***

Новое утро ворвалось в жизнь Аристарха совершенно неожиданным образом. Он проснулся весь в поту с чувством, что его медленно поджаривают на огромном костре.

– Ну и дела, – промычал Аристарх, открывая глаза, которые тут же пришлось зажмурить от слепящего солнца.

Лишь минут через пять потрёпанного вида мужчина средних лет в потёртом халатике понял, что же случилось: на окне не оказалось штор, поэтому солнце забралось к нему в кровать и стало нещадно жечь.

***

Недавно Аристарха приняли в союз писателей, после чего он несколько дней мотался по гостям и показывал всем заветную корочку.

– Вот теперь я настоящий писатель! – восклицал он при этом.

Почему же нет штор?

Ответ пришёл не сразу. Перед этим Аристарху предстали ещё некоторые непонятные факты: гардероб жены Варвары был выпотрошен, и по большей части – пуст, а его – не тронут. С посудой тоже творилось что-то неладное: чего-то не хватало, а остальное находилось в полном беспорядке.

Впрочем, нехватку на кухне Аристарх вычислил только по отсутствию любимой жёниной кружки.

В ванной комнате бардак достигал апогея: вся мужская парфюмерия была свалена непосредственно в ванну, а женская – отсутствовала.

Что случилось? – Этот вопрос одолевал писателя до тех пор, пока его не пробрал голод от стресса, и он не заглянул в холодильник.

– О, господи! – вырвалось у писателя.

Хотя, на самом деле, в том, что в холодильнике вместо таких вкусных молочных сосисок лежал только сложенный вчетверо лист бумаги, Господь был не виноват.

Аристарх взял лист в руки и развернул его. Надпись, сделанная аккуратным почерком и дрожащей рукой, гласила:

«Я ухожу. Пока ты не поймёшь истинного своего предназначения, и будешь гоняться за деньгами, я не вернусь к тебе.

Прощай.

P.S. Все деньги в твоём пиджаке, а продукты я забрала, ведь надо же мне чем-то питаться первое время.

Варвара».

Чуть ниже было приписано что-то ещё, но тщательно зачёркнуто так, чтобы невозможно было прочитать.

***

Лист выпал из разжавшихся пальцев и, безыскусно планируя, лёг на чистенько вымытый линолеум.

Аристарху вспомнился вчерашний вечер, который стал …дцатым в череде посвящений долгожданным корочкам.

– Теперь ты должна любить меня ещё сильнее! – мычал он своей жене, еле удерживая своё не грузное тело на ногах. – Ведь я – настоящий писатель. Признанный мил… мил… милёнами.

– Жаль, что не психиатрами, – прошептала на это Варвара, не поворачивая головы и продолжая мыть посуду.

– Чё ты молчишь?! – рыкнул Аристарх и дал кулаком по столу.

При этом посуда заметно продвинулась к краям.

– Я и так тебя люблю, – ответила Варвара. – Мне не важно, кем ты стал, или кем ещё станешь, а всегда было важно одно: кто ты есть!

– Ах, не важно?! – Пьяный писатель хотел сказать что-то ещё, но тут его мысли, как это часто бывает у пьяных, перекинулись в другое русло, и он забыл, что хотел ответить.

Затем был чай и лёгкое просветление рассудка, свойственное не многим представителям пьющей диаспоры.

– Ты, наверное, злишься на меня за то, что я столько пью? – спросил Аристарх, не выговаривая некоторые буквы.

– Я не злюсь, дело не в этом.

– А в чём тогда?

Аристарх поднял глаза от своего бокала, и они встретились с глазами той, которой он когда-то говорил, что она ему дороже всего.

– В чём? – переспросила Варвара. – Да в том, что ты размениваешь свой дар.

– То есть как? – удивился Аристарх.

– Из-за чего тебя приняли в союз писателей и дали эти чёртовы корочки?

При употреблении эпитета «чёртовы» по отношению к предмету своей гордости, символизирующему дальнейшее процветание, на его скулах заиграли желваки, но он сдержал себя.

– Из-за того, что роман, который написал я, стал бестселлером, и количество проданных экземпляров составило несколько миллионов, к тому же он был переведён на…

– Я всё это знаю, – прервала полусвязное бормотание мужа Варвара. – Но что это был за роман?

