© Тендрякова М.В., 2006, 2019

© Издательство «Смысл», 2006, 2019

Перед вами новая книга с интригующим названием «Охота на ведьм: исторический опыт интолерантности». Когда встречаешься с таким названием, то сразу возникает множество вопросов. К какой сфере исследований относится подобного рода работа? Какая наука осмелится заявить, что она сможет рассмотреть сложнейший феномен, связанный с проявлением социальной агрессии, жестокости, нетерпимости и фанатизма в разные периоды истории человечества? Какие средства анализа необходимы для решения всех этих вопросов?

На мой взгляд, на сегодняшний день ответы на эти вопросы лежат в области совершенно особого жанра, имя этого жанра – научная публицистика. Научная публицистика – это вовсе не литература, которая стремится просто и популярно объяснить многообразие окружающих нас миров. Она выполняет особую миссию – миссию прорыва к целостному пониманию действительности, движения мысли «поверх барьеров» (Б.Л. Пастернак). Блестящими образцами научной публицистики являются книги К.А. Тимирязева «Клетка», И.И. Мечникова «Этюды оптимизма», А. Эйнштейна и Л. Инфельда «Эволюция физики». Я обращаюсь здесь к святой галерее этих имен только для того, чтобы мы поняли, что существующий стереотип научной публицистики как литературы при, около, рядом с наукой не соответствует реальности. Научная публицистика в собственно культурном значении этого жанра – это всегда зона прорыва к тем проблемам, на которые замкнутые в своих комнатах науки ищут и не находят ответа.

Исследование М.В. Тендряковой по жанру – научная публицистика, а по принадлежности к области научного знания – это ярко выраженное междисциплинарное исследование. Эта работа рассматривает под лупой один из самых неоднозначных феноменов в истории человечества, феномен, связанный с пониманием социальной группой «странных людей», непонятных людей, людей как носителей неопределенности.

Явление охоты на ведьм в широком смысле этого слова непосредственно связано с двумя парадигмами понимания мира: парадигмой конфликта и парадигмой толерантности. Парадигма конфликта, озвученная тремя великими конфликтологами – Ч. Дарвином, К. Марксом и З. Фрейдом, – утверждает, что конфликт – это движущая сила развития мира. Парадигма конфликта не только вошла в научное мышление XX–XXI веков. Она буквально была воплощена в философии, в истории, в литературе и даже воспета поэзией. Мы так привыкли думать, что конфликт движет миром, что при этом забыли простую вещь: каждая наша концепция во многом определяет реальность. В этом плане вложенные в уста Воланда слова М.А. Булгакова: «Каждому по его вере» – имеют огромный исторический смысл. Каждому по его вере. Кто верит в конфликт, тот рано или поздно получит общество, в котором всем правит именно конфликт, приводящий в конечном итоге к разрыву, боли, агрессии, охоте на инаковерующих, инакомыслящих и на самых разных странных людей, в том числе на ведьм, диссидентов, трикстеров, шутов, донкихотов.

Но есть и другая парадигма, по отношению к которой парадигма конфликта занимает, на мой взгляд, более частную позицию. Это парадигма толерантности.

Сегодня существуют совершенно разные интерпретации толерантности, иногда сводящие толерантность к дихотомии «терпимости-нетерпимости». Понятие же «толерантность» значительно объемнее. Толерантность – это прежде всего особая цивилизационная норма. Как цивилизационная норма толерантность выполняет следующие функции:

1) обеспечение устойчивого развития человека и социальных групп в мире разнообразия;

2) право каждого человека быть иным. На этом я делаю особый акцент. Право, если отнести это свойство толерантности к исследованию М.В. Тендряковой, быть «ведьмой»;

3) толерантность как баланс противоборствующих сторон в экономике и политике;

4) толерантность как возможность диалога и накопления согласия различных мировоззрений, религий, культур, различного рода образов миропонимания.

