Олга никогда не видела пыток, но, наверное, и там люди не издавали подобных звуков. Жуткие конвульсии сотрясали тело Рыжего, и, как только Змея отерла глаза, она смогла увидеть причину даже без помощи зрения духа. Печать справа от сердца прогорала ярким белым пламенем, постепенно разрушаясь, и захватывала часть тончайших узоров, оставляя на теле черные полосы, будто раскаленное добела железо прикладывали изнутри. Когда от Печати остались лишь мизинец и ладонь, взгляд Лиса прояснился, и пламя угасло. Исчезли и выжженные линии. Рыжий повернулся на бок и его начало неудержимо рвать сначала кровью, а после – желчью. Как только рвотные позывы прекратили выворачивать Лисье нутро наизнанку, нелюдь потерял сознание, рухнув лицом в содержимое собственного желудка.

Олга отерла снегом его измаранное лицо, завернула бесчувственного Лиса в плащ, пристегнула оба меча к поясу, и, перекинув легкое тело через плечо, зашагала к хижине.

Сегодня она получила право, которое никогда не собиралась использовать.

Часть вторая

Глава седьмая.

Тумак

Дорога плавно струилась, лентой изгибаясь меж холмов, обряженных разнотравьем в яркие цветастые рубашки. Теплый ветер нес пряный дух скошенной травы, согретой нежарким солнцем. Справа, сквозь просветы между взгорьями, открывался чудесный вид: золотое море зрелой пшеницы, колышущейся в такт дыхания ветра, и дальше, сливаясь на горизонте с прозрачно-голубым небом, искрилась вечерним золотом прекрасная Вольжа, бескрайняя и могучая река, великая праматерь здешних мест. С поля, заканчивая работу, потянулись усталые крестьяне. Впереди маячили скрипучие подводы, груженые просушенными суслонами²⁰, раздавались радостные голоса, ветер доносил обрывки песен. Стайки белотелых берез сбегали вдоль пологих склонов и собирались на вершинах в круг хоровода, с девчоночьим любопытством заглядываясь на проезжающих понизу людей.

По хорошо наезженной дороге телега шла ровно, мерно покачивая тяжелыми боками. Возница дремал, изредка поводя вожжами по спине медленно бредущей лошади. Олга бросала на него ленивые взгляды разомлевшей на солнце кошки, мимоходом думая о неосторожности глупого детины, позволившего себе расслабиться в присутствии вооруженных йоков. Змея, лениво потянувшись, ткнула пяткой в морду норовившего куснуть ее за ногу жеребца, привязанного за узду к тележной обрешетке, и подоткнула сена под спину. Нет, все-таки лежать на каменном жернове, прикрытом дерюгой, было крайне неудобно. Олга в очередной раз покосилась на мирно спящего Лиса, укутавшегося в свой изодранный плащ по самую макушку, и ее вновь потянуло проверить, не притворяется ли хитрый йок. Откинув полу длинного такарского халата, она плавно скользнула рукой меж бесчисленных складок полосатых шаровар и вытянула из-за голенища кинжал. Лис продолжал безмятежно сопеть, даже когда стальное жало зависло в смертельном замахе всего в полувершке²¹ от мерно вздымающегося бока. Змея замерла на пару мгновений, ожидая реакции. Жеребец, улучив момент, цапнул таки за ногу потерявшую бдительность жертву и вовремя отскочил от очередного тычка, нахально скаля белые зубы.

– У-у, козел безрогий, – Олга показала мерзкой животине кулак и плюнула, норовя попасть в наглую морду, – весь в хозяина, такая же чернявая скотина.

Лис заворочался, явив на свет свое заспанное лицо, одним хмурым взглядом оценил обстановку, перевернулся на другой бок и вновь засопел. Олга раздраженно наблюдала за движениями нелюдя, поигрывая кинжалом.

– Совсем страх потерял, – сквозь зубы процедила она, убирая оружие в ножны.

