–– Полагаю, сир, курфюрст Баварии не стал бы сообщать всему миру о фальшивках.

–– Я и не говорю, принц, что бумаги фальшивые. Но Франция так могущественна, что я с трудом представляю руку, способную нанести ей удар. Мы – самая большая страна Европы…

–– Тем более, – сказал отец с явной горечью. – Тем более, сир, Франция является для этих интриганов мишенью номер один. И если б они были только интриганы! На каждой парижской улице я вижу следы их финансового влияния. Оно колоссально. В каждой кофейне читают лживые листовки. Этих листовок, брошюр – тысячи. Скрытые типографии работают не покладая рук. Откуда берутся деньги на это? Кто пропитывает страну ядом? Лавина грязи, которая обрушивается на королевский двор, явно кем-то направляется. А дело Калиостро9? Неужели вы думаете, сир, что этот шарлатан действовал без всякого плана, и ее величество пострадала только потому, что звезды на небе так сложились? Кто прислал его в Страсбург, а затем в Париж? Какая сила открыла для него лучшие гостиные столицы? Неужели эта сила – случай?

В голосе принца прозвучала ирония. Король некоторое время размышлял, лицо его потемнело.

–– Я полагаю, что это могла организовать Пруссия, – сказал он наконец. – Покойный Фридрих любил собирать вокруг себя врагов Бурбонов.

Гримаса промелькнула по лицу отца. Он, казалось, был разочарован.

–– Разумеется, сир. В какой-то мере. Но не думаю, что цели Фридриха были так обширны. Он хотел унизить Францию, а не разрушить все троны и алтари Европы.

–– Вы снова напоминаете мне об иллюминатах. Но ведь они запрещены в Баварии! Курфюрст их разогнал.

–– Довольно сомнительно, сир, чтоб тайное общество можно было разогнать указом. Боюсь, у Франции есть сильный враг. Невидимый. И когда он выйдет на свет, бороться с ним будет уже поздно.

–– У вас есть какие-то предложения, принц?

–– Есть, сир. Они касаются усиления полиции и армии.

–– Передайте их мне. Я подумаю над этим.

Я слушала этот разговор, и мне стало как-то тревожно. Мне были непонятны в нем многие слова, я не знала, кто такие иллюминаты и не слышала ни о каком скандале с их ужасными бумагами. Но здравый смысл подсказывал мне, что королю следовало бы прислушаться к словам моего отца. Впрочем, потом прежняя неприязнь к принцу всколыхнулась у меня в груди. Поскорее бы он уже закончил со своими нагоняющими страх разговорами! Король абсолютно прав: Франция сильна и громадна, ни одна страна Европы не может сравниться с ней в блеске и славе, здесь живет двадцать пять миллионов французов – кого и по какой причине королевство должно бояться? Каких-то сумасшедших, у которых нет ни малейшей возможности осуществить свои мятежные идеи?

Если б я высказала свои мысли вслух, королева наверняка была бы солидарна со мной, так утомил ее этот скучный и зловещий разговор. Как только мой отец умолк, она поспешила ко мне, по-матерински заключила в объятия – я даже не знала, чем заслужила такой прием.

– Ах, дорогая моя! – воскликнула Мария Антуанетта. – Вы великолепно выглядите – просто расцвели… Воздух провинции явно пошел вам на пользу. Я так соскучилась по вас, Сюзанна. Как только вы станете принцессой д'Энен, я предоставлю вам место статс-дамы, чтобы вы неотлучно были при мне.

– Вы забыли мадам, что мадемуазель де Тальмон только что сняла траур, – серьезно произнес король. – Еще раз выражаю вам, дорогая Сюзанна, наши соболезнования по поводу смерти вашей тетушки, столь горячо любимой вами. Наверное, предстоящее бракосочетание станет для вас настоящим испытанием. Даже не знаю, отчего ваш отец так спешит со свадьбой.

– Может быть, жених не желает ждать, – пояснила королева. – Вы должны быть счастливы, правда, моя милая?

– Почему, мадам? – спросила я с превосходно разыгранным равнодушием.

