2
- Аля, в "Одессе" идет "Благослови детей и зверей". Не ближний край, но нам просто необходимо прогуляться, а фильм прекрасный. Что же, проигрывая в расстоянии до кинотеатра, выигрываем в силе кинофильма. Закон рычага, он же проявление закона сохранения энергии. Сегодня я острю, как Аркадий Райкин. Ах, Аленька, Аленька, я, собственно говоря, сделал только то, что давно надо было сделать. И раньше одни теряли время, другие берегли, третьи просто-напросто растрачивали. Женщины вон вообще отвоевали себе право опаздывать всюду, кроме как на работу. Человек ведь только делает вид, что боится времени, на самом деле он с ним запанибрата. Изображает бога времени с косой, страшным стариком, а помните, что с этим Хроносом древние греки сделали? Собственный сын Зевс сверг его с мирового престола и в Тартар отправил.
Храброе существо - человек! Пусть руками бога, а сверг иго времени. И обратите внимание - руками бога, ведавшего громом и молнией. Это, если хотите знать, прямо указание предков, что справиться со временем должна современная электроника. На этом я стою, как Мартин Лютер... который, правда, стоял на чем-то другом.
- Вы шутник, Михаил. А если серьезно - как вы пришли к этой своей идее?
- Да от того самого рычага и пришел. От закона сохранения. Хочешь выиграть в одном - обязательно надо в другом проиграть. Даром в этом мире ничего и никому, Аленька моя, не достается. Я говорю, как Эмерсон - был такой американский философ: если душа твоя жаждет чего-нибудь, о человек, возьми это и заплати положенную цену. Так вот всегда: хочешь взять плати.
- У людей бывает и иначе! - с вызовом сказала она.
- Так я же про природу, Аленька, про природу говорю, как Мичурин. Милостей от нее не дождешься. Хочешь получить дополнительно время в одном месте, отдай в другом. Вот вчера, знаете, две машины чуть не столкнулись. А я как раз ехал в автобусе на опытный полигон и только-только вышел ноги поразмять. А с аппаратом я расстаюсь, лишь когда он в институтском сейфе. Ну, успел включить свое полюшко так, чтобы один из автомобилей в него попал. То есть рисковал, конечно; попала бы граница поля на водителя, его бы холодненьким из машины вынули, но не включил бы поле - так тоже он в живых не остался бы.
- Значит, спасли человека? - Она остановилась.
- Ну да. Не удержался. Хвастаюсь, как Мюнхгаузен. Только это правда.
- А сколько времени потеряли?
- Всего пятьдесят часов! А можно было обойтись и четырнадцатью. Понимаете, время ускоряется в небольшом объеме пространства вокруг меня, а в секторе, охваченном полем, замедляется. Произведения объема каждого пространства на временной коэффициент должны быть равны... Фу! Я заговорил как учебник физики.
- Будущий учебник физики. Ну, и что же дает ваш рычаг времени?
- Все что угодно. Вот в больнице надо на сложную операцию часа два, а в больном жизни на две минуты. Помещаем его в N-поле и растягиваем время.
- Но у кого-то оно пойдет быстрее?
- Да. Почему-то обязательно в том объеме времени, который мы ускоряем, должен находиться человек. Из расчетов это как будто не следовало... Но я предчувствовал. Время идет для всего и всех - для камня, микроба, березы, мыши, - но только человек понимает, что оно идет. Я уже на гориллах пробовал - не выходит. Не везет, как Галилею... Тому тоже не хотелось каяться, да пришлось.
3
Новый полигон времени расположился в уютной горной долине. Только вот высоковато немного и дышать с непривычки поначалу трудновато. Не хватает воздуха - как марафонцу в конце пути.
Врач Для качает головой. Сердце у Михаила Григорьевича изношенное, не для гор. Но для новых опытов с N-полем нужны перепады атмосферного давления, а здесь у ущелий такие удобные стенки. И лазить на них будут товарищи с альпинистским опытом. Он, изобретатель, останется там, где ему еще можно дышать. А в вертолете будет кислородная маска.
Врач Алевтина Николаевна может все это поломать. Но с Михаилом слишком трудно. И она сама боится, что вмешается в планы института уже по личным соображениям: чтобы уберечь не просто великого ученого, а близкого ей человека. И еще боится Аля, что не вмешается тоже по личным соображениям знает, что Михаил этого не простит. А пока она так колеблется, Михаил уже все сделал. То есть делали другие - он только объяснил начальству, чего он хочет, и нашлось кому подобрать подходящую долину в горах, перебросить туда нужное оборудование и людей, собрать финские домики, доставленные на вертолетах.
Врачу Алевтине Николаевне стыдно, что она все это допустила. А Аля гуляет по вечерам с Михаилом. Какие здесь небывалые, невозможные растут цветы - похожи на одуванчик, но размерами с кулак, а то и детскую головку. Детскую головку.
По паспорту он моложе на полтора года. А на самом деле... На самом деле еще моложе. Купается в ледяном озере. Легко сажает ее на плечо. Она держится, обхватив его голову. Седую уже голову.
Но теперь он осторожен. Он не будет - обещал - стареть быстрее обычного. Есть же в его группе люди, которые с радостью жертвуют минутами и часами - молодые доноры времени, отдающие, как доноры крови, то, что у них пока в избытке. И не зря отдают - опыты ставят, научные работы пишут.
Аля и Михаил сидят ранним утром на сером бугристом камне, спрятавшемся от научного городка за боком огромной скалы.
Он читает Киплинга:
Я думал, будет время,
Мне не изменит пыл,
И, выжидая юность,
Весну я отложил.
И вот, сперва в тревоге,
Потом в тоске узнал,
Что я, Диего Вальдес,
Великий адмирал!
- Вот как давно это делали! - смеется Аля. - Эх ты, тоже все торгуешься со временем.
- А что? Можно и поторговаться. Только в кредит оно не отпускает. Юность, говорят поэты, рвущийся товар. Все равно ведь она проходит, так лишь бы не напрасно. Я-то старел не зря, как Фауст навыворот.
Из-за угла скалы появляется человек.
- Тревога, Михаил Григорьевич! - говорит он. - Объявлен общий сбор.
По дороге к домикам сбивчиво объясняет. Чуть ниже, на полкилометра, до полусотни километров в сторону, поселку угрожает сель. Время такое, весна, да еще поздняя весна, снег в горах тает, крошечные речушки - курица вброд перейдет - в эту пору превращаются в чудовищные потоки из камней и грязи. Знаете, что было с Алма-Атой пятьдесят лет назад? Аля не знает, и уже Михаил объясняет ей: полгорода обратилось тогда в озеро из грязи.
