Долго приходил в себя, лежал в беспамятстве. Наверное, прошли сутки, пока я пришёл в себя. Поднялся, нашёл пологий склон, выбрался наверх и пошёл к своим. Несколько дней пробирался, пока встретил заслон наших солдат. Меня отправили в запасной тяжёлый артиллерийский полк, имевший на вооружение 122 и 152 мм орудия. Фронтом командовали Тимошенко, потом Шапошников и другие. Эти командиры, кавалерийские рубаки времён гражданской войны, не могли противостоять немецким стратегам. Мы, солдаты, надеялись, что наступающего врага остановим на линии укрепрайонов по старой границе. Но там не было организованной обороны. Перед самой войной укрепрайоны разоружили. Предательство? Наша российская глупость? Кто знает? Не остановили захватчиков, и дальше, с боями продолжали отступать. В этих боях я получил первое ранение, мне отсекло палец на правой руке.
Второй раз я попал во вражеское окружение в августе сорок первого, перед Днепром. Фашисты прорвали фронт, обошли наши фланги и окружили наши войска у водной преграды. Большой мост, к которому мы отходили, был уже занят немцами. Невозможно было переправить через широкий Днепр наши тяжёлые орудия. По приказу командира батареи мы вытащили затворы, прицелы орудий и забросили их в глубину реки, и разбили моторы тягачей. Уже второй мой полк был разбит и терял всё своё тяжёлое вооружение. После этого стали переправляться на другой берег. Я вырос на берегу реки Ипуть и хорошо умел плавать. Но эта водная преграда была слишком большая. Нашёл короткий, сухой ствол дерева и поплыл с ним на другую сторону широкой реки. Переплыл и вышел к своим в мокром ещё обмундировании.
Солдаты из заграждения привели меня к молодому лейтенантику из особого отдела, который ещё не понюхал фронтового пороха. Тот приказал мне раздражённо: «Докладывайте!». Я доложил: «Командир огневого взвода артиллерийского полка, старший сержант Карловский прибыл в ваше распоряжение». Лейтенант, зло, грязно, выругался и закричал на меня: «Где ваши люди, где ваш взвод, где ваша материальная часть?».[1] Кричит писарю: «Разжаловать в рядовые и направить в роту смертников!». На его крики вышел полковник и, разобравшись, говорит: «Зачем ты хочешь его разжаловать? Документы есть, целы, в форме, оружие не бросил».
И меня направили в 229 тяжёлый артиллерийский полк РГК, третий уже по счёту с начала войны. В этом полку я провоевал, по фронтовым меркам, долго: всю осень, зиму и весну. Получил ещё два ранения: пулевое, вскользь по лбу и виску, и осколочное в спину. Мне везло, ранения не были тяжёлыми, и я возвращался в строй. Началось летнее немецкое наступление 1942 года. Нашим командованием было потеряно управление войсками, и Юго-Западный фронт рухнул. Неорганизованная масса войск отступала к Дону. За пару километров до реки узнали, что мост, к которому мы стремились, уже захвачен немцами. Наши тяжёлые орудия переправить было невозможно. Всё повторилось, как в 1941 году, при отступлении через Днепр. Оставшиеся целыми пушки и тягачи в полку мы вывели из строя. Подбежал к Дону, скинул, свои сапоги, и с небольшим вещмешком за плечами, поплыл на другой берег.
Там, за Доном, я попал в третье своё окружение. Примерно месяц мы были в окружении под Миллеровом. Три моих артиллерийских полка, где я воевал с начала войны, были полностью уничтожены со всей тяжёлой техникой и личным составом. Из окружения немногим удалось вырваться. Мы стали уходить мелкими группами и в одиночку. Фронт ушёл далеко на восток, не догнать!
Я, с моим товарищем по артиллерийскому полку, решили пробираться к брянским партизанам. С неделю шли вместе, потом расстались. Каждый пошёл своим нелёгким путём. Друг по несчастью был украинцем, и он решил искать партизан Ковпака, который действовал на Украине.
