Бедный папа! Я вспоминал эту его трагическую фразу в Большом зале консерватории весной 1992 года... Но по порядку! Дело в том, что наш уникальный и замечательный Владимир Спиваков, руководитель "Виртуозов Москвы", играет на папиной (моего) скрипке. История почти детективная. Во время войны папа разъезжал по фронтам с актерской бригадой. Об этих бригадах мало написано, но они существовали и остались в памяти фронтовиков. Судьбы этих бригад драматические, а чаще трагические. У нас в Театре сатиры существует спектакль "Прощай, конферансье!", поставленный А. Мироновым по пьесе Г. Горина, где есть попытка на документальной основе прочесть хотя бы одну страницу из эпопеи "Актер на фронте". В короткие передыхи между боевыми действиями на импровизированных сценах в виде сдвинутых кузовов полуторок актерские бригады пытались немного развлечь измученных бойцов. Папа не только играл в этом концерте соло, но и из-за отсутствия фортепиано аккомпанировал Пантофель-Нечецкой.
И вот во время одного из переездов в машину с артистами попал большой осколок и раздробил папину скрипку. Приехав на место концерта, доложили начальству о возникшей ситуации и невозможности выступления. Армейское начальство (а это оказалась ни больше ни меньше как ставка Г. Жукова) сказало подчиненным: "Достать скрипку" Шел 44-й год - трофеев было уже достаточно, а приказ Жукова, как известно, закон. Через некоторое время привезли три скрипки, папа выбрал одну и прошел с ней всю войну, концертировал после войны, преподавал и играл в оркестре Большого театра. Инструмент был мастера Гобетти, с удивительным звуком, что, впрочем, не надо доказывать, слушая Спивакова.
Прошли годы, и папа показал свою скрипку профессору Янкелевичу, своему приятелю, который определил, что в нижней деке скрипки завелся червячок и скрипка погибает, - надо срочно что-то делать, если уже не поздно. Так скрипка оказалась у Янкелевича. Не знаю, боюсь клеветать на большого мастера, но так или иначе червячка (если он был), очевидно, вывели, и скрипка оказалась впоследствии в руках ученика Янкелевича - Владимира Спивакова. Папа был бы счастлив, если бы узнал об этом.
И вот в Большом зале консерватории, при стечении всей элиты Москвы, дипкорпуса, правительства и Жванецкого, состоялся тысячный (юбилейный) концерт "Виртуозов Москвы".
За три месяца до этого события мне позвонил Володя Спиваков и сказал, что настало время публично отнимать у него скрипку, и как раз подвернулся удачный случай - юбилейный концерт. Мы вышли с незаменимым Державиным на сцену Большого зала, я отнял у Спивакова скрипку, рассказал эту душещипательную историю и в подтверждение своих слов сыграл десять нотных строк из Концерта Вивальди (кульминация моего скрипичного образования) в сопровож-дении "Виртуозов Москвы", правда, при дирижировании Державина, что несколько снижало серьезность момента. Бедный мой папа! Мог ли он себе представить, говоря о триумфе маленького Игоря Ойстраха в отчетном концерте музыкальной школы, что не пройдет и пятидесяти лет, и его непутевый сын будет играть на его скрипке в Большом зале консерватории в сопровождении "Виртуозов Москвы" перед уникальной по составу аудиторией, в присутствии первого президента России и Жванецкого.
Не так давно, Боря, в прессе началась спонтанная кампания против "актерских детей". Помнишь? Актерские дети, мол, захватили все места в театральных институтах и не дают пробиться к рампе талантливым самородкам из глубинки. Я тогда уже разгневанно пыхтел по этому поводу в какой-то газете, и ты, мне кажется, тоже среагировал на эту пошлую глупость, но, однако, на волне этой "кампании" к театральным училищам страшно было подойти с актерской фамилией.
Вот бред! Почему шахтеры, хлеборобы, сталевары - это династии, а у нас "сынки". Ну да Бог с ними. Как будто не логично, что детеныш, который с первых шагов в доме натыкается на знаменитых актеров, а первые звуки, которые он начинает понимать в виде речи, - это разговоры вокруг очередной театральной несправедливости, должен к семнадцати годам поступать в Текстильный институт.
