Литмир - Электронная Библиотека

Телефонный звонок врывается в сон, разбивает его. Я подскакиваю, от неожиданности чуть не свалившись с узкого дивана, на котором мне удалось ненадолго задремать. Через пару секунд я чувствую, как сердце начало привычно выстукивать свои сто двадцать ударов. Светящиеся часы-радио показывают 4.42.

– Нестабильная стенокардия, – доносится из трубки усталый голос медсестры приемного.

Судя по голосу, она вообще не присела с вечера. Халат, сандалии, фонендоскоп. В лифте дремлю стоя. Когда иду к очередному больному по ночным коридорам, мне кажется, что весь мир – огромная больница, и здоровых людей не существует вовсе. В такие моменты я мечтаю об одном – чтобы диагноз пациента оказался ясен. Тогда я механически распишу лечение по стандартам и побреду в ординаторскую. Хуже, если больной непонятен и обследование затягивается до утра…

Моя работа – это вечная гонка в отделении неотложной кардиологии, постоянный стресс, умирающие больные… Я устаю на работе не столько физически, сколько морально. Не дежурить по ночам невозможно. Во-первых, вечная нехватка кардиологов, во-вторых, это деньги. Часто неясного пациента, причём болеющего уже не первый месяц, привозят именно ночью… Иногда за ночное дежурство бывает до двадцати пяти поступлений больных, в среднем – около пятнадцати. Бывает, что, приняв пациента, успеваю только подняться в ординаторскую, и раздается звонок из приемного. Снова бреду или бегу вниз. Чашка с чаем стоит на столе.

Рабочие случаи – как цветные пятна калейдоскопа, сменяют друг друга в памяти. Все похожи один на другой. Ни один не похож на другой.

Звонок-коридор-лифт. Полная женщина, бледная, задыхается. «Истеричка, и муж у нее нервный» – сообщила медсестра приемного. Я сама вижу, женщина смотрит на меня почти с ненавистью. Из-за одышки она отвечает односложно, но я уже слышу, как поправившись она будет говорить мне о клятве Гиппократа, о паршивой еде, ненадлежащем лечении… А пока кричит ее муж.

–Она умирает, сделайте что-нибудь! Немедленно, сейчас, почему вы стоите!

Осматриваю пациентку, в голове начинает складываться диагноз: «Тромбоэмболия легочной артерии». Это заболевание обычно очень удивляет далеких от медицины людей. Суть его в том, что тромбы, образующиеся по разным причинам в сосудах нижних конечностей, отрываются от стенки сосуда. И током крови заносятся в правые отделы сердца, затем в систему легочной артерии. От размера тромба будет зависеть клиническая картина: если он очень крупный, то это мгновенная смерть, если более мелкий, то одышка разной степени выраженности. Вот так, эту женщину чуть не заставил задохнуться тромб, «прилетевший» из ноги.

Командую обследование: кислород, внутривенная инфузия, компьютерная томография, ЭКГ, анализы крови на специфические показатели. Весь персонал «в мыле», вызываю реаниматолога. Звонок из кабинета КТ – у пациентки клиническая смерть. Бежим туда, начинаем реанимацию. Через пятнадцать минут сердечная деятельность восстанавливается, больную сразу отвозят в реанимацию. Дописываю историю болезни и бегу туда же. Обсуждаем план ведения, оформляем консилиум. Спускаюсь к себе в отделение. Нужно ли говорить, что весь мой адреналин выгорел, как в топке. Уснуть не могу, чувствую перебои в сердце. Думаю о том, как иронично – кардиолог с перебоями в сердце, и запиваю эти мысли кофе, потому что работать надо дальше, а сил уже нет никаких.

Другой случай, другой кусочек мозаики – курьезный.

Ночью по «Скорой помощи» поступает женщина 38 лет с отеком легких. Это тяжелое состояние, требующее лечения в реанимации. Дама очень полная, гипертоник, толком нигде не наблюдается. Прием препаратов, снижающих давление, нерегулярный. При пальпации в животе определяется большое округлое образование, довольно твердое. Напоминает голову ребенка. На вопрос, не беременна ли, категорически отрицает. Вызванный мною реаниматолог после осмотра задает тот же вопрос и тоже получает отрицательный ответ. Даму госпитализируем в реанимацию, туда же вызываем врача УЗИ с портативным аппаратом. Как мы и думали, «гипертоническому кризу» нужно срочно придумывать имя.