– Любовно – де…дефективный.

– Вот именно: дефективный! Я была первым читателем этого романа, и сразу сказала тебе, что это ужаснейший примитив. По сравнению с тем, что ты делал раньше – это полная ерунда! Ты можешь писать истинные шедевры, а не ширпотреб.

Данная тирада на несколько минут вывела Аристарха из строя. Он только и мог, что сидеть и бестолково хлопать глазами, не понимая, как это любимая жена не разделяет с ним его величайшую радость. И даже более того – она ставит под сомнение его заслуги.

– Но, дорогая, мы же не можем продолжать так жить: ютиться в однокомнатной каморке, не позволяя себе самого элементарного. То, что я писал раньше, не доходит до читателя, поэтому прежние мои вещи редко дотягивали и до пяти тысяч, а теперь…

– Но ведь деньги – это же не главное! – со слезами на глазах кричала Варвара.

– Милая, послушай меня, у нас же в любой момент могут появиться дети. Не будет своих, так возьмём какого-нибудь, оставленного в роддоме, а это значит, что мы должны заботиться не только о своих прихотях… Ты знаешь, я много думал, прежде чем взяться за этот роман. Нам нужны были деньги, мне надо было поверить в свои силы, и вот теперь мы можем вместе наслаждаться вкусом победы.

– Какая же это победа, глупенький мой?

Аристарх выглядел отрезвевшим, и Варвара, подойдя к нему, прижала голову мужа к своей груди.

– Какая же это победа? – повторила она. – Это первый шаг к поражению.

– Что?! – Писатель отшатнулся от жены и оттолкнул её. – Поражение? – В его глазах было столько злобы и хмеля, что, казалось, теперь их замешивают в спиртное в пропорции один к одному. – Нет, это победа! А поражение – это ты, раз не хочешь поддержать меня! Слава, известность, деньги, – теперь это всё моё, и никто не встанет у меня на пути!

– Ты сошёл с ума, – прошептала женщина, подавленная столь резким преображением мужа.

– С ума?! – Да что ты знаешь о сумасшествии? Да ты вообще ничего не знаешь! – При этих словах он отчаянно жестикулировал.

– Я вышла замуж за чудовище!

– Что? – Глаза писателя распахнулись.

– Да, да, ты – чудовище, – подтвердила Варвара.

– Да ты сама… – не договорив, Аристарх без замаха опустил руку точно на центр стола, передав удару всю свою ненависть. Удар вышел такой силы, что половинки разломленного стола оказались в противоположных частях кухни. Посуда, которую женщина не успела ещё составить со стола, оказалась на полу. Как ни странно, но почти вся она осталась цела. Исключением была фарфоровая кружка – единственное, что Варваре осталось от недавно умершего отца. Та теперь лежала в центре кухни в виде нескольких осколков.

Женщина побелела и упала возле осколков на колени, бережно собирая их дружащими руками. Первые слёзы окропили кусочки фарфора и пол рядом с ними.

Однако злость Аристарха от этого не уменьшилась, а, скорее, наоборот, возросла. Но не в силах смотреть на содеянное, он поспешил убраться из кухни.

Свет в эту ночь в квартире номер восемь так и не погас до рассвета. С руками, больше похожими на обвисшие плети, и глазами, залитыми несказанным горем, Варвара сидела в кресле и перебирала в руках осколки чашки, представляя, что это осколки её жизни.

Ближе к утру, она приняла решение: покинуть Аристарха и стала собирать свои вещи. За пару часов до пробуждения писателя она вышла из квартиры и тщательно закрыла за собой дверь.

***

Всего этого мужчина не знал. Он сидел на полу, сжав голову руками, и повторял всего одну фразу:

– Как я мог допустить это?

Так прошёл час. Жизнь до сих пор не останавливалась, поэтому надо было что-то предпринимать. К тому же головная боль становилась нестерпимой.

Писатель сбросил халат на пол, надел жёванную и блёклую рубашку, кое-как натянул брюки, сверху накинул пиджак и, едва глянув на своё отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдёт.