Мелхиседек не думал о слежке за собой, он спешил уединиться. Уже в три часа пополудни он сидел, закрывшись в номере дешёвой гостиницы. За окном накрапывал дождь – символ соединения Земли и Неба. Мелхиседек внимательно рассматривал одежды Христа. Наконец он нащупал то, что искал. Мелхиседек осторожно достал зашитую за подкладку перламутровую пластинку. Он знал о её существовании. Он знал, что это такое, и, разумеется, знал, что она значила для Иисуса Христа. В эти самые минуты распятый на кресте спаситель человечества знал о том, что эту пластинку нашли. Сердце его наполнилось счастьем выполненного долга, потому что он знал, в чьих руках она сейчас находится. Мелхиседек держал в руках перламутровую панагию. На ней рельефной резьбой был создан искусным эмальером образ мудреца, сидящего на ступенях лестницы Иакова[1], извивающейся, уходящей высоко вверх. Мудрец держит в руках Мать-Книгу всезнаний. У него в ногах сидит ангел – восхищённый ученик. Маленькая панагия размером пять сантиметров в длину и три сантиметра в ширину обладала огромной созидательной силой. Это был ключ к памяти предков и квинтэссенция собственных перерождений. Тысячелетиями передаваемая от одного избранника Бога к другому, панагия наполняла их силой духа и мудростью, чтобы пророк человечества до конца исполнил своё божественное предназначение.
В это же самое время Наблюдатель стоял у неприметной двери в высоком заборе, заросшем кустами разноцветной лантаны навечно безлюдной тупиковой улицы холма Ир Давид. Над дверью хамса – защитный амулет в форме ладони, какие есть в каждом доме. Мало кто бывал за этой дверью, и никто не знает, кому принадлежит этот дом, скрытый от посторонних глаз вековыми платанами. В небольшой нише в заборе, справа от двери, был выставлен старинный бронзовый канделябр в виде перевёрнутой пентаграммы с пятью зажжёнными свечами – тайный сигнал Наблюдателю, что его здесь ждут. На двери латунный кнокер в виде отвратительной химеры, вызывающей ужас и панический озноб. Это был крылатый дракон с косматой головой овцебыка, непропорционально большим носом и толстыми губами дромадера. Его живот имел короткую шерсть, а спина была покрыта ромбической рыбной чешуёй, превращённой в колючку. Две лапы, напоминающие человеческие ладони, имели по пять четырёхфаланговых пальцев без ногтей. Длинный чешуйчатый хвост заканчивался моржовым пенисом с огромным чёрным когтем на конце. В своих лапах это латунное чудище держало большую рыбу с головой собаки. Через полторы тысячи лет этот кнокер – символ нечисти – сорвётся с места и, переходя из рук в руки, начнёт свой разрушительный поход по городам и странам планеты, ломая души людей, неся им вирус сомнения, страха, раздора и ненависти к ближнему до тех пор, пока не остепенится, найдя приют на стенде Метрополитен-музея в Нью-Йорке – столице мира. А сейчас Наблюдатель дрожащей от страха рукой трижды ударил кованым когтем пениса по металлической подложке. Через минуту дверь открыл угрюмый слуга в сопровождении двух чёрных как смоль псов древней африканской породы басенджи. Хозяин дома не любил болтунов, поэтому держал породу собак, не умеющих лаять, и глухонемого слугу, который, наверное, уже лет сто без слов понимает, чего от него ждут. Все трое знали Наблюдателя в лицо, поэтому сразу проводили его в ажурную беседку на берегу небольшого искусственного пруда в глубине роскошного ухоженного сада. Слуга указал Наблюдателю на пуфик перед ширмой из эбенового дерева, отделанного великолепным китайским шёлком. Он сел лицом к ширме, по обе стороны которой, не сводя с него зловещих глаз, заняли место готовые к атаке басенджи. Ширма не столько скрывала лицо хозяина от посетителя, сколько подчёркивала разницу между ними. Вы разговариваете не с человеком, но с ширмой или с собаками, если вас это больше устраивает. Через несколько минут Наблюдатель услышал, как по другую сторону ширмы пришёл человек. Вернее, Наблюдатель понял, что за ширмой кто-то или что-то появилось. Выдержав паузу, Наблюдатель подробно рассказал о событиях последних дней, происходящих вокруг Иешуа из Назарета. Но, вероятно, его доклад не произвёл должного впечатления на то, что находилось за ширмой, потому что в течение рассказа это бесполое нечто не проронило ни слова. У Наблюдателя сложилось впечатление, что оно всё уже знало и без него. Даже знало больше, чем сейчас услышало. Поэтому Наблюдатель умолк на полуфразе. Ширма тоже молчала. Молчание длилось долго и даже стало тягостным. Вдруг ширма ровно и медленно заговорила. Именно ширма, потому что этот сиплый бесцветный звук мало походил на человеческий голос. Он шёл не из гортани смертного, рождённого женщиной, а аспидом выползал из глубокого колодца преисподней и, цепляясь за острые выступы каменной кладки, создавал небольшое эхо. У Наблюдателя от страха язык прилип к нёбу.