– Полюбуйтесь, – приглашает нас коллега.

На экране четко видны головка, ручки, ножки – живой доношенный плод, 38 недель беременности! Сказать, что будущая мама была удивлена – ничего не сказать, когда пришлось проводить кесарево сечение в экстренном порядке. Муж-бедняга был в шоке: ничего себе, отвез в больницу жену с гипертоническим кризом! Через две недели счастливую маму с малышом выписали домой.

Надо ли говорить, что за пятнадцать лет в этом калейдоскопе появилось эмоциональное выгорание. Опустошение. Оно влияет не только на работу, оно охватывает всю жизнь. Это какое-то отупение, равнодушие, которое оставляет свой отпечаток на всем. На семье, увлечениях, быту.

Дальше – больше. Ненавидишь начальство, пациентов и себя тоже. Как изменить ситуацию, не знаешь. Ведь в любой больнице то же самое. Живёшь от отпуска до отпуска, благо «северные» каникулы длинные.

Немного иронии по поводу своей работы – она приносит не только опыт и зарплату, но еще и усталость, стрессы, чувство бессилия и сомнения в правильности своего пути.

Чтоб окончательно не выгореть, приходится шутить прежде всего над собой…

Я курсирую, как зомби, по больничным отделеньям

То рысцою, то прыжками, то переходя на бег,

На бегу же засыпаю, просыпаюсь с удивленьем:

Где-то хоть один здоровый существует человек?

Перебирая старые фото, я обнаружила, что на них я выгляжу хуже, чем сейчас – глаза грустные, плечи поникшие, улыбка напряженная… М.Е.Литвак называет такую «улыбкой висельника».

Мне почти сорок. Я – кардиолог высшей категории, работаю в огромной многопрофильной больнице. Муж мой тоже врач – реаниматолог, дочери – студентка и школьница. Есть квартира, машина, доходы, которые позволяют ездить в отпуск, родители еще здоровы…

Сначала я думала – это ведь мне только кажется, что плохо? Отчего же волком выть хочется? Но, верно сказано: если кажется, значит, тебе не кажется. Я долго не могла впустить это ощущение в свое сознание. Сначала оно то мягкой лапкой слегка касалось лица, то острым коготком кололо кратко, не давая понять – что же это… И лишь много позже, когда тоска и боль вонзились в душу глубоко и цепко, я поняла – мне плохо! Но что не так? Почему я чувствую себя такой усталой, старой, несчастной? Почему кажется, что впереди – лишь серая череда унылых одинаковых дней и ничего хорошего уже не случится?

С мужем отношения ухудшаются постепенно, медленно, но верно. Мы уже несколько лет ездим в отпуск порознь – я с дочерьми, а он – один или с друзьями. Постепенно сужается круг тем, которые я могу с ним обсудить. О своих родителях нельзя, потому что они «сволочи», и я не должна общаться с ними, но продолжаю это делать. О детях тоже нельзя, ведь старшая дочь не его, и поэтому она «дура, идиотка, кретинка», а младшая дочь – наша общая, но ее проблемы также «абсолютно идиотские».

Я чувствую себя разведчиком во вражеском тылу, когда нужно быть все время начеку, следить за каждым своим словом. Невозможность расслабиться дома после работы изматывает не меньше работы.

Старшая дочь скрывается в мире орков и эльфов, навеянным книгами Толкиена. Я понимаю, так ей легче примириться с мрачной атмосферой в семье – ругань отца, мои придирки. Она не оправдывает мои ожидания в учебе. Отношения с одноклассниками не ладятся, а с единственной подругой мы ее разлучили. С младшей – та же история, и опять я недовольна. И вот я то и дело срываюсь на крик, а потом, чувствуя острую вину, начинаю их баловать. Нет взаимопонимания. Обиды. Ссоры. Разочарования. Я пыталась быть удобной для всех, а если кто-то не хотел делать так же – это просто не укладывалось у меня в голове.

«Муж мой снимает врачебный стресс на рыбалке, кто-то из подруг вяжет, вышивает бисером. А у меня даже нет хобби. Почему? Что я люблю делать? Да, люблю читать. Читаю запоем, в основном, женские романы. Но ведь это же – бессмысленное времяпровождение! Неужели я ни на что не способна?»

3
{"b":"685402","o":1}