Ильзе прижала ее к себе и пообещала поговорить с Бертольдом. Ее удивило, что Мари не расплакалась. Поздно вечером, уложив внучку спать, она решила подробнее узнать все у Лизхен. Но та ничего не смогла добавить к тому, что уже рассказала. Внешне все выглядело весьма спокойно, нельзя было ни к чему придраться. Ильзе была уверена в одном – Бертольд не согласится на переезд девочки. Так и случилось. Единственное, что удалось Ильзе – взять обещание с Бертольда, что летние каникулы Мари проведет у них.

У самого Бертольда остался тяжелый осадок от разговора. Он решил не обсуждать ничего с Мари, а просто уделять дочери больше времени. Он не мог понять, из чего она сделала вывод, что Магда ее не любит. Может быть, Ильзе права, и девочка просто ревнует его, может, надо хотя бы изредка снова походить с ней вдвоем в кафе или театр. Но Магда всегда так добра с Мари, если и делает мелкие замечания, то все это для ее же, Мари, пользы. Самое неприятное во всем то, что дочь ни разу не поговорила с ним о том, что ее беспокоит. За все время он не слышал ни одной жалобы. Почему она нашла нужным переговорить не с ним, а с бабушкой? Даже уверения Ильзе, что, скорее всего, это тоже проявление ревности, не смягчили удара. Ее желание переехать к бабушке он воспринял как измену ему, как желание наказать его за женитьбу.

Но разве он не имеет право на личное счастье? После смерти Мадлен он очень долгое время оставался один, ему было очень плохо и не хотелось ни с кем делить свою жизнь. Но Магда растопила лед боли, он снова почувствовал себя счастливым. Магда такая нежная, мягкая, любящая. Почему дочь думает, что она ее ненавидит? Ведь Магда – истинная христианка, проповедующая любовь и всепрощение. Жалобы Мари просто абсурдны. Он решил ничего не рассказывать жене. Магда все принимала близко к сердцу, а сейчас, когда она ждала ребенка, не стоило ее волновать.

Оказавшись невольным свидетелем тех чувств, которые испытывали Мари и Бертольд, я жалела их обоих, но не могла разобраться, кто прав из них, кто виноват. Мне казалось, что у каждого была своя правда. Одно тревожило – ощущение полного взаимонепонимания сидело в обоих очень глубоко. Мне вдруг стало неловко – я напоминала человека, подглядывающего в замочную скважину. Раньше, когда я читала какую-нибудь интересную книгу, мне хотелось узнать, что будет впереди, чем все закончится. Теперь же, наоборот, появилось желание остановиться на увиденном. Но параллельная жизнь шла своим чередом.

Каждое утро я вставала с какими-то новыми сведениями. Толком нельзя было объяснить, видела ли я это во сне или просто знала – ниоткуда. Мне казалось, что, наблюдая за некоторыми людьми, я понимаю, кем они были в прошлой жизни. Поэтому я просто старалась не смотреть на человека долго и пристально, чтоб не вглядываться в его прошлое. К этому времени я начала догадываться, что бессознательная память предупреждает нас. Но о чем? Знать это мне тогда еще не было не дано. Я находилась в начале пути – неизвестного, пугающего, и в то же время влекущего. Главное, я чувствовал, что назад дороги нет.

Во время очередной встречи психолог спросил, как Бертольд смог разрешить проблему. Она, видимо, заинтересовала его и с профессиональной точки зрения. Но Бертольд после долгих колебаний решил не говорить с Мари про ее отношения с Магдой. Он подумал, что если сам он будет внимательней к дочери, то все уладится само собой.

В ближайшее же воскресенье, за завтраком, он предложил сходить после мессы в парк, а потом в кафе. Магда обрадовалась, стала оживленно обсуждать, куда лучше поехать. Но дочь осталась безучастной к его идее. И вдруг ему показалось, что если кто и виноват в конфликте, так это Мари. Он понял, что поговорить им все-таки придется, и чем раньше, тем лучше. Его нежная ласковая девочка превращалась в колючего ежа. Вскоре, оставшись вечером наедине с Мари, он спросил ее, как ей живется после прихода Магды в дом.

– По-разному, – буркнула дочь в ответ.

