Сильная рука поддержала меня за талию. Опираясь на эту неожиданную и такую надежную поддержку, я решилась открыть глаза. Это был какой-то мужчина – сильный, высокий, куда выше меня.

– Вам дурно, сударыня?

Я ответила утвердительно легким движением век.

– Обхватите мою шею руками, я отнесу вас в комнату.

Я сделала так, как он приказывал. Он на удивление легко и осторожно подхватил меня на руки, поднялся по ступенькам и, распахнув ту дверь, на которую я указала, мягко усадил меня в кресло.

– Что с вами случилось? Может, нужен врач? Насколько я вижу, вы в положении.

– О, нет, врач не нужен! – воскликнула я поспешно, находя, что этот человек, будучи мне незнаком, осмеливается говорить о слишком деликатных вещах. – Все в порядке, я вам очень благодарна.

Из-под опущенных ресниц я бегло оглядела его. Он показался мне очень красивым – сероглазый, широкоплечий, статный и уверенный, прямо как пират. В нем чувствовалась сдерживаемая сила, необузданность. А еще у него были прекраснейшие волосы – белокурые, волнистые, как и у меня, настоящая золотая россыпь, связанная сзади бархатной лентой.

– Я был рад оказать вам услугу, милейшая мадемуазель де Тальмон.

Неприятно удивленная, я едва смогла скрыть свою досаду.

– Ах, так вы знаете, кто я! Вы что, из Парижа?

– Прямиком. Но я не задержусь на Мартинике надолго. Я буду здесь всего два дня по пути в Порт-о-Пренс6.

– И кто же вы?

– Боюсь, вы будете разочарованы. Я – Рене Клавьер, торговец.

– Ах, торговец, – произнесла я и вправду разочарованно. – Так вы не аристократ!

Эти слова вырвались у меня невольно, и я имела все основания опасаться, что мой новый знакомый обидится. Но он только усмехнулся. Слегка наклонившись ко мне, так, что это его движение выглядело даже несколько интимно, он разъяснил:

–– Увы, мои родители были всего лишь коммерсантами в Ницце. Однако я не особенно нуждаюсь в титуле, чтобы чувствовать себя хорошо. В Париже у меня есть банк, если только вы, мадемуазель де Тальмон, знаете, что это такое.

Это замечание можно было расценить как ответную колкость. Я возмутилась:

–– Разумеется, знаю! Я даже умею читать и писать, не сомневайтесь…

–– И не думал сомневаться. Ваш отец, принц де Тальмон, оказывает мне честь, пользуясь кредитом в моем банке.

Мои глаза встретились с его глазами. Они были серые, спокойные, ясные, но непроницаемые, за их стальным спокойствием крылась какая-то ледяная бездна. Холодок пробежал у меня по спине, словно предчувствие чего-то опасного, что могло войти в мою жизнь с появлением этого человека. От него исходил дорогой запах серой амбры и еще чего-то… горькой полыни, кажется. Его сюртук из тонкого темно-синего сукна слегка распахнулся, и я заметила, что с внутренней его стороны к шелковой подкладке что-то приколото. Это была очень красивая сияющая брошь – то ли звезда, то ли роза, с темным треугольным камешком внутри. Можно было подумать, что это не украшение, а какой-то знак отличия. Но зачем носить его так, скрыто?

Он проследил за моим взглядом и, кажется, моя внимательность не доставила ему удовольствия. По его лицу промелькнула тень. Он выпрямился, одернув камзол.

–– Мое почтение, мадемуазель де Тальмон. Буду рад продолжить знакомство в Париже.

«Какая самонадеянность, – подумала я. – Где это, интересно, мы можем продолжить знакомство? Уж не воображает ли он, что его будут принимать в Версале?» Спохватившись, я поблагодарила его:

– Вы оказали мне большую услугу, спасибо, господин Клавьер.

Он любезно поклонился и ушел, все так же непонятно усмехаясь. Я чувствовала какое-то замешательство и некоторое время не могла прийти в себя после его ухода. Во-первых, этот мужчина был так хорош собой и так хорошо одет (я впервые за долгое время встретила на Мартинике мужчину не взмокшего, свежего, без темных кругов от пота подмышками), а я… я сейчас никак не могу похвастать красотой. Во-вторых, он, такой красавец, оказался всего лишь торговцем. И в-третьих – что самое скверное, – теперь он разболтает всему Парижу, где я и в каком положении. Беременная мадемуазель де Тальмон, которую спас торговец от падения с лестницы! Мне это было совсем не по вкусу.

