: здесь исконная Россия, здесь ее традиции, здесь ее нерв". Смотрят мужики и бабы, народ городской и деревенский: "Хорош, конечно, но не наш".
Когда Полторанин впервые меня познакомил со своими конкурентами, я зачеркнул фамилию Исправникова. "Это несерьезно, - уточнил я, - твой главный конкурент - Смолин. Я слышал его выступления. У него будет трудно выиграть. Здоровому человеку против слепого инвалида бороться непросто. Во всех случаях ситуация уязвимая. Нельзя бить оппонента наотмашь, а он может. Русские - нация сострадающая. А Смолин свою физическую уязвимость компенсирует достаточной волей. Он человек с сильным характером и по натуре - типичный лидер большевистского закала. Ему проще говорить о человеческих страданиях. В его пересказе, в его восприятии эти страдания, житейские неблагополучности, забытость властью многодетных матерей, матерей-одиночек, учителей, врачей (практически, в подавляющем большинстве - женская аудитория), так вот в его восприятии человеческая неблагополучность выглядит более достоверной, нежели неблагополучность в пересказе заезжего, хотя и умного думского функционера. И Полторанин выборы проиграл именно Смолину.