– Ты уже взрослый человек, и если у тебя есть какие-то претензии, надо их высказать, тогда все можно решить.

– Почему ты убрал портрет мамы? – вдруг спросила Мари

– Не убрал, а перевесил, он теперь висит в моем кабинете.

– Она все время лезет в мою жизнь – что я читаю, кто мои подруги, что я ем, когда молюсь! Ты видел распятие, которое она повесила в моей комнате? Бертольд не видел, но он знал, что Магда повесила распятия не только у них в спальне, но и во всех остальных комнатах. Ему самому это не мешало, и он не мог понять, что в этом плохого. В общем, во время разговора он не услышал ни одной дельной жалобы. Мари отмалчивалась. Что ж, до летних каникул осталось не так много времени, и дочка, проведя пару месяцев у бабушки, вдали от дома, пересмотрит свое отношение ко всему, а пока нужно оставить все как есть.

Когда я рассказывала о планах Мари на летние каникулы, у психолога возник вопрос, как я проводила летние каникулы. Обычно у родителей не было такого длинного отпуска, чтобы выезжать со мной на все лето, поэтому часть каникул я проводила в пионерских лагерях. Там мне было хорошо. Каждый год я встречалась практически с одними и теми же ребятами, у нас были приятельские отношения. Но я никогда не смотрела на такие выезды как на побег из дома. Так что нельзя было провести параллель между мной в эти годы и Мари. Ведь у меня дома не было никаких проблем! Здесь же девочка молчаливо бунтовала, а Бертольд не придавал этому значения.

Только Магда казалась совершенно спокойной. Она занималась благотворительностью, посещала дома сирот, собирала деньги на обездоленных. Религия была у нее в основе всего. Ее огорчало, что Мари халатно относится к молитвам, что она может начать трапезу, не поблагодарив Бога за хлеб насущный, ее огорчали и прочие мелочи, но она надеялась, что девочка умна, все поймет и в конце концов найдет радость в вере. По просьбе Бертольда, она перестала делать девочке замечания, но при этом смотрела на нее взглядом, полным боли. Этот взгляд просто бесил Мари. Но ради покоя в доме она молчала. Лизхен была единственная, с кем Мари могла говорить откровенно. Поскольку до летних каникул осталось совсем немного времени, они вдвоем его пережидали. В начале лета Бертольд отвез обеих в Вену. За все время, что дочь была у Ильзе, он видел ее по 2-3 раза в месяц, когда приезжал в столицу по служебным делам. Они не заговаривали о доме, а во всем остальном она вдруг стала прежней Мари. Бертольд брал ее на выставки, в театр. Один раз им удалось пойти на балет. Мари снова подолгу рисовала и читала. Не все книги, которые она читала, подходили ей, по мнению Бертольда, по возрасту, но она объяснила, что эти же книги читали все ее подруги. Это были, в основном, любовные романы. «Взрослеет», – подумал отец.

В один из приездов он долго беседовал с Ильзе. Она пожаловалась, что здоровье мужа оставляет желать лучшего, он слабеет с каждым днем. Врачи разводят руками, говорят – возраст. Ей бы хотелось, чтобы кто-то жил с ними постоянно. Сейчас, когда Лизхен в доме, ей, Ильзе, легче справляться со всем. Бертольд предложил, чтобы на некоторое время Лизхен осталась здесь, они постараются обойтись без нее. Он лукавил. Магда давно просила уволить Лизхен, считая, что служанка стоит между ней и Мари, что если бы у девочки не было поддержки, она давно бы стала более покладистой. Бертольд понимал, что, уволив Лизхен, он только озлобит дочь. Но сейчас судьба предоставила ему случай разрешить этот конфликт мирным путем. Можно объяснить Мари, что это временные перемены, связанные с болезнью деда. Ильзе не дала ответа сразу. Она сказала, что подумает над предложением. На самом деле, ей хотелось переговорить с Лизхен и с Мари до того, как дать окончательный ответ. К ее удивлению, внучка встретила предложение с радостью. Лизхен же, напротив, была очень огорчена, она не хотела оставлять девочку одну. Мари вдруг очень активно принялась ее уговаривать и убеждать.

– Ведь мне потом будет легче переехать сюда, – добавила она.