– Ты чего, братец, попутал что-то? Я твой хозяин, лечу тебя. А это перекись! – я сделал движение рукой с ваткой к морде бультерьера, но в десяти сантиметрах от пасти рука сама остановилась. Пёс не рычал, не показывал теперь зубы, а как-то скукожился самую малость, да и голову на бок чуток завалил. Флора, спешно поднявшись, бочком-бочком выпорхнула в коридор.
Что чувствовал я в это мгновенье? Помню, мелькнуло в голове: «Я один здесь в квартире и челюсти Денискины разжимать некому». Тут же, отдёрнув руку, я, как ни в чём не бывало, молвил:
– Ладно. Не хочешь – как хочешь, хозяин – барин.
Стараясь сохранять видимость спокойствия, вышел из комнаты. Сердце колотилось так, словно я только что из пасти аллигатора вырвался. «Может это сцена с Карлосом на мои нервы так сильно подействовала? Хозяин – барин. Но хозяин-то, по идее, здесь я. Или уже не так?»
Когда Дениска следующим вечером, гуляя на пустыре, навалил в траву (простите за подробности) кучку дерьма, пришёл мне на ум непрошеный вопрос: «Чем же ты покакал, дружок? Переваренной плотью Карлоса?»
А на похороны Тёмки Чирковских я не ходил.
глава третья
Славный табачок крокодила Гены
Минула неделя, каждый день которой тянулся бесконечно медленно. Первое время на Филейке, кажется, все только и делали, что обсуждали происшествие в рюмочной. С некоторым азартом обсуждали: ведь в истории, бурно так начавшейся, финальная точка ещё не поставлена. Карлос, отлёживаясь в больнице, быстро шёл на поправку. Стать прежним Карлосом-сверхбеспредельщиком он уже никогда не сможет, но даже Карлос-инвалид опасен – это я понимал чётко. Опасен вдвойне, втройне! Ведь вся его злоба, весь его чёрный потенциал, вся ненависть будут отныне направлены только лишь на меня (ну, и на Дениску, естественно) до тех пор, пока он нас не уничтожит.
Дэнька меж тем вновь превратился в «плюшевого» бультерьера. Так же как раньше спал он прямо на спине с лапами нарасшарагу. Так же как раньше забирался на кресло сзади меня, когда я ел и, усевшись на задницу, высовывал морду из-за моего плеча, провожая взглядом каждую ложку, отправлявшуюся ко мне в рот, ожидая, когда и ему обломится кусочек, и, дождавшись, с громким чавканьем проглатывал его. Всё так же время от времени подходил он ко мне, сидящему в кресле, подходил в ожидании ласки и клал свою громадную яйцевидную башку прямо мне на колени, и закрывал глаза, когда я чесал ему за ухом. Такое проявление чувств было, конечно, очень милым жестом с его стороны, но в памяти тут же неизменно всплывала ужасная сцена в «Привете»; ведь те самые клыки и резцы, изуродовавшие Карлоса, находились в эту минуту всего в десяти сантиметрах от моего хозяйства.
Родители, не на шутку перепугавшись, умоляли меня написать заяву в милицию. Но, во-первых, Карлос, даже будучи растерзанным бультерьером, никаких заяв писать не стал. Хотя тут всё ясно – бандиту заявы писать западло, не по понятиям. Карлос, несомненно, сам решил меня покарать, да так, что любое ментовское наказание – счастьем покажется! Но, тем не менее, просить помощи у ментов я не хотел. Сейчас-то я чуть ли не «герой дня», а напишу заяву – все филейские пацаны махом от меня отвернутся.
Ну, а во-вторых, даже если представить такое… что я должен был заявить? Ведь это мой пёс изуродовал человека, а я ещё и жалуюсь на пострадавшего? Рассуждения о том, что Карлос хотел меня замочить, что он, возможно, собирается мне отомстить – к делу ведь не пришьёшь! «Вот грохнут вас, тогда приходите!» – лишь только такого ответа и можно было ожидать в те «весёленькие» времена от наших доблестных правоохранителей.
Но нужно ведь что-то придумать! Брат решил помочь: устроил мне стрелку с Геной – своим одноклассником, бандючком, в то время «идущим в гору» в криминальных кругах Кирова. Карлос ведь и среди братвы кое-кому дорогу перешёл. Слыхал я, что многие бандюганы не скрывали злорадства, узнав, что Карлоса можно теперь спокойно отправлять в гарем какого-нибудь султана на должность старшего евнуха.