Подойдя к окну, я увидела, как Воклер, стоя под навесом, возится с железной цепью, сковывая рабов. Я приподняла подгнившую раму. Брызги ливня полетели мне в лицо.

– Эй! – крикнула я. – Воклер! Не трогайте Кантэна. Он нуждается в хорошем обращении.

– Если его не связать как следует, он сбежит.

– Почему?

– Потому что он раб, черт возьми!

Я рассердилась.

– Не желаю слушать ваши чертыханья! Отпустите Кантэна. Пусть идет в гостиницу.

– Святая пятница! Вы выложили за него двести экю и теперь хотите дать ему сбежать? Вот это женский ум!

– Мне надоело с вами пререкаться. Делайте, что вам говорят.

Я прилегла на постель, вслушиваясь в то, что происходит во мне. Я была переполнена тревожно-радостным предчувствием, томным ожиданием появления на свет ребенка. Как бы мне хотелось пережить все это в Париже, в спокойной прохладной атмосфере нашего дома на Вандомской площади, а не здесь, среди шума и суеты фермы, среди злобных криков Воклера и стонов избиваемых негров. Зачем нужно было отправлять меня так далеко? Почему я не могла уединиться на время в каком-нибудь маленьком замке? В эти минуты я ненавидела отца. Возможно, он даже желал смерти моему ребенку? Все можно было предполагать, ведь он был в такой ярости в тот последний вечер, когда мы с ним виделись.

Внизу, на первом этаже гостиницы, Воклер громко спорил о чем-то с работорговцем, составляя купчие. Я так и уснула под эти крики.

Вечером следующего дня, оказавшись у порога фермы Шароле, мы застали переполох, редкий для этого обычно тихого места. Как оказалось, исчезла Селина. Взяв утром лучшую лошадь из конюшни и пользуясь доверием, которое ей оказывали надсмотрщики, она ускакала в неизвестном направлении. Поскольку у нее были кое-какие деньги, можно было предположить, что она не осталась на острове, а села на корабль, отплывающий на Сан-Доминго или в Сен-Люсию7.

О побеге было сообщено начальнику полиции, коменданту военного гарнизона и даже губернатору, но Селина исчезла, как в воду канула. Воклер, впрочем, был уверен, что она не так далеко, как многие предполагают.

– Эта девка, возможно, сбежала в Пьомбино, – твердил он, – к тому сумасшедшему итальянцу, который воображает, что рабы должны быть свободны. И как ее теперь достать? Этот человек – разбойник, стреляет без предупреждения, а его подручные – и того хуже.

3

–– Я всегда мечтал об учебе. Я всегда хотел стать адвокатом. Удивительно, не правда ли? Однажды мне удалось присутствовать на одном из процессов. Это было тогда, когда отца Лавалетта начали таскать по судам. Он очень страдал, конечно, но я в те годы выучил латынь, потому что переписывал его документы и общался со стряпчими. Так что адвокатскую речь я смог бы составить совсем недурно…

Кантэн говорил горячо, взволнованно, и мне было приятно слышать такую искренность в голосе. Мы сидели в тени полотняного навеса, вдалеке виднелись дома поселка Гран-Ривьер, а на синих волнах океана, простиравшегося перед нами, качались многочисленные рыбацкие лодки. Я часто проводила время здесь, на пляже, усыпанном диковинным для меня черным вулканическим песком. Обычно утром, после завтрака, я брала книгу, корзинку с едой и садилась в портшез – этот способ передвижения порекомендовал мне Воклер, потому что дороги в этой части острова были почти непроходимы, и езда в повозке грозила неприятностями. Портшез доставляли на берег два раба; еще несколько негров приносили сюда плетеные стулья и устанавливали нечто вроде шатра. После этого я могла до вечера гулять по лагуне, смотреть на больших морских крабов, зарывать босые ноги в черный песок, шлепать по кристально чистой, теплой, как чай, воде, и находиться вдали от хозяйственной суеты фермы.