Насквозь пропитанный водкой Толик, да после второй, не очень-то поверил:
– Ого! Так это ж детектив! «Убийство в Добратичах», в двух сериях.
Никто не поддержал неудачной шутки.
– В милицию надо сообщить, – серьезно предложил Валик.
Мы с Ульянкой переглянулись. В милицию? Зачем? Что может сделать милиция? Если и заведут дело по попытке убийства, то будут вяло отрабатывать зарплату, а через некоторое время закроют за недостаточностью улик… Кому помогла милиция? Есть ли вообще такие люди, кроме как в тех самых детективах, которые каждый вечер крутят по российским каналам? Нет, милиция нам не помощник… Надо думать самим.
– Нет, милицию мы нагружать не будем, – покачала головой Ульянка. – Там других дел хватает.
– Правильно! Зачем нам менты? Сами разберемся! – в Толике, кажется, бушевал хлипкий энтузиазм алкоголика, и Валик противопоставил ему здоровый скептицизм бригадира:
– Каким образом? Как ты собираешься это делать?
– Надо думать! Надо искать, кому выгодна смерть!
– Чья? Бабы Мокринки?
– И ее, и твоя, и твоя, – Толик подбородком показал на меня и на Улю, которая в это время отошла от стола и села на диван. – Надо написать список тех, кому вы можете мешать в чем-либо.
– А может, это уже… – начал было Валик и замолк. – А какой это был кофе?
– Да обычный совершенно, – отозвалась я. – Якобс, Крёнунг. Я его часто покупаю. Пачка початая, я уже недели две ею пользовалась.
– А когда в последний раз? – поинтересовался Валик.
– Не помню! Уже думала, пыталась сообразить – не помню. Начисто выветрилось из головы из-за всех этих перипетий. Я ведь часто кофе пью. Может, в тот день утром? Или накануне днем? Помню, на прошлой неделе ко мне приходил Мишик, его угощала, но после этого наверняка еще пила сама…
– Надо искать мотив, – стоял на своем Толик.
– Ага, а потом окажется, что убийца – как раз тот единственный, у кого мотива в принципе и не было, – заметил Валик.
– Но надо же с чего-то начать! – уверенно сказал Толик.
– Как бы там ни было, надо идти в милицию. А если категорически не хотите, то хотя бы выбросьте продукты, которые были в доме до смерти бабы Мокрины, купите новые. Мы-то хоть, надеюсь, за этим столом не отравимся? – спросил Валик.
– Послушайте, – каким-то странным голосом вдруг перебила спор Ульянка. – Послушайте, Алка, ты знаешь, что у тебя здесь?
Слушая парней, Ульянка машинально взяла одну из кипы сваленных на столике возле дивана папок и стала рассеянно листать. Сейчас, держа раскрытую папку на коленях, она смотрела на меня с каким-то диковинным выражением лица.
– Так ты знаешь, что у тебя здесь?
– А то нет! Это документы из архива, я собиралась с ними работать, – ответила я.
– А ты их хоть просматривала?
– Некогда было. А что?
– Вот слушайте. – И Ульянка медленно, чтобы мы лучше поняли, стала читать, непривычные слова по-особенному звучали в тишине вечера. – «Протэстацыя месцича львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра злотников, на пана Бартоша Костомлоцкого об нападе, обранене и уближене. Одбывалося в городе Берестью Великого княства Литовского дня 28 месяца Липца году господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, райцами и лавниками, того дню на справах судовых в ратушу берестейском будучыми, изусно оповедал и скардзил мешчанин места его королевской милости Львовского цехмистр злотников Христоф Сторымович пан Трызна на земянина воеводства Берестейского его милость пана Бартоша Костомлоцкого, господаря Костомлот и земель прилеглых, о том, што ж деи сего року месяца Липца 26 дня пан Христоф Сторымович, яко чоловек спокойный и никому ни в чом невинный и покоем права посполитого обварований жадной прыкрости и обельги, по своим справам был на реце Бугу, правым берегом шол, шукаючы певны пакунек, схованый там его отцом, паном Сторымой Трызной, гды пан Бартош Костомлоцкий нагле вкупе зе свыми холопами напал, и крваве пана Христофа и бывших с ним людзи обранил и зранил, и прыгрозил забити, и крычал, же не дозволит прывлащать скарб, ктуры ведлуг праву посполитому належіт пану Бартошу Костомлоцкому, поневаж в ему належней земли ест схованы.