Условием Гены было встретиться, как он выразился, «тет-на-тет». Я так и не удосужился спросить: Гена – его настоящее имя или погоняло, но на известного крокодила из мультика Гена и вправду походил своей вытянутой мордой лица. Сидя в том самом «Привете», за тем самым столиком, на лавке, не остывшей ещё толком от задницы Карлоса, я изливал душу:
– Ума не приложу, как быть. Карлоса выпишут через пару недель, он же меня сразу прикончит. Мне что, в бега можно уже прямо сейчас подаваться?
– Ну, прямо сейчас не обязательно, можно и обождать, – посмеиваясь, отвечал Гена. – Сам же сказал: пара недель. А кроме этого борова ты со своим бультерьером на куй никому не нужен.
«Крокодил» Гена оказался законченным трезвенником. На столе красовалась литровая банка сливок. Но пил их один только Гена, в меня же не лезла жирная эта бурда. Заказав грейпфрутовый сок, я размышлял вслух:
– Пара недель… Пара недель… Что-то в бега не особенно хочется.
– Два варианта у тебя, – Гена улыбался во всю свою крокодилью пасть. – Либо в бега, либо, ха-ха, если не слабо – самому Кастратоса замочить.
– А чего тут смешного? Лично мне – не весело! Как-как ты его назвал?
– Карлос – в прошлом, ха-ха! Кастратос – такое теперь у него погоняло! Сам он стал чуток короче, а погоняло – чуток длиннее!
– Ага, а в лицо ему сказать это сможешь? Давно ли у всех коленки тряслись лишь при упоминании о нём?
Неожиданно Гена резко ухватил меня за ворот и, притянув ближе к себе через стол, прошипел в лицо:
– А ты, похоже, и сейчас трясёшься как заяц!
– Метёлки убери, – ответил я, кое-как сумев выдержать Генин взгляд.
Если честно, меня и вправду потрясывало. Победа над Карлосом, конечно, прибавила мне авторитета среди братвы. Но все кругом понимали – то была лишь первая серия, а чем вся фильма закончится – об этом не знал никто. Всё же Гена послушал меня, убрал руки, а затем как ни в чём не бывало, продолжил:
– Времена меняются! Ты разве не просёк? Мы теперь уже не те! И боров этот, благодаря твоему бультерьеру, уже не тот, – щёлкнув металлической зажигалкой, «крокодил» раскурил длинную чёрную сигаретину и выпустил по направлению к барной стойке ровный строй сизых колечек. – Есть, конечно, ещё и вариант № 3, но ты вряд ли на него согласишься.
Я глянул вслед уплывающим кольцам. За стойкой суетилась новая барменша. Жанна, не пожелав оттирать со стен багрово-красные брызги, уволилась на следующее утро после той мясорубки.
– Что ещё за вариант № 3? – принюхиваясь к табачному дыму, я впервые не морщился. – Странные у тебя сигареты. Дашь попробовать?
Усмехнувшись, Гена пододвинул серебряный портсигар, лежащий на столе рядом с массивным чёрным радиотелефоном, и я закурил. До этого случая я, конечно, пробовал курить – в школе баловался, в армии как-то ради интереса. Всегда табачный дым вызывал во мне неизменное отвращение, но не в этот раз. Я с удивлением втягивал в лёгкие отраву, и – странное дело – на душе становилось легче. Гена посмеивался надо мной:
– Ха-ха! Итак, вариант № 3! Завязываешь со своими долбаными грузоперевозками и идёшь к нам в бригаду.
– Охрана грузов, – поправил я Гену. – По понятиям вашим я же, типа, мент наполовину. Не стрёмно?
– Да насрать! У нас в бригаде ГАИ-шник бывший работает, а ВВ-шников бывших и вовсе двое. Лично мне – до звезды! Парень ты шустрый, раз самого Карлушу смог так уделать. И бультерьерчика твоего, само собой, на работу примем. Работка-то для него найдётся! Про зубы его, знаешь, сколько сейчас в городе разговоров? Тут и утюг раскалённый к груди прикладывать не понадобится, и включённый паяльник в задний проход вставлять не придётся – любой коммерс, зная историю с Карлосом, при виде твоего пёсика сам на блюдце голубом бабосики притараканит!
Громкое пиликанье оборвало агитационную речь Гены. Вытащив из кармана пейджер, он, беззвучно шевеля губами, прочёл сообщение. Тут же, набрав номер, Гена принялся орать в телефон так, словно его собеседник находится где-то в Котельниче. Я протянул руку к стакану с соком.
