Но тот вдруг резко оттолкнул его руку, и платок полетел в пыль. Страшный беззубый рот несчастного вытянулся.

   - Уходи, - выдавил из себя мальчик, - он может делать всё что захочет. А ты... ты дерьмо.

   колин

   - Это были первые и последние слова, которые он услышал от Колина Маккиавели. В палате мальчик лишь что-то бессвязно шептал и хрипел, только Влад, болтливый разносчик книг, успокоил Гришку, объяснив как-то, что говорить Колин может, да только боится.

   Самукьянец только лишь хмыкнул в ответ. Правильно ведь боится. Иначе пришлось бы всё рассказать Горавски, чёртову кучу времени потерять. Правда, про Колина "добрый доктор" не спрашивал. Пару раз шутливо поинтересовался, мычит ли ещё коровка, и всё.

   Пару раз Гришка обнаруживал на своей кровати листы бумаги с неуверенными печатными буквами "длягалубей ат колина". Первого голубя, полетевшего по палате, Гришка и назвал Маккиавели.

   Говорящих в палате было много, они каждый день доставали Гришку, а Колина ему как раз не хватало. Тот выходил из своей каморки редко, а если и появлялся, то его никто не замечал. Гришка не удивился бы, узнав, что для кого-то в их палате Гром тонкого, похожего на тень мальчика вообще не существует.

   Но Жасмин-Бурдынчик любил всех, своей жестокой любовью бога. Однажды Влад разбудил его ночью, приложил палец к губам и повёл в их с Колином каморку. Гришка впервые оказался в этой крохотной тесной без окна комнатушке, полностью заваленной книгами. Безусловно, все они были в мягких переплётах, чтобы обитатели палаты не поубивали друг друга.

   - Я испугался, думал, он умер. - На морщинистом лбу Влада чернели капли пота, руки его тряслись. От лампочки в углу не было большого проку, Колин казался чёрной тенью, недвижно лежащей на простыне. - Вроде бы задышал. А то я уже хотел звать всех, поднимать панику.

   "Больно бы это ему помогло, - подумал Гришка, вспомнив едкую презрительную ухмылку Горавски, когда тот спрашивал про Маккиавели. - Его уже тут считают трупом".

   - Я могу помолиться за него, - пробубнил Самукьянец, - это действительно было единственное, что он мог. Да, Жасмин-Бурдынчик много дней уже не в настроении, но ведь Колин не виноват в грехах остальных.

   - Молись сам своим лживым богам, - отмахнулся Влад, - Мы должны помочь ему, освободить от мучений. Он страдает больше всех, а помощи здесь не дождёшься. Когда мы встретимся там, на небесах, он нам скажет только "спасибо". Возьми мою подушку. Ты тяжёлый и сильный, всё пройдёт быстро.

   Гришка прижал подушку к груди. Она пахла потом и книгами. Тяжёлая, тугая, она казалась набитой мёртвыми голубями. Самукьянца едва не вытошнило, он сплюнул ядовитую слюну и положил подушку на кровать Колина. Казалось, ей можно накрыть его всего, и даже останется место для любимой игрушки. Чёрный уголь лампочки дрожал. Влад стоял рядом и часто-часто дышал в ухо. Нужно было действовать решительнее. Если бы сейчас у Гришки была сигарета, он бы закурил. Лишняя дрянь внутри него ничего уже не изменит.

   - Ты меня позвал, потому что сам не можешь, - сказал Гришка, стараясь унять дрожь в голосе. Потом внезапная догадка обожгла его изнутри, - ты пробовал только что, но услышал, как он дышит и не смог. И не сможешь никогда. - Хоть Влад и прочитал чёртову кучу книжек, людей он знал плохо. Иначе выбрал бы для такого дела Ретли или даже Лизу. - Ты ведь любишь его как родного сына.

   - Ты не знаешь, что они делали с ним там, - Влад не выдержал, рухнул на свою кровать и заплакал, - я думал, что хоть ты здесь единственный мужчина, а ты такое же дерьмо.

   Дерьмо, Гришка, слышишь, дерьмо.

   Самукьянец зашатался, в висках его забились секундная, минутная, часовая стрелки, а из носа потекла кровь. Не зная как, добрался до своей койки и сразу же рухнул в поток времени. Ничего сегодняшнего уже не существовало.

   Когда Гришка уходил, Колин побежал в свой уголок и вернулся с платком. Тем самым, который Гришка когда-то уронил в пыль. Губы мальчика шевельнулись, и хоть ничего нельзя было понять, Самукьянец решил, что тот говорит ему "спасибо". Потом Маккиавели уткнулся лицом в его колени и заплакал. Гришка нашёл тонкую бессильную ладонь мальчика и пожал её. В этот день он понимал Колина как никогда, потому что говорить ни с кем не хотелось. Все темы, связывающие их, рассыпались с его уходом, стали не важны. Теперь он там. И для этого, оказывается, вовсе не обязательно выворачивать с корнем оконную решётку.

   липа

   Было темно. Сначала и вправду казалось, что там ничего уже нет, и он ступает по мёртвой планете, с которой сползли обломки войн и революций, унёсших как плохое, так и хорошее. Теперь остаток жизни придётся провести в тёмной безлюдной пустыне. Интересно, сколько он продержится? И может, ему удастся здесь отыскать что-то живое?

   Липа, хохоча, толкнула его, и он понял, что не один. Постарался весело рассмеяться и легонько толкнуть девочку в ответ, но не нашёл её и схватил пальцами пустоту. "Как она видит в темноте?" - удивился Гришка, но спросить Липу об этом не осмелился.

   - В небе звезда, - её голос прозвучал где-то рядом, на мгновение обнял весь мир и пропал.

   - Нет, - мягко прервал её Гришка, стараясь не растерять в себе чудные интонации её голоса, - звёзды все на земле, просто мы их не хотим замечать.

   - А я ведь всё-таки уезжаю, - Липа вздохнула, и парень наконец-то усмотрел её во мраке. Да она всегда была рядом, просто Гришка, осёл, искал её не с той стороны темноты. - Потому и предложила тебе сегодня поискать звёзды. Ты ведь очень сильно меня любишь?

   Гришка ничего не смог ответить. Горло его сжалось, пропуская лишь невнятные звуки. Неужели, вот оно счастье? Такое трудноуловимое, непонятное, пропадающее в темноте. Наверное, Липа сейчас дрожит, перебирая время своими тонкими пальцами.

   - Я всегда грязный, - наконец, пробубнил он, - я не хочу тебя запачкать.