Раньше, до того памятного поединка, Лис, не умея по-настоящему погрузиться в глубокий здоровый сон, ограничивался чуткой полудремой. Любое движение, сулящее угрозу жизни, мгновенно выводило нелюдя из легкого забытья. Теперь же притупилось ли его хваленое чувство опасности, усталость ли, накопленная за три года учительства, давала о себе знать, но, так или иначе, спал он, как сурок в зимнюю пору, полностью доверяясь своей Ученице. Это более всего и злило Олгу. “Видимо, он решил, – рассуждала она в такие минуты, – что коль я его выходила-выкормила, не порубив на гуляш, то, выходит, можно расслабиться в моем присутствии”. Хотя, если подумать, уж коли грозила им какая-нибудь реальная опасность, то ни разу за два года скитания по степям Такарского царства и Приволжья Лис не проспал случая помахать мечом… или дать деру, в зависимости от ситуации. Возможно, он попросту не ощущал угрозы от Змеи, и, вероятно, был прав. Олга более не желала его смерти. Для себя она решила, что ей вообще глубоко плевать на Рыжего, хотя он не заслуживал даже такого милостивого отношения… да и вряд ли когда-нибудь заслужит с таким-то норовом. Характер Лиса, несмотря на все перемены, произошедшие с ним после очередного слома Печати, остался прежним. Олга начинала подозревать, что и до перерождения, будучи мальчишкой, он уже являл собою отъявленного хулигана и стервеца, каких мало. По этой причине каждодневные драки были неизбежностью, и день считался прожитым зря, если не представлялось случая намять чернявому мерзавцу бока. А постоянное зубоскальство и ругань так вообще стали неотъемлемой частью их сосуществования.

Размышления внезапно прервал громкий шепот за ее спиной, смешавшийся с густым теплым запахом молока.

– Ты поглядь, какая она, а!

– Угу, а порты-то, видел? Из таких, поди, сто тыщ юбок нашить можно!

Олга, слегка развернувшись, покосилась на место возницы, стараясь не спугнуть двух малявок, мальчишку и девчонку, чьи конопатые носы любопытно выглядывали из-за дальнего края жернова.

– Ты поглядь, а глазища-то, чисто змиючие! Так и зыркают!

– Угу, а головодец²² на ней какой, а! Весь в жемчуге. Сестре бы такой, она б в тыщу сто раз пригожей была! Емелька–кузнец к ней бы точно свататься побег!

Олга усмехнулась. Что взять с детей, путающих такарскую тюбетейку со славийским девичьим венцом.

– Да что ты на цацки ейные глядишь, – рассерженно загудел малец, – это же жмыриха!

О, что-то новенькое! Змея удивленно приподняла бровь, и, не скрывая своего интереса, принялась разглядывать малышей, такого прозвища ей слышать не доводилось.

– А ну цыц, мелочь! – беззлобно прикрикнул возница, сгребая малышей за шиворот и сажая рядом. – А не то пешим до самой хаты побежите.

Напоследок он все-таки оглянулся украдкой на Олгу, и та, к своему удивлению, почувствовала удовлетворение, заметив страх во взгляде парня. Дети же продолжали перешептываться, бесцеремонно тыча в сторону Змеи пальцами.

– Вися, ты – дундук! Все знают, что жмырих не бывает. Только жмыри, – говорила девочка, скрестив руки на груди для большей убедительности.

Вися обиженно засопел, злобно глянув на Олгу, будто это она была виновата в том, что родилась женщиной. “Ну, уж извини,” – будто говорило выражение ее лица, на которое, впрочем, наглый мальчишка не обратил особого внимания, еще и губы надул.

– Ну и что! Ты поглядь, какой у ей меч! Чисто жмыриховский! А ты где-нибудь видала бабу нормальную с мечом, а? Да и жутью от нее так и несет, ажно мурашки по коже бегают.

– Вися, ты не просто дундук, ты – трусливый дундук! – Девчонка бесстрашно задрала нос, вызывающе глядя на покрасневшего от подобного оскорбления мальчишку. – Она-то как раз и не жуткая совсем! Вон тот, что рядом спит – в сто тыщ раз жутче! И вообще, вам, мужикам, что ни баба, так сразу жмыриха!

После подобного заявления Олга уже не смогла сдерживаться и расхохоталась во все горло. Лис вновь зашевелился, выползая из-под плаща, и, состроив недовольную гримасу, обернулся к спорящим малышам, которые в свою очередь удивленно взирали на утирающую слезы Змею. Одного Лисьего взгляда было достаточно, чтобы дети с выпученными от страха глазами скрылись под дерюгой, не произнеся ни звука. Взрослые, что до последнего момента шли рядом с телегой, беззаботно болтая о погоде, урожае и предстоящей ярмарке, да с осторожным любопытством поглядывая на Олгу, при появлении заспанного нелюдя все, как один, смолкли. Кто-то, как подметила Змея, поудобнее перехватил вилы… так, на всякий случай. Лис же не обратил на них особого внимания, лишь оглядел окрестности, и, приметив первую мазанку, укрытую в тени старого тополя, шепнул Младшей.