Потом наступил марш игрушечных машинок - протест против того, что автомобилей в городе стало куда больше, чем людей. Гришка, огромный и важный, сжимал в руках самую маленькую машинку и удовлетворённо пищал. Над колонной реяли, росли числом, рвались из рук сотни воздушных змеев. Может, и змей мальчика был среди них.

   шпион

   Кабинет был скомкан, смят, посредине, теряясь в горе вчерашних воздушных змеев, корчился лакированный письменный стол, заваленный бумагами.

   - Добрый вечер, - протянул ему руку неизвестный в строгом чёрном костюме, - Самуель Горавски.

   Гришка растерялся, потому что не знал, что ему делать. Там, в мире летающих бумажных змеев, никто ему не протягивал руки первым, и он давно уже разучился здороваться.

   - Садитесь, - указал на единственный стул Горавски, - Вы, наверное, уже знаете, что среди ваших, так сказать, соседей вы самый здравомыслящий. И в их головах частенько возникают нехорошие мысли. Кое-кто из них хочет убежать из палаты Гром. Кое-кому не нравится палата Гром.

   - Как не нравится? - не понял Самукьянец, почесав затылок. - Как она может кому-то не нравиться?

   Горавски с сожалением выдохнул. Несколько змеев, почуяв свободу, задрожали, готовясь к полёту, но воздух кончился и они затихли.

   - Мы пытаемся создать для них идеальный мир, тот, который все они хотели, - Гришка не мог разглядеть лица Самуеля, оно терялось где-то высоко-высоко, на вершине чёрной горы. Странно, а ведь именно его, Гришку, все во дворе считали гигантом.

   - Да, - честно ответил Самукьянец, - мне тут хорошо. В Палате Гром есть бог, которому я могу молиться. Еду дают регулярно. И соседи у меня хорошие.

   - Вот о них я и хотел с тобой поговорить, - резко поменял тон Горавски, от его любезности и следа не осталось. - Мы должны действовать сообща. Ты будешь приходить сюда каждый день, ну, скажем, в девять и доносить на тех, кто хотя бы раз высказался о Палате Гром плохо.

   - Доносить? - удивился Гришка, - это как?

   - Докладывать, - пояснил Горавски, но Гришка снова его не понял. Он уловил, что врач чем-то недоволен, потому что там, когда незнакомые люди злились, сразу начинали говорить ему "ты" как козлу и морщиться от презрения.

   - Подумаешь, умер какой-то козёл. Стоит ли так убиваться?

   - Лип, а если сильно-сильно привязался, если даже любил? Вот ты умрёшь, я тоже о тебе плакать буду.

   - Они все сумасшедшие, психи, если хочешь знать. Ты один человек, которому можно доверять. Завтра придёшь в это же время и расскажешь. Про Лизу, Натку, Ретли, Колина, Влада, ты их всех запомнил?

   Вы забыли многих. Называете тех, кто и так на виду. Но не всех голубей в шумной стае запоминаешь сразу. Иные были с тобой всю жизнь, а понимаешь это только тогда, когда кончился корм или голуби улетели.

   - Вы предлагаете мне стать шпионом? - игра нравилась Гришке, но что-то пугало, отталкивало его в докторе Горавски. Даже Трону он доверял больше, - А если они догадаются?

   - Я тебе предлагаю роль шпиона, а не дурака, - безликий огромный властелин этого мира видно считал разговор оконченным. Но Гришка улыбнулся, обнажив страшные жёлтые зубы. Он знал, что нужно ответить, чтоб последнее слово осталось за ним.

   - Ду-рак, - прокаркал он, - а кто это такой? Тоже вроде шпиона или круче?

   гришка

   Нет, он не был шпионом. Самое удивительное, что и дураком он тогда не был.

   Сначала Гришка учился в школе. Но любая парта оказывалась ему не по росту, потому парень сидел всегда один в уголочке. Он был на целую вечность старше всех учеников в школе, но с трудом мог читать, а вместо букв у него выходили каракули. Над ним смеялись, за его спиной или когда он не мог понять этого. Но один друг у него был.

   Однажды Гришка увидел, как его одноклассники бьют пацана. Новенького длинноволосого с упрямым и взрослым лицом. Навалились всем классом на одного в глухом коридоре первого этажа, где располагались мастерские. Даже девчонки подладились щипать и ноготками своими дурацкими царапать лицо. Самукьянец воинственно заулюлюкал и поспешил на помощь. Никого не пожалел, раскидал всех по коридору. Одному голову разбил, приходила мать жаловаться, но он ведь, Гришка, псих, сами так обозвали. Значит, и не требуйте нормального поведения.

   - Ты откуда такой огромный? - удивился мальчик, когда Самукьянец отвёл его умываться в сортир.

   - Я Гришка, - пробубнил он, сердясь на себя за то, что не может попасть струёй в унитаз. Теперь вот в мире всегда будет гадко, потому что он, Гришка-долбон, не может удержать в руках свою письку.

   - А я Стас Ерохин, - отозвался новенький, но Гришке уже было всё равно. Люди перестали его интересовать. В дёргающейся туалетной лампочке он углядел туалетного бога.

   трон

   Тонкий, щуплый, лёгкий, Гришка удивлялся, как его не сдувает ветер. Лицо Трона казалось, состояло из одних углов, чтобы чужой взгляд обязательно за него зацепился. Красивыми в его лице были глаза. Они всегда глядели прямо, в них светился огонёк какой-то дьявольской уверенности, будто бы неприступному Трону всё про всех ясно и он только ждёт удобного момента, чтоб сообщить это людям.

   - В тебе нет греха, - однажды сообщил он Гришке, - я воспитаю из тебя идеального человека.

   Трон был его дальним родственником то ли двоюродным племянником, то ли дядей, седьмая вода на киселе, в общем. Потому Гришка согласился, поняв, что деваться некуда. Если Трону вбилась, вцепилась, воцарилась в голову какая-то мысль, он её срочно из головы вынет, как бы далеко она не залезла. И достанет Гришку через родителей, а то и Сорвила привлечёт, не побоится. Когда брат будет смеяться над его уродливостью, крутить пальцем у виска, станет совсем невмоготу, хоть слюни изо рта пускай и устраивай концерт из бессвязных звуков.