- А кто тебе Трон? - спросил Донован Гришку, но тот никого не слышал. Он спал, развалившись на компьютерном столе. Нашёл время! Скоро уже плохие начнут наступление, а главный защитник дрыхнет.

   Он открыл глаза. Ретли стоял над ним, в его бессонных глазах читалось отчаяние. Похоже, все ещё спали: не было слышно никакого движения. Да и сам Донован не шевелился, казалось, он прирос к его кровати словно ночник.

   - Ты давно не приходил, Ретли.

   - Попросился подежурить возле тебя. А то Натка уже третью ночь не спит. Ей бы понять, что ты всё равно подохнешь.

   Тьма вокруг него начала слабеть, но было ещё слишком, слишком рано. Даже самый тусклый свет он не мог удержать в себе.

   - Неужели ты оттуда? - Ретли продолжил вглядываться в узкую полоску его живого лица. - Я ведь только там мог тебя видеть.

   - Ничего не понимаю, - он с трудом произнёс эти слова, губы не хотели размыкаться, язык с трудом поворачивался в беззубой бездне рта.

   Ретли оскалился.

   - Не прикидывайся таким вот больным-пребольным. Мы ведь с тобой знаем, что это лишь маска, чтоб тебя не трогали. Это Натке можешь мозги пудрить. Вот сейчас пойду, расскажу Горавски, что ты был на баррикаде.

   Он умолк, глаза его, поймав скупой больничный свет, потухли. Те слова, которые сразу ложились на язык явно не годились, потому что очень напоминали стон. Скоро он научится говорить по-новому.

   - У меня нет взглядов и интересов, - поднявшись над миром, произнёс Трон, - и мне всё равно, кто из вас и что об этом думает.

   Ретли отвернулся, не желая смотреть на короткую, надоевшую ему фигуру в высоких ботинках. Ещё ходули нацепи, так всем покажешься великаном! Вообще ему хватало Трона в театре и в Липином обществе. И вот теперь он пришёл в общество Света, готовившее революцию.

   - Зачем же вы тогда здесь? - Ерохину нравилась странная, почти безумная уверенность Трона, его взгляда не выдержал бы человек слабый. Даже сам Стас глядел на нового посвящённого с нетерпением, ожидая когда тот посмотрит в сторону.

   - Я думал, здесь об этом не спрашивают, - пожал плечами Трон, - каждый, кто приходит в это общество, вправе забыть о своей прошлой жизни и начать всё заново. Я могу не отвечать на вопросы?

   - Вы говорите, что знакомы с Ретли, - взгляд Стаса упёрся в затылок Донована, рассматривающего трещину в стене. Чего Ерохин хочет? Чтобы он вот сейчас встал и поддержал эту мразь? Да ни за что! Он, Донован Ретли, никому ничего не обязан. У него тоже нет ни мнений, ни убеждений, он просто хочет, чтоб соседка тётя Даша варила не пустые щи, а с мясом. Пусть Трон ищет других поручителей, да и никогда он не найдёт их со своим тупым безразличием к этому миру.

   - Что можете сказать о нём?.. Говори! Говори! - понеслось отовсюду. Встал, уловил, как ему показалось, презрение во взгляде Трона и отвернулся.

   - Знаком, - Ретли был готов продышать в стене дыру. Он не смотрел ни на Стаса, ни на Трона, Донован словно бы сам угодил в трещину и беспомощно барахтался там. - Могу за него ручаться.

   Потом он пил пиво, ожидая ночной распродажи в Маус Хилле. Город постоянно бежал, спешил, разрываясь на микрорайоны, ревел, чтоб призвать всех к какой-то новой жизни. От которой Ретли хотелось спать, а вовсе не мчаться незнамо куда вместе с тысячей пешеходов.

   - Вы скоро допьёте? - спросил бомж, который уже давно наблюдал за ним. Лицо заросшее, даже под глазами растут волосы, хотя по природе быть так не может. Рассказ про него был бы слишком примитивным.

   - А вам зачем? - Ретли не хотел больше ничего спрашивать, он уже знал всё. Просто нужно было сказать, чтобы поделиться голосом. Одним глотком влил в себя оставшееся пиво и сунул бомжу бутылку. Все внутренности взбунтовались, не желая пропускать столько пива, и Ретли поперхнулся. Глаза его выкатились из орбит и поймали благодарный, но какой-то очень уж прямой и открытый взгляд бомжа. Так мог глядеть на него Ерохин, но никак не бездомный человек в обносках с местной помойки.

   Бомж услужливо постучал Доновану по спине и тот очухался. С тех пор Ретли станет ненавидеть прямые взгляды людей. Может быть, потому, что привык на всех смотреть косо, незаметно пытаясь изучить грехи каждого.

   Горавски тоже глядел на него прямо, и Донован терялся под этим свинцовым всевидящим взглядом. Пол был гладким, скользким, сквозь него пробивались колонны, не достигая потолка, они почему-то искривлялись и упирались в стены.

   На одной из колонн было написано "Дерево". Потолок то опускался, то поднимался, и когда он уходил на неуловимую высоту показывался свет, яркий холодный электрический. Это светило солнце нового мира.

   - Я не думаю, что вам тут будет плохо, - сказал Горавски, дав Ретли возможность осмотреться, - вы же любите всё изобретать, сколько раз сами писали о смерти. Скажите, Вы это так себе представляли?

   Девчонка Карнеги и не помышляла о таком. Ей бы было сложно представить это даже в том случае, если бы придуманный Ретли рассказал, что после смерти будет так.

   - Но я не умер, - он сказал это неуверенно, словно и сам не понимал, что всё ещё жив. Что было после того как какой-то ублюдок на баррикаде ударил его прикладом?

   Ничего. Время остановилось. Часы его ударились об асфальт и замерли, стекло покрылось тонкими-тонкими трещинками.

   Ретли покинул баррикаду вместе с девушкой, которая призналась ему, что ей надоело сражаться, и что у неё дома куда интереснее. Впрочем, девушкой её можно было назвать лишь условно. Чем-то она напоминала Лизу, только тёмные волосы были подкрашены, а настоящее лицо тонуло в размазанной по всему лицу косметике. Зачем она намазалась, отправляясь умирать, Ретли не знал. Может, перед смертью, хотела побыть женой всей баррикады - больше вероятности, что потом попадёшь в историю. В прямом и переносном смыслах, разумеется.