На то пан Христоф одпорал, же шукает не скарб, тылько певный пакунек небощыка свого отца, и показал таку цедулу, також тестамент пана свого отца, ктуры отец тему 2 лета назад вертался з Берестья до места Львовскего водой Бугом и коло млыну Костомлоцкага нападлы окрутныя апостаты гвалтовники, и имали все майно и забияли люди, аже вратунку не было, ино пред смертью пан Сторыма Трызна поспел заховати лар з клейнотами, ктуры мел з собой, в певнем месцы, и написал цедулу, ктуру цедулу слуга верный до Львува доставил и пану Христофу передал.
Пан Бартош шаблею грозил и бранился непотребно, ибо бысть упоен владою, а холопы киями и ланцухами прымусили пана Христофа цедулу отдати, а в той цедуле показано, где належит шукати лар з клейнотами. То пан Христоф Сторымович Трызна досведчал, же ест наступца свого отца и просит панув бурмистров, радцев и лавников рачити прымусити пана Костомлоцкого повернуть цедулу и штраф помененому Костомлоцкому присудити, а маючы в том великий жаль и крывду немалую, і хотячы з тым паном Костомлоцким у суду належного правне поступовати, просил, иж бы тое оповеданье и жалоба была до книг меских берестейских записана. Што ест записано.»[17]
Я перевела дыхание и взглянула на парней. Валик мечтательно улыбался, у Толика блестели глаза, а улыбка стала более определенной и широкой. Исчезли без следа эти пятьдесят лет, испарились и колхоз, и ООО «Агровиталика Плюс», и тоска, и заботы, не было ни обсиженных дачниками холмов, ни зеленых жаб в телевизоре, ни Тарасенко[18] – здесь сидели дети Добратичей, и жизнь была впереди, и земля в этот вечер стала прозрачной, как стекло, открыв клады – и не только сокровища львовского ювелира… Ульянка глядела на нас насмешливо, но видно было, что и она, историк, которому не в новинку держать в руках древние бумаги, поражена.
– Ну как, все поняли? – спросила она.
– Вот это да! – Толик шумно выдохнул. – Чего же тут не понять: какой-то ювелир плыл Бугом, на него напали бандиты…
– Рэкетиры, – живо уточнил Валик. – Казаки-разбойники.
– Ага, рэкетиры, а он перед смертью ухитрился спрятать ларец с сокровищами да еще и передать писульку сыну… Записку, где тот ларец искать… А дальше что было? Отдал тот пан Костомлоцкий записку? А с кладом что? – поинтересовался Толик.
– Здесь больше ничего, кажется, нет, – ответила Уля. – Дальше идут другие акты.
– И все это было вот здесь, поблизости! Ведь Костомолоты – вот они, сразу за Бугом. Даже не верится.
– А что ж ты думал? Что здесь люди не жили? Не ели, не пили, денег не зарабатывали, авантюр не устраивали?
– Интересная у тебя работа, Алка! Это тебе не на тракторе навоз вывозить!
– Да какая она моя! Если бы Ульянка не стала просматривать папки, я бы их так назад нечитанными и отдала.
Я совсем, надо признаться, забыла об этих документах из минского архива.
Перед тем, как выехать из Минска, обуреваемая мыслями о самостоятельной жизни, я пыталась найти работу, лучше бы по специальности – торговать на Комаровском рынке подсолнечным маслом мне как-то не хотелось, – и обращалась ради этого ко всем знакомым. Ольга Бабкова[19], задумавшись на минутку, сказала этим своим голосом, в котором, за закрытыми ставнями, наверняка проживает Ольгина душа:
– Знаешь что, кажется, у нас в архиве есть возможность поработать вне штата – разбирать старые акты. Это, конечно, копейки, но, с другой стороны, и неплохо – будешь сидеть в своих Добратичах и вместе с тем работать, читать и набирать на компьютере старые документы.
Такой вариант вызвал у меня прилив энтузиазма. Он показался мне идеальным способом постепенно вернуться в профессию. (Хотя если подумать, это бред сивой кобылы в чистом виде: в возрасте, когда другие готовятся к пенсии, я собиралась начать трудовую деятельность по специальности! Но на то были веские причины: я искала работу, потому что мне надо было почувствовать себя независимой. Независимой мне нужно было почувствовать себя потому, что мой муж Антось нашел мне молодую замену, и мне об этом донесла анонимка по телефону. А изменил мне муж потому, что больше не мог выносить моей никчемности и хотел нормальной жизни…)