Я помню себя сидящим на коленях у Яхонтова, который, как правило, проверял все свои работы "на маме", почему-то сажая меня к себе на колени, мотивируя это тем, что Шурик не даст ему возможности броситься в мизансцены, а он хочет очень скупо показать маме готовящийся материал. Я помню незабвенного Диму Журавлева (называю Дмитрия Николаевича так, как называл его всю жизнь), рыцаря художественного слова, мастера с каким-то "врожденным пороком" - безупречным вкусом. Журавлев за неделю, за день, за час перед концертом - это раскаленная лава мук, переживаний, сомнений, вечное ощущение надвигаю-щейся катастрофы. Когда он стоял за кулисами перед выходом, держась за дерево, с огромными, выразительными, с бешеной трагической болью в зрачках глазами, буквально физически вздрагивая от каждого шороха, он напоминал мне какого-то сверхпородистого скакуна чистейших кровей перед заездом, где решается все, и главное - не сбиться и "выдать" весь запас неутомимой энергии и подготовки перед стартом.
Качалов, Флиер, Плятт, Рина Зеленая, Утесов и многие другие - вот круг людей "старшего поколения", бывавших в родительском доме и заполнявших мир моего детства. К сожалению, молодость тем и опасна, что мы только post factum соображаем, кто нас окружал и кем они были.
Сегодня, когда окончательно стерлась грань между умственным и физическим трудом, когда город превратился в большую деревню, трудно вспоминать без боязни, что никто не ощутит аромат твоих ностальгических переживаний и ты предстанешь ихтиозавром с завиральными идеями и вздохами. Эстрада! Великие подмостки! Когда руководители очередного театра журят нас за "измену Мельпомене", "всеядность", "частое мелькание" ("и утюг уже нельзя включить: вы оттуда поете!"), надо прислушаться, задуматься и постараться забыть, хотя, конечно, мелькать надо меньше и качественнее, всеядность заменить на избранность и т.д., но... так редко можно наперед угадать, где триумф, а где вторичная "времянка" - идешь-то всегда с надеждой на первое...
Эстрада! Тяга к ней помимо наследственной началась, конечно, с наших "капустников" и переросла в профессиональный недуг. Разговор со зрителем "напрямую", без четвертой, театральной стены, глаз в глаз, стал со временем для меня физической необходимостью. Эдакое конферансное шоуменство увлекало меня, я мечтал о хороших аудиториях и о дерзких репликах из зала, на которые я лихо, остроумно и броско отвечал бы с ходу.
Когда мы с моим другом и частым соавтором Аркадием Аркановым готовили эстрадный спектакль для Владимира Винокура, артиста с хорошей органикой и пленительным сценическим обаянием, я заглянул в словарь и вычитал: "Конферансье - человек, разговаривающий со зрительным залом". Как просто и замечательно. Великие конферансье моей юности провоциро-вали зал на взаимное хулиганство, были находчивы и искрометны: Смирнов-Сокольский, Менделевич, Гаркави, Муравский не пропускали ни одной возможности "зацепиться" за зал и взять публику в партнеры. Удивительный Алексеев, один из создателей Московского театра сатиры, умерший не так давно в возрасте девяноста восьми лет, имел свой стиль, свою манеру конферанса. Маленький, изящный, всегда во фраке, пенсне и канотье, он вылетал на сцену и отрывисто говорил: "Здравствуйте, товарррищи!" Однажды, в конце тридцатых годов, он вел концерт в клубе НКВД, что на Лубянке, за гастрономом № 40, и, вылетев во фраке со своей сакраментальной фразой: "Здравствуйте, товарррищи!", услышал из первого ряда от плотного господина с ромбами НКВД на воротничке: "Гусь свинье не товарищ!" Алексеев моментально ответил: "Тогда я улетаю!" и улетел со сцены на фалдах своего фрака. Улетел на много лет в Магадан, откуда вернулся таким же поджарым, легким оптимистом, каким был при "отлете"... Уходящая профессия!
Ведь Аркадий Райкин, Хазанов, Петросян и другие начинали как конферансье. Теперь все завели монотеатры, бросив эту профессию на произвол судьбы. Нынешние конферансье при каждом шорохе в зрительном зале норовят вызвать наряд милиции, а не вступить в бой со зрителем острым словом. Правда, я своими глазами и ушами видел и слышал, как профессия победила зрителя, но... хотя история несколько пикантная, как говорится, из песни... и т.д.