– Нельзя допустить, чтобы Мелхиседек вновь вручил панагию человеку.
В ответ Наблюдатель молчал. Он физически не мог говорить, у него просто-напросто не открывался рот. Но в его словах не было необходимости. Ширма легко читала все его мысли.
– Очень скоро власти предержащие познают свойства и силу толпы и, уверовав в свою безнаказанность, будут в своих меркантильных интересах беззастенчиво манипулировать безмозглой массой, направляя её на смертоубийство. Человек как личность исчезнет, и человечество уничтожит само себя. На Земле воцарится мир и гармония.
Ширма на минуту умолкла. Наверное, она сама осмысливала то, что сейчас наговорила Наблюдателю и двум несчастным собакам. Сейчас Наблюдателю было трудно представить себе будущую картину мира, которую живописала ширма, но не верить ей он не мог только потому, что то, что находится за ширмой, на самом деле управляет этим миром. Наблюдатель на секунду усомнился в правоте услышанного сейчас прогноза – уж слишком он был невероятен. Из ступора размышлений его вернул сиплый голос:
– В головах и сердцах мужчин и женщин главными словами останутся «Я», «мне», «мой», «моё», «меня». Человек будет одержим только самим собой и перестанет замечать находящихся рядом. Мы расторгнем единение людей с Богом, и из всех природных ощущений, присущих человеку, останется единственное чувство – чувство полного одиночества… – Ширма сделала короткую паузу, давая Наблюдателю возможность глубже осознать только что услышанное. – Человечество, уверовав в то, что Бог создал человека, а не наоборот, не способно к преображению. Люди до сих пор цепляются за земную жизнь, не понимая, что это и есть главный источник всех их зол. Они убеждены в наличии двух противоположностей: «Добро» и «Зло». Эти люди не в состоянии осознать, что за пределами этого мира, где «Добро» и «Зло» перестают существовать, и наступает настоящее блаженство. Таких тупиц надо физически уничтожить, и в этом есть высшая справедливость. Человек в теперешнем его виде не созрел для претворения в жизнь высоких замыслов Создателя. Нам надо закрыть очередной цикл – очистить эту планету от такой скверны, как люди. Искалеченная земная природа постепенно восстановит свой естественный баланс, и Земля снова станет раем для всего живого, какой она была до появления здесь человека. Повторяю, нельзя допустить, чтобы панагия попала в руки людям. Иначе они снова начнут пытаться преображать это негодное человечество. Человечество физически должно быть уничтожено. Тебя зовут Тонинадер. Запомни: Тонинадер. Смотри, Тонинадер, и наслаждайся лилой – игрой Судьбы, торжеством всех пороков. Пришло время, когда всё выворачивается наизнанку и картины разложения этого человечества из зазеркалья выходят наружу. Пришло время, когда блистательный Люцифер становится для людей Богом.
После этих слов из-за ширмы раздалась какофония – дикая, немыслимая смесь звуков: железа по стеклу, плача капризного ребёнка, шипения змеи и воя собаки. От этого противоестественного звука Тонинадера стошнило. Он мгновенно вспотел, и его тело покрылось гусиной кожей. Неожиданно для себя Тонинадер опорожнился. Вокруг него образовалось облако неоднородного месива запахов рвоты, пота и человеческих фекалий. Почувствовав исходящий от Тонинадера адский запах, ширма рассмеялась с новой силой. Эта дьявольская какофония был смех, который продолжался, к счастью, недолго. Потом всё стихло. Перед Наблюдателем предстал глухонемой слуга, делая знак рукой «следуй на выход». Басенджи зарычали, давая понять, что аудиенция закончена.
