– «Космогонию» в обзор включать?

– А что, в «Космогонии» не шарлатаны засели? – ответил я вопросом на вопрос. – Всех охвати. Мелочь, типа карточных гадалок, можешь пропустить, а вот по экстрасенсам пройдись мелким гребешком, всех проанализируй.

Свалив на Ключникова нудную рутинную работу, я взялся за давно интересующую меня тему и, пользуясь неожиданно доставшейся мне властью, издал распоряжение: представить в городское управление все материалы по нераскрытым изнасилованиям.

«Побольше мути, поменьше конкретики! – решил я. – Если я открытым текстом запрошу материалы по преступлениям, схожим по своему почерку с нападением на гражданку Андрейчук, то мои ушлые коллеги запрячут их куда подальше. Мухлеж напоказ выставлять никто не любит, а так – не разберутся, что именно я запрашиваю, и привезут все материалы чохом. Осень настала. Пора насильнику-каратисту показать свои уши. Или оскал. Тут уж как получится».

Не успела опуститься на город быстрая осенняя темнота, как ко мне в кабинет влетел Далайханов.

– Андрей, у нас ЧП! Насильник объявился. Ты не поверишь, он совершил нападение в том же сквере, что и в апреле.

– Мать его! – взъелся я. – Будь моя воля, я бы этому Еремченко собственноручно морду разбил и никогда бы в этом не раскаялся. Привык, падла, мамочкой прикрываться. Прокурор ему посоветовал! Чего стоишь? Бери с собой Симонова, и поехали на место.

Заброшенный сквер в Заводском районе состоял из короткой основной аллеи, связывающей две оживленные улицы, и двух пешеходных дорожек, пересекающих аллею в начале и в конце пути. Детские площадки в сквере были давно разрушены, лавочки разломаны, газоны заросли сорной травой. Городское освещение в сквере не работало: то ли хулиганы побили все фонари, то ли его отключили для экономии электроэнергии.

К моменту нашего прибытия сквер утопал в темноте, и только предполагаемое место происшествия освещалось фарами милицейских автомобилей.

«До восхода солнца мы тут ничего не найдем, – решил я. – При таком скудном освещении мы только все следы затопчем».

– Где Еремченко? – спросил я.

– Я здесь, – недовольным тоном ответил из темноты начальник Заводского уголовного розыска.

– Я тебя предупреждал или как? Тебе недосуг было по горячим следам насильника искать, так теперь в темноте его поищи.

– Собака след взяла, – пробурчал Еремченко. – До остановки довела и потеряла.

– Значит, так! – распорядился я. – До утра обеспечь охрану места происшествия. Можешь сам тут ночевать, можешь из отдела силы привлечь, но запомни: если на эту полянку ступит нога человека, ты лично получишь выговор от Большакова. В область я не полезу, а от начальника городского УВД взыскание обеспечу. Тебе все понятно?

– Понятно-то понятно, – процедил сквозь зубы Еремченко, – только кто сказал, что это тот же самый насильник? Снаряд в одну воронку два раза не падает. Каратист наш вроде бы умный парень был, а тут – идиотизм. В том же самом месте бабу в кусты потащил.

Я не стал с ним препираться и велел привести к моему автомобилю потерпевшую. Возрастом, внешностью и телосложением она была похожа на Андрейчук. Схема нападения была той же самой, но с поправкой на темное время суток.

– Когда я лежала на земле, – срывающимся в плач голосом рассказывала потерпевшая, – то он душить меня начал. Сзади на шею руками надавил, я захрипела, он ослабил хватку и стал ерзать по мне, а потом поднялся и убежал. Примет его я никаких не запомнила, но изо рта у него пахло мятной жевательной резинкой. Он, когда на мне возился, дышал мне прямо в лицо. Плавки попортил, сволочь…

– Как попортил? – не понял я. – В грязи извозил?

– Ножом между ног разрезал. Колготки с плавками до колен стянул и пополам их рассек.

– Вот видишь, совсем другой почерк, – встрял в разговор Еремченко. – Прошлый насильник нож в ход не пускал.

– Помолчи! – набросился на него Далайханов. – Дай шефу с потерпевшей разобраться.

Я обнял пострадавшую за плечи, отвел подальше от людей в темноту.