Вот те грани толерантности, которые выступают, когда мы обращаемся к парадигме толерантности, в гегелевском диалектическом смысле слова снимающей парадигму конфликта.

Именно в свете парадигмы толерантности совершенно по-иному раскрываются такие явления, как тоталитарная культура, террор, доносы, борьба с инакомыслием – все это видится не исключениями, не социопатологией, а средствами погашения разнообразия, которыми пользуется та или иная авторитарная система в определенные отрезки времени.

Что такое ведьма? Что такое шут? Что такое диссидент? По сути дела, как только в культуре начинает нарастать разнообразие, а разнообразие – один из ключевых критериев прогресса, подключаются иные механизмы, работающие на элиминацию, на погашение разнообразия. Тут и появляются те фигуры, которые должны гасить разнообразие. Если угодно, диссидентами, ведьмами, евреями в ситуации Холокоста и другого рода жертвами – назначаются. Они назначаются теми, кто отстаивает и несет идеологию общества фанатичного, фундаменталистского, тоталитарного толка.

Именно с этой точки зрения для нас представляет интерес широкое по своей палитре исследование М.В. Тендряковой. Заметьте, подзаголовок книги М.В. Тендряковой – «исторический опыт интолерантности», а не исторический опыт деструкции, конфликта, агрессии.

Каждый раз, когда пытаешься постичь подобного рода феномены, невольно хочется задать вопрос: а почему те или иные люди получают атрибуцию «ведьм»? Почему те или иные люди получают атрибуцию «диссидентов»? И ужасно хочется, следуя традиции рационального мышления, найти единственную и главную причину, которая все объяснит и поставит все на свои места. Вслед за М.К. Мамардашвили напомню, что понимание истории культуры не укладывается в рамки классического идеала рациональности. Явления культуры невозможно объяснить одной лишь адаптацией. Объяснение исторических событий невозможно свести к одной-единственной, даже самой весомой причине.

Можно ли объяснить некоторые грани феноменов интолерантности экономическими причинами? Безусловно. Можно ли феномены интолерантности объяснить культурологическими причинами? Безусловно. Можно ли чувствовать себя более или менее уверенно, объясняя интолерантность в духе этнопсихологии, исторической психологии, психологии личности, поднимая на щит тем самым психологическую детерминацию? Почему бы нет. Казалось бы, «эклектика без границ». Нет, не эклектика. Если мы исповедуем вслед за М.К. Мамардашвили идеологию неклассического понимания реальности как множественности с ее разными адаптивными и неадаптивными формами, мы должны сказать, что у каждого феномена существуют разные основания. И вопрос, какое основание мы возьмем за отправной пункт в ходе историко-эволюционного анализа, подбираясь к пониманию этого феномена, какую шкалу для его объяснения выберем, какой масштаб для его видения и понимания мы установим, – это определит не только наш исследовательский ракурс, но и суть предмета самого исследования. Исследуемой реальности небезразличен тот методологический инструментарий, посредством которого мы ее препарируем. В конечном счете это и определяет один из возможных «правильных» ответов на поставленные вопросы.

Я начал с того, что существуют две полярности: полярность конфликта и полярность толерантности, но, может быть, это и прозвучит с иронией, даже между этими двумя подходами необходима коммуникация через идею толерантности. Точно так же она необходима для понимания мира через экономическую детерминацию, социокультурную детерминацию и, наконец, психологическую детерминацию.

Вместе с тем все мы пленники своей науки. И из стиля мышления, который сформировался за жизнь в той или иной профессии, невероятно трудно выпрыгнуть.

Но можно слегка приподняться над морем фактов, если наберешься дерзости, наглости и окаянства претендовать на жанр научной публицистики. Трудность этого жанра еще и в том, что он предполагает многоролевость того, кто его избирает: роль ученого, роль человека, которому дано перо и который к тому же должен быть носителем мифопоэтического мышления. Я использую этот термин, еще раз утверждая, что к логическому мышлению, к рациональному мышлению не может быть сведено понимание окружающей нас разнообразной реальности.