Идти пришлось по оккупированной, разорённой врагом земле. Любая ошибка, неосторожность вела к гибели! Шёл только ночами, ориентируясь по звёздам. Ориентироваться на местности нас обучили в курсантской школе. Днём я затаивался где-нибудь в поле или зарослях кустарника. Избегая засад, опасных встреч на пути, шёл между населёнными пунктами не по дороге, а на 200–300 метров в стороне от неё. Только изредка подходил к жилью, стучал в окошко и просил водички, еды. Поселения были разорены, сгорели, обычно в них оставались целыми всего по несколько домов. Местные жители мало что могли дать. Часто искал, что поесть на полях: разрывал землю руками, палкой, и ел сырую картошку, даже прошлогоднюю. Ближе к Белоруссии стали появляться сады, удавалось погрызть яблок. Пока пробирался к партизанам, сильно изголодал. Так мне удалось пройти всю Украину (с начала войны) и часть Белоруссии. Я очень боялся попасть в плен, считал, лучше смерть! После стычек с врагом, в барабане моего револьвера[2] остались всего два, последних, патрона. Решил: один во врага, а второй – себе.
Увидел по пути хуторок в районе Унечи, неразорённый! Обрадовался, с надеждой: вот здесь я, наконец-то, отдохну, и смогу поесть. Почему-то решил, тут врагов не будет. Я был весь измождённый, оборванный, сверху была одета гражданская одежда. Осторожно постучал в окошко и попросил у хозяйки попить и, если можно, поесть. Она пригласила меня в дом, посадила в комнате и сказала, подождите, я всё сейчас вам приготовлю, и ушла на кухню. У неё был сын лет четырнадцати, она что-то шепнула ему и стала возиться на кухне. За полтора месяца, пробираясь по оккупированной немцами территории, у меня выработалось звериное, острое чувство ощущения опасности. Почувствовал что-то неладное: слишком тётка суетлива и зачем шепталась с сыном. Из комнаты была открыта дверь на участок с посевами подсолнечника, кукурузы и картошки. Хозяйка, продолжала готовить на кухне, а я тихо выскользнул из дома. Пробрался на участок и залёг между рядами высокой ботвы картошки. И стал наблюдать за входом в дом. Вскоре увидел, как сын хозяйки бежит с полицейским, лет сорока, с белой повязкой на рукаве и с винтовкой в руках. Я затаился и лежал в ботве до ночи, пока всё стихло, и в доме улеглись спать. Потом осторожно, как уж, выполз с участка, собак, на моё счастье, не было. За каждого выданного партизана немцы давали награды. И расстреливали тех, кто помогал партизанам. Я шёл из окружения, но раз не сдался, то считался партизаном, хотя их ещё не встретил.
Эта встреча вскоре состоялась в районе населённых пунктов Гордеевка, Красная Гора. Мне встретилась партизанская разведка из отряда имени Чапаева. Но меня в отряд сразу не взяли. Слишком был измождённый, одни кости, еле живой стоял перед ними. Сказали мне, поживи в деревне, «в примаках», помоги какой-нибудь вдовушке, отъешься немного. Окрепнешь, тогда и будешь нам помогать связным. Попросили собирать и передавать им оружие. Назначили встречу через неделю у огромного дуба. При встрече передал партизанам первую добытую винтовку, стал выполнять их поручения в качестве связного. Но когда встречал вражеских захватчиков, меня начинало нервно трясти, и я боялся себя выдать. Хотел воевать с ними в партизанском отряде. Через две, три недели моим просьбам пошли навстречу и меня взяли в отряд.
Наши три отряда: имени Чапаева, имени Суворова, имени Кутузова входили в партизанскую бригаду имени Суворова, которой командовал Казанков. Я был рядовым партизаном в группе подрывников. Ходили на диверсии. Подрывы вражеских эшелонов не всегда были удачными. Мы применяли для взрыва рельсов артиллерийские снаряды. И мины, когда они были. А враги стали цеплять перед паровозом грузовые платформы, подрыв которых не повреждал весь состав. Мне приходилось таскать с собой тяжёлое противотанковое ружьё. Из него я подбивал остановившийся паровоз, если эшелон не сходил с рельсов.
Через несколько месяцев меня назначили заместителем политрука роты. Стал ходить на диверсии ещё чаще, с разными группами. Я воевал в партизанах более полугода. В Костюковичах, 2 октября 1943 года, наши отряды встретились с войсками Красной Армии. Начальник НКГБ Могилёвской области попросил, выделить десять грамотных партизан для оперативной работы. Так я попал на работу в органы государственной безопасности. Был в истребительном батальоне по борьбе с бандитизмом. Мы, получив агентурные сведения, выезжали на задания. Были осведомители и у наших противников, которые часто успевали предупредить бандитов. В свободное от операций время занимался оперативно-следственной работой. Грамотных людей тогда не хватало.