– Он ничего не успел сделать? – доверительно спросил я.

– Возился на мне, дышал мятой, дергался, хрипел от возбуждения. Я все ждала, когда он, ну, начнет, а он даже раздеваться не стал. Ерзал по мне, ерзал, встал, обругал меня матом и убежал.

– Это ваша авоська на лавочке лежит?

– Моя. Я из магазина шла, хотела путь сократить. Всю жизнь через этот сквер ходила, и ничего. А тут – раз! – и мужик с ножом. Он говорит мне: «Не вздумай закричать, прирежу!» А я так перепугалась, что не то что закричать, слово сказать не могла. Стою, замерла на месте, он ножом меня в ляжку кольнул: «Иди, сука, вперед, – говорит, – и не смей оглядываться».

Дождавшись на месте происшествия следователя прокуратуры, я вернулся в управление, а оттуда поехал домой. Жена с порога почувствовала, что я вернулся в скверном расположении духа.

– У тебя что-то случилось, Андрей?

– Какой сегодня день недели? Четверг? У меня был «черный» четверг. Одни неприятности. – Я стал раздеваться, попутно рассказывая Лизе о событиях минувшего дня. – Вначале приказали составить аналитическую справку о нашем взаимодействии с магами, колдунами и экстрасенсами. Помнишь итальянца со стигматами? Это его Раиса Горбачева в Москву пригласила. Следующим, наверное, она в Кремль зазовет главного жреца религии вуду с острова Гаити. Дела у ее муженька идут неважно, вот и возьмутся всей семьей колдовать. Сделают фигурки врагов перестройки и будут в них иголками тыкать. Лиза, веришь, я сегодня одному своему коллеге хотел морду набить, да толку с этого никакого не будет. У его родителей дача в одной деревне со Шмыголем, начальником областного уголовного розыска. Его маманя дружит с женой Шмыголя. В сельский магазин вместе ходят, молочко у одной и той же тетки покупают, рассадой обмениваются… Так, что-то я не туда поехал. Вначале были колдуны и экстрасенсы, а потом Малышев сломал руку. Пока я умные речи в областном управлении выслушивал, Малышев поехал на спортдень. Ты помнишь, мы Николая Алексеевича на улице встречали? У него живот, как у буржуя с революционного плаката, в нем больше ста килограммов живого веса, ему через два года полтинник стукнет, а он в волейбольчик поехал поиграть. Мячиком постучать. Подпрыгнул у сетки, приземлился неудачно и сломал руку. Скажи, зачем с его пузом в волейбол играть? Занялся бы более мирным видом спорта. Шахматами, например. Или шашками.

– Пошли ужинать, – позвала Лиза.

Я сел за стол, пододвинул к себе тарелку и продолжил жаловаться:

– Сломал мой босс руку и ушел на больничный. Спрашивается, а что, со сломанной конечностью нельзя отделом руководить? Голову же он не повредил. Нет, блин, прикинулся больным и все на меня свалил.

– Клементьеву отдел не доверили? – спросила бывшая в курсе моих дел жена.

– У Геннадия Александровича хорошие связи в нашей поликлинике. Как только он запьет, так ему тут же справочку выписывают: ОРЗ, насморк, радикулит, запор, диарея. Все, что хочешь, напишут! Только шила в мешке не утаишь. Тот же Шмыголь знает, каким он «насморком» мучается. Дождется Геннадий Александрович неприятностей на свою голову. Такой здравый был мужик и так опустился в последние годы!

– Это все или еще что-то есть?

– Есть такой тип – начальник Заводского уголовного розыска Еремченко. Мама его через жену Шмыголя сыночку карьеру делает. Все бы ничего, только как опер Еремченко ничего не стоит. Он не романтик, не борец за идею, а так себе, приспособленец. День прошел без происшествий – гора с плеч долой. Была бы у его родителей дача в одной деревне с начальником политуправления, сейчас бы Еремченко делал карьеру по партийной линии или по штабной, ему-то по фигу, где баклуши бить. М-да. Как в популярном детском стишке: «Мама с папой говорят: в жизни все решает блат!» Без блата и знакомств нынче – никуда. Своим умом в милиции карьеру не сделаешь. На каком-то повороте тебя маменькин сынок обязательно обгонит.

– Ты уже говорил про это, – напомнила жена.