– Вы любите своего будущего мужа?

– Я не видела его больше года, государыня, и вряд ли чувство, которое я испытываю к нему, можно назвать любовью.

Отец недовольно кашлянул у меня за спиной. Мои слова явно всех изумили. Конечно, надо было выразиться сдержанней, но я не хотела этого делать. Пусть весь Версаль знает, что Эмманюэль д'Энен для меня – пустое место.

– Ну, во всяком случае, все должны когда-то выйти замуж, – смягчила ситуацию любезная Мария Антуанетта, – а принц д'Энен, что ни говорите, блестящая партия.

– Дочь моя, – вмешался король, – мне угодно поговорить с вами наедине.

Я изумленно взглянула на Людовика XVI. Он был всегда ласков со мной, это так, но я не предполагала, что он выскажет такое желание. Итак, меня ожидает разговор с самим королем?

– Я всегда к услугам вашего величества.

Я оказалась в кабинете наедине с королем и осторожно присела на краешек стула – у меня ведь было «право табурета», право сидеть перед королями. Его величество казался мне смущенным. Впрочем, застенчивость была его обычным состоянием и… даже делала его непохожим на Бурбона. Нет, конечно, в его облике вполне угадывались фамильные черты: прекрасные голубые глаза, выразительный нос, привлекательная искренняя улыбка. Но в нем не было и следа тех величия и изящества, что демонстрировали подданным его венценосные предки. Они любили балы, войны, танцы, он же предпочитал всему этому молитву, исповедь, работу в своей мастерской. Людовик ХVI был невысок ростом и довольно тучен, мог порой принимать нелепые позы; если ходил, то шарахался из стороны в сторону, если стоял и беседовал, то не скрывал, что тяготится этим.

Никакие советники и министры не могли перебороть в нем этого. Рассказывали, что на одном из приемов он потерялся среди толпы, не смог разыскать собственное кресло и примостился на краешке табурета одной дамы. Это разъярило Морепа, который металлическим тоном долго втолковывал его величеству: «Когда вы в кругу своих, уместно вести себя непринужденно и на равных. Однако на публике вы – король, и перед лицом восьмисот зрителей нельзя забывать о своем королевском достоинстве. Французы не привыкли видеть, чтобы с королем обходились таким образом…»

Но эти выговоры не изменили натуры монарха. Он и сейчас, позвав меня в кабинет, не сразу нашел слова, чтобы начать разговор. Некоторое время он будто думал о чем-то, склонившись над чертежами ныне строящегося Бургундского канала, разложенными у него на столе. Ожидая, я скользила взглядом по стенам. Сколько здесь было географических карт! Казалось, короля интересует устройство мира до самых мелких подробностей. На одном из кресел была оставлена книга, раскрытая на середине, и я с удивлением заметила, что его величество, по-видимому, читает по-английски – книга была именно на этом языке.

– Меня удивила ваша печаль, мадемуазель, – наконец, произнес Людовик XVI.

Я подняла на него удивленные глаза.

– Печаль? Я была в трауре по тетушке, сир.

– Нет. Я говорю не о том. Вы чем-то озабочены, не так ли?

– Только предстоящим замужеством, сир.

– Мадемуазель, – мягко прервал он меня. – Я давно хотел вам сказать, что мне известно все.

Я невозмутимо смотрела на него.

– Что именно вам известно, государь?

– Тайна вашего отсутствия, вот что!

Он произнес это таким тоном, словно это было тайной и для меня.

– Вовсе не смерть мадам де Ла Тур, этой действительно доброй женщины, отправила вас в такую даль от Франции. Я попытаюсь говорить деликатно, но все же выражусь вполне ясно: вы ожидали ребенка, оттого и уехали.

Его величество был несколько смущен своей прямотой. Я старалась держаться спокойно. Уж не пришло ли ему в голову прочитать мне лекцию о нравственности и о греховности внебрачных связей? В таком случае его величеству надо было начать с других дам, у которых по пять любовников одновременно и по трое детей, отцы которых неизвестны.

– Это правда, государь. