И, о ужас! со всех сторон на поляну стали стекаться дикие звери. Меня окружали. Лисы, олени, зайцы, еноты, ёжики, белочки и прочие лесные твари. На секунду все замерли, а после:

– Туда! – указали звери лапками в семи противоположных направлениях. Я где стояла там и села, прямо на песок дорожки.

Так и хотелось вскочить и с воплем: «Говорящие!» ломануться прочь, сбивая все на своём пути, кусты и деревья. Но я постаралась сдержать себя в руках, только слегка сбледнула с лица.

– Чем тебе помочь? Чем помочь? – защебетали звери.

– Помочь? Помочь? Помочь? – подхватили птицы на ветках.

Я все ещё недвижимо сидела, таращась на зверье моё.

– Вы не так разговариваете с ней! – вклинился в обступившую меня толпу ёжик. – Это современный ребёнок, они сейчас не так разговаривают, у них свой язык, на манер птичьего. Вот я щаз вам покажу как надо с людьми из реальности балакать, – колючий повернулся ко мне:

– Йоу! Чувиха! Как делишки? Тут Кощей-младший захаживал, проблемы искал. Надо встретиться с ним рамсы развести, бате его кровь попортить. Пока он нас не того, не наколол на все иголки.

Мысленно перекрестившись я ответила:

– Во-первых, я – не чувиха, – начала я. – Во-вторых, давно не ребёнок. В-третьих… Боже мой, ёжик разговаривает! – взвизгнула я и рванулась бежать, да только некуда, со всех сторон меня плотно обступили лесные. Как встала, так и села обратно на песочек.

– Я не только говорить умею ещё танцевать… – и колючий, продемонстрировал мне нечто вроде лунной походки Майкла Джексона, в завершении вильнув бёдрами и крутанувшись вокруг своей оси. Ну что сказать, для круглого мешка с иголками все было выполнено безукоризненно, но не дай боже увидеть это ещё раз. – Ты, чувиха, кстати, не рассиживайся на мокром песке, тебе ещё со злом сражаться. Ну-ка, ребят, подмогните ей! – уперев руки в боки, приказал колючий колобок.

Олени за моей спиной, поддели меня рогами под локотки, вздёрнули вверх и поставили на ноги.

– А без драки не получится? Можно мирным путём? Я думаю, какая бы проблема не была всегда можно поговорить и все образуется, – впервые колючий шар посмотрел на меня скептически.

– Без драки никак, – отозвался с земли ёжик. – Тут уж или они нас, или мы их. Йо-у! Тебя как зовут, чувиха?

– Лада.

– Отличненько, Ладдушка-оладушка, принимай хозяйство от бабки своей, ну, то, что осталось. Принимаешь?

Я огляделась, подняла тарелку с земли, катушку ниток и внезапно осознала это вещи мои, бросить никак нельзя. И поляна моя, и дом… так и застыла, прижимая тарелку к груди.

– Правильно, – одобрил колючий колобок, – убраться необходимо, а то здесь словно Кощей прошёлся… – Звери загоготали, даже появившаяся, откуда не возьмись, бабкина коза замекала, а куры заквохтали. И мы принялись за уборку.

Поляну в порядок приводили вместе, вещи собирали всем миром по кустам, оврагам и деревьям. Знатно их разметало. Я ползала на деревянных, не гнущихся ногах, вместе с лесными и очумело складывала, найденное в корзинку.

Постепенно я смогла уговорить себя не пугаться и не дёргаться, когда ко мне подходила та или иная зверушка и бросала в корзинку ложку, салфетку или клубок из бабкиного хозяйства. Я даже говорила им «спасибо». А то, что я с животными разговариваю, так наверно, от этого какие-нибудь таблетки есть. Спрошу в аптеке, когда буду в городе.

Из листвы торчали подошвы сапог глянцевых, моднявых. И кто додумался носить этакую сверкающую чушь? Издалека казалось, что в кустах кто-то лежит. Ещё какое-то местное чудо-юдо?

Я опасливо подкралась к ним поближе. Подняла ногу и резко наступила на лакированный носок.

Сапог «встал».

Внутри никого не было, лишь над голенищем неспешно вился дымок, поднимаясь к сияющему небу.

Я облегчённо выдохнула.

Обернувшись, я увидела животных, переминающихся невдалеке. Что-то было не так.

