План устройства засады пришлось несколько раз менять: затянувшаяся весна внесла свои коррективы. Если в Иркутске последние почерневшие остатки снега можно было увидеть только в общественном парке и скверах, то за городом снежный покров вплотную подступал к тракту. Добравшись к концу первого дня пути до селения Мотское и переночевав на почтовой станции, Гедеке и Терентьев с утра двинулись дальше, мрачно поглядывая по сторонам и выбирая место засады. Отъехав от села версты три, Гедеке приказал возничему остановиться, выпрыгнул из тарантаса и поманил спутника.

– Ну и как вы представляете себе закладку динамитного заряда, Терентьев? – закуривая, поинтересовался он, показывая глазами на дорогу.

Тракт отнюдь не был пустынным. В обе стороны катились колымаги, тарантасы и целые обозы. Накануне же Терентьев клялся и божился, что, по его сведениям, тракт в это время года безлюден. Он предложил заложить в одну из ямок динамит, выведя на обочину капсюль с гремучей ртутью, соединенный с основным зарядом коротким запальным шнуром. Исполнитель должен был залечь в кустах, в нескольких саженях от тракта, и в нужный момент подорвать заряд – либо под лошадьми, либо под самой повозкой. Этого можно было достичь выстрелом по капсюлю, что на близком расстоянии казалось вполне осуществимым. Ошеломленного взрывом Агасфера предполагалось добить из двух стволов, труп спрятать где-нибудь неподалеку в тайге, а самим на легкой коляске, которую должна была пригнать Серафима, тут же вернуться в Иркутск. А там – в спальный вагон поезда Иркутск – Петербург, и – прощай, Азия!

Слушая накануне этот бред, Гедеке не высказал никаких возражений: лично он собирался после выполнения задания возвращаться в Вену один, оставив на тракте рядом с трупом Агасфера заодно бездыханные тела никчемного кокаиниста и вздорной бабы Бергстрем.

Однако вопросы возникали один за другим. Где, например, спрятать до поры до времени свой тарантас и коляску, на которой приедет Серафима? На дороге их не оставишь: встречные и попутные колымаги, заметив стоящий у обочины тарантас, обязательно остановятся, поинтересуются причиной остановки, а то и помощь предложат. В тайге тоже не спрячешься: сугробы по обеим сторонам дороги исключают возможность добраться до зарослей даже пешком. А уж с коляской и тарантасом – и думать было нечего!

Оставалось одно: возвращаться в Мотское и ждать мадам Серафиму там. Как только она сообщит о приближении тарантаса с Агасфером, выдвинуться пешком по тропинке вдоль тракта, залечь где-нибудь в зарослях, дождаться противника и беглым огнем из двух карабинов и винчестера расправиться и с ямщиком, и с Агасфером. А заодно и с ненужным балластом, хмыкнул про себя Гедеке.

Переправа через бурную реку прошла удачно. Капитан катера ловко маневрировал между последними крупными льдинами, несущимися по устью Ангары, и даже успел показать путешественникам виднеющуюся в клубах тумана скалу Шаман.

– Существует красивая легенда про эту скалу. Хотите расскажу? – предложил капитан, и, не дожидаясь согласия путешественников, начал рассказывать.

…Старый седой Байкал раньше был добр, и больше всего на свете любил свою дочь, красавицу Ангару. Байкал мечтал выдать ее замуж за Иркута, но своенравная красавица и могучий Енисей полюбили друг друга, и однажды Ангара сбежала к своему любимому. Разгневался Байкал, поднял великую бурю. В страхе разбежались звери, разлетелись птицы, а отец кинул вслед дочери огромную скалу, которая упала на ее горло. Задыхаясь, Ангара просила у Байкала прощения, умоляла дать ей хоть немного воды, чтобы не погибнуть от жажды. Но он так и не простил своенравную дочь. И сказал ей: я могу дать тебе только свои слезы…

– И вот, господа, уже тысячи лет красавица Ангара несет в Енисей только отцовские слезы. А буряты каждый год приносят на скале Шаман жертвы грозному старику: боятся, что однажды простит он свою дочь, сорвет скалу, и тогда вода из его глубин затопит всю землю! Поучительная история, не правда ли, господа путешественники?

