Хлынул дождь. Лис молча и зло избивал Олгу, используя ее как биту4, пока она не потеряла способность ставить хотя бы видимость блоков на его атаки. А потом оставил ее валяться в грязи.
Олга ненавидела Лиса.
Не самое приятное ощущение – вправлять себе кости. Олга привыкла к боли, но чувствовать ее не перестала. По телу, и без того горевшему множеством ран и ссадин, пробежала волна жара. Дух окутал ее изнутри, будто пеленая в теплое покрывало. Легкое напряжение мышц вокруг поврежденных участков, и она почувствовала, как натянулась кожа, как неведомая сила погнала по жилам кровь, как бешено застучало сердце, и мощной волной накрыл жар. Весь этот ад длился несколько секунд, после раздался легкий щелчок в правой, и чавкающий звук в левой ноге. Восстановление завершилось. Человек бы не выжил в таком состоянии, но, с грустью отметила Олга, я уже не человек.
Она с трудом встала на четвереньки, пошарила в грязи, нащупывая свой деревянный меч. Заткнув за ворот драной рубахи палку и затянув потуже воротник, чтобы меч не выпал, Олга поползла на четвереньках к дому. Так надежнее. Еще одно падение, и силы иссякнут.
К йокам Лиса с его насмешками! Когда дело касается простого выживания, принципы утрачивают всю свою значимость. Жизнь все-таки дороже, нежели попранная гордость. По крайней мере, до того момента, пока не свершится месть. Олга даже не подозревала в себе таких низких помыслов, такой подлости и расчетливости. Прежде она бы скорее умерла, чем так пала. Теперь же, после смерти, ей очень хотелось жить. Все идеалы бесследно испарились, как будто Олга потеряла часть души, которой, возможно, никогда и не было. Если рассуждать здраво, то в подобную историю за все свои шестнадцать лет она не попадала ни разу. Да, умирать на лестнице в храме было страшно, но то была неизбежность. Да, были разбойники на дороге, но то была неожиданность, тем более их вовремя взял подоспевший отряд дружинников, и ничего злобного или постыдного они свершить не успели, только выбили вознице зубы. А здесь, в маленьком аду, где тебя истязает такая злобная паскуда, приговаривая при каждом ударе о благе, которое этот удар тебе принесет; здесь остается лишь один выход – терпеть удары и ярость, жгущую нутро, учиться мастерству и хладнокровию в надежде когда-нибудь совершить возмездие – убить тварь и, наконец, освободиться от рабства.
Олга доползла до низкого, покореженного временем и мхом крыльца. На нижней ступени стояла деревянная кадка, в которую с козырька стекала холодная дождевая вода. Олга знала, что в таком виде чистоплотный Лис ее не пустит. Она присела на крыльцо, разделась и опустила босые ноги в воду. Тщательно протерев жестким пористым камнем подошвы, смыв грязь с ног, рук и плеч, Олга обтерлась сухим полотенцем, висевшим на дверной ручке, и очень медленно, опираясь на косяк трясущимися руками, поднялась, чтобы войти, а не вползти. Лис, конечно же, проследил весь ее путь до дома, но насмешничать ей в лицо он не будет. Не из гордости, так из вредности, но Олга не могла ему позволить такого удовольствия. Меньше радостей, больше гадостей! А сам он ни за что не подаст виду, что наблюдал за ней. Наигранное лисье безразличие можно использовать и в свою пользу, если, конечно, Лис не захочет сменить роль… или игру.
Наконец удалось заставить сведенные судорогой мышцы держать вес тела. Но силы, как всегда иссякли в последний момент, и она ввалилась внутрь, потешно взбрыкнув ногами. Ожидаемого Лисьего смеха Олга так и не услышала. Лиса в доме не было. Горел очаг, вкусно пахло жареным мясом. Олга привстала, опираясь на руки, смачно чихнула и ругнулась одновременно. И тут она заметила под своим голым телом рисунок. Мелом на полу мастерски была изображена кобра с раздутым в ярости капюшоном. Олга подтянула колени и села. На влажной коже груди и живота остался четкий отпечаток. Она долго и вдумчиво рассматривала свой живот, а потом дико захохотала. Усталость как рукой сняло.