Ёжик робко приблизился и протянул что-то белое зажатое в зубах, машинально приняв я развернула бумажку. Это оказалась записка, написанная моей бабушкой.

«Я ушла. В подвал никого не пускай! Книга на полке, хозяйство на тебе. Бабушка».

«УШЛА» – фраза внезапно приобрела для меня новое значение, зловещее и холодящее душу. Я сразу вспомнила что родственница так и не объявилось. – Что значит ушла?! Куда ушла?! Когда вернётся? – закричала я, ещё не веря, не понимая до конца. Ёжик опустил глаза, остальные лесные тоже стыдливо посмотрели кто куда. Только одна лисичка, подбежав, положила лапки мне на колени, взглянула прямо в глаза и тихо прошептала:

– Она не вернётся. Ты теперь наша Баба!

– Какая баба? – пытаясь подавить истерику вспылила я. Мне не верилось, что бабушки нет. Это какая-то ошибка, да и что вообще могут знать эти животные они всего лишь плод моего больного воображения. А я все ещё лежу без сознания возле бабушкиного домика, упала, ударилась головой, у меня сотрясение вот и снится всякое. – Мне рано ещё бабой быть! – понимая, что уже ничего не исправить завыла я.

– Ягой. Бабой Ягой. – уточнил ёжик. – Защитницей лесных животных и стражем границы между навью и явью. А возраст – дело наживное, с этим любой рано или поздно справляется. – успокоил колючий.

Никак на это, не отреагировав я утёрла сопли и продолжила собирать вещи, но крупные капли слез текли сами собой. Лесные звери, переглянувшись, продолжали уборку, но я спиной чувствовала их встревоженные взгляды. Чтобы остаться наедине со своими мыслями я подобралась поближе к месту, где стоял бабушкин дом и под предлогом сбора упавших туда вещей спустилась в подвал.

Несколько ступеней и я скрылась под землёй, подальше от пристальных взглядов.

Погреб представлял собой длинную забетонированную кишку с полками по обеим сторонам и почему-то с двумя входами в каждом конце подземного хранилища.

Взгляд упал на бесконечные ряды тёмных баночек. В фокус попала аккуратно наклеенная этикетка, резко выделяющаяся на чёрном фоне и надпись: «Для Ладдушки. Клубничное».

Три слова, но сколько в них смысла. Никогда и никто больше ничего не сделает для Ладдушки. Кончились те люди, которые могли и хотели что-то для неё сделать, отныне она сама по себе. Отец давно бросил нас, у мамы новый муж, вот теперь и бабушка ушла, оставив меня здесь одну.

Надпись на этикетке расплылась, а за ней и приклеенная к стеклянной банке бумажка, дальше поплыли ряды стратегических запасов, а с ними полки, подвал и весь оставшейся мир и только после этого я поняла, что вновь плачу.

Тихо и безутешно, потому что утешать здесь бесполезно. Это тебе не разбитая чашка, а жизнь, если все разрушено в дребезги – уже не склеишь.

Только в подвале меня накрыло осознание: бабушка действительно мертва! Как – не известно, но это правда.

Я осталась одна! Теперь то я точно одна! Не к кому приехать в гости, не с кем выпить чаю с вареньем, некому рассказать о своих проблемах и печалях. Это было похоже на угнездившийся в груди кусок льда, тяжёлый и холодный.

Сколько просидела в подвале – не помню. Вдоволь нарыдавшись, встала, смахивая с ресниц слезы.

Я наощупь кралась наверх, со слезами на глазах прижимая к груди баночку клубничного варенья. Вон из подвала на свежий воздух, чтобы не видеть эти ряды аккуратно завязанных и любовно подписанных баночек.

Мне как-то не верилось, что бабушки больше нет и я её никогда не увижу. Вновь пришло чувство что она где-то рядом и тут же пропало.

Я вылезла из погреба, вокруг никого не было. Исчезли зверушки. Кажется, перепутала выходы, вещи были разбросаны с другой стороны дома.

Вновь спустившись в погреб, я поднялась по противоположной лестнице, высунула голову из подвальной дыры.

Вокруг все то же, да не все.

Исчез разбитый телевизор и поломанные вещи. Колодец стоял, как и прежде, целёхонек и белел чистыми струганными досками.

Но здесь, как и там, не было бабушкиного домика, только каменное крыльцо торчало из земли. Воздух своей чистотой и ароматом кружил голову.