Настя, прижавшись к мужу и со страхом глядя на шумные волны, только кивнула. Равнодушным к легенде остался и штабс-капитан Сорокин, сопровождавший Агасфера с супругой по приказанию генерал-губернатора. Искоса поглядывая на офицера, Агасфер про себя только посмеивался: еще до отправки катера штабс-капитан признался ему, что хотел прокатить на катере заодно и даму сердца. А та возьми да и не приди…

Расстроенный женским коварством, Сорокин сколько мог задержал отправку, мерил причал крупными шагами, однако в конце концов махнул рукой, поднялся на борт и скомандовал: «Отчаливай!»

Впрочем, во время переправы он немного успокоился, повеселел и даже помог уложить в приготовленный тарантас немалый багаж путешественников. А на прощанье эффектно вручил Агасферу подарок Горемыкина: его личную «подорожную», согласно которой на территории Иркутской области путешественники имели преимущественное право на первоочередность проезда и на лучших лошадей.

– Впрочем, сегодня вы и так поедете по тракту первыми! – Сорокин небрежно кинул к козырьку два затянутых в белоснежную перчатку пальца и направился обратно к причалу.

– Осмелюсь поправить – не первыми, – усмехнулся в густые усы начальник почтовой конторы. – С час назад дамочка какая-то рванула раньше вас, господа проезжающие. И почему-то на легкой коляске – ну, казенных лошадей она у вас вряд ли перехватит: видимо, недалеко собралась! Так что доброго вам пути!

Приметив, что Берг расчехлил винчестер, усатый начальник покачал головой:

– От лихих людей бережетесь, сударь? Зряшное дело! До станции Култукской можете ехать спокойно. Это на юге, где тракт к Монголии поворачивает, «чаерезы» попадаются. Да и вам-то они не помеха!

– «Чаерезы»? – переспросил Агасфер.

– Ну да, «чаерезы». С юга купцы чай везут, так эти черти к последней повозке пристраиваются и норовят срезать на ходу пару тюков с чаем, – пояснил усач.

Окинув оценивающим взглядом округлившуюся фигурку Насти, он лично принес две лишние охапки сена – чтобы не так колдобины чувствовались. Заботливо застегнул матерчатые, с кожаными вставками, боковины тарантаса.

– Это пока ветерком с Байкала прохватывает, – напутствовал он. – А как за ту сопку заедете, так она вас от ветра прикроет. Тогда уж сами регулируйте – когда открыть верх, когда прикрыть. Ну, пошел!

Лошади легко сдвинули с места тарантас на длинных дрогах и шустро покатили его по тракту. Настенька перекрестилась. Дальний путь начался…

Вернувшись на почтовую станцию в Мотском, Гедеке объяснил тамошнему смотрителю причину возвращения плохим самочувствием, и вместе с Терентьевым занял одну из комнат для господ проезжающих. Однако отдыхать он не собирался и немного погодя, захватив спутника, отправился прогуляться по деревне.

Село оказалось большим, дома добротными. Нашелся здесь и трактир, куда «немецкие путешественники» сразу же заглянули. И уже через полчаса свели дружбу с несколькими местными обитателями, которые охотно рассказали про тракт то, что нельзя было вычитать ни в одном путеводителе.

Самым интересным для Гедеке оказалось наличие вдоль основного тракта параллельной дороги, хотя не такой широкой и ухоженной, как основная. Скорее, по отзывам местных, это была широкая тропа. И именно по ней предпочитали ходить крестьяне окрестных сел. Почему? Да потому, что основной тракт использовался, помимо своего основного предназначения, еще и как каторжанская дорога. Раз в неделю, а то и чаще, по нему шли на восток колонны арестантов.

– А арестант, он арестант и есть, – дыша водкой, словоохотливо объясняли собеседники. – Кому охота в острог-то маршировать? Арестанты то и дело от конвойных сбегают: кто на ночевке кандалы подпилит, кто разогнет их с помощью товарищей. Офицер, старший команды, утром партию пересчитает – глядь: одного-двух арестантов в этапе не хватает! Сбегли! Облавы устраивать, партию задерживать невыгодно, да и бесполезно. А на следующую ночевку надо каторжан поголовно сдать, чтобы счет сошелся – иначе офицеру неприятности могут выйти. Вот и придумали ушлые люди, в случае нехватки арестантов, ловить встречных крестьян, да и в строй их! И никому потом ничего не докажешь, пока не доведут до острога. Там, конечно, могут и разобраться – ежели не поленятся запросы писать в те деревни, на которые тот «приблудный» арестант укажет. Но дело это долгое, муторное – в общем, крестьянское население, чтобы не рисковать понапрасну, по тракту не ходит. Для того тропку и набили параллельную!