–Ах ты, Лисья морда! Погань зубастая!
Всю ночь плясал под холодным дождем новорожденный дух, выкрикивая свое имя – Змея!
Глава четвертая.
Уроки
Дух проснулся на третий день зова.
Три дня Олга пела ему, лежа на выскобленных половицах у очага, расслабленная и сонная. Три дня рая без злобного тирана и избиений. Три дня ада ожидания, когда же вернется мучитель. И тихая, похожая на колыбельную песня, сродни шепоту волн, бегу ветра в высокой степной траве, дыханию, срывающемуся с губ – зов. Так, наверное, поют ангелы, встречая непорочную детскую душу у ворот рая. Так пел хор в храме ее детства, славя Творца и всех чад его. Три дня Олга боялась спугнуть наваждение, призрак былого счастья, прошлой жизни. Ей казалось, что все это чужое, иная явь, в которой была девочка Олга, Лелечка, доченька, но не было ее – безымянной рабыни, Змеи. Более того, ей казалось, что и сейчас ее не существует. Образы детства проплывали перед мысленным взором – смятые, искаженные, истертые, постепенно превращались в рассказанную кем-то историю о покое. Олга забывала себя, проваливалась в омут беспамятства. Она стояла на грани. На грани перерождения, о котором говорится в древних учениях. Когда душа, готовая сорваться в новую жизнь, балансирует на узком пороге, храня в себе воспоминания о прожитом. Наступает момент, и Сила толкает человека за дверь, прочь из старого дома, и в тот краткий миг полета на землю он теряет все. Так спираль завершает свой виток.
Вспомнив это, Олга поняла, что теряет себя. Что, проснувшись, дух сотрет ее в ничто, останется лишь оболочка. Страх ледяной волной накрыл ее сознание, вплетая свои влажные струи в зов, ломая его приглушенный ритм.
Олга не хотела терять. Духу, по-видимому, необходимо было ее окончательное решение, как толчок, как ключ к замку.
Три дня белого тумана, блужданий по дну стеклянного озера. Совершенная тишина вокруг и пустота внутри. Все эти медленно текущие потоки, окутавшие земной шар пеленой зыбучего воздуха, все они моментально сжались до крупицы песка в тот миг, когда проснулся дух.
И время взорвалось, не выдержав давления. В бешенстве разорвало тело, сдерживающее его своей непрочной структурой.
Олга сошла с ума. Она не помнила себя, да и не осталось ничего человеческого в том визжащем от боли куске плоти, что катался по полу, заходясь в диких криках. То была Сила, о которой предупредил Лис. Она терзала бренную оболочку, заполнила собою кровь, мышцы, каждую косточку, перекраивая все под себя.
Ад?! Ха! Сам Разрушитель ужаснулся бы столь изощренной пытке.
А потом настало ничто…
***
Лис присвистнул, удивленно разглядывая развороченный сруб. Теперь это убежище вряд ли можно восстановить, разве что разобрать и построить новое.
После его двухнедельной отлучки дом казался совершенно необитаемым. Припорошенная снегом крыша совсем осела, в некоторых местах зияли темные провалы.
“Выбила подпорку”, – догадался хозяин.
Дверь, точнее ее жалкие останки, болтались на одной петле, разукрашенные потеками давно спекшейся крови. Дорожка к порогу была нехожена, так что Лису пришлось пробираться по сугробам, проклиная небеса и Сотворившего их заодно.
Внутри даже не пахло – смердело нечистой кровью. Лис плотоядно усмехнулся. Ему нравился этот запах. Место, продуваемое всеми ветрами, сохранило его, несмотря на время. Запах второй смерти. Запах крови духа.
Хозяин вгляделся в полумрак холодного остова. Как он и предполагал, подпорка была выбита из гнезда. Стены, пол, потолок – все что от них осталось – в разводах бурой жижи, застывшей в корку. Ни единой целой вещи. Все разрушено до полной потери формы, все вернулось к своему первоначальному хаосу.
“Где она?”
Лис шагнул через порог, судорожно втягивая носом воздух. Обоняние не могло подвести, она была здесь, но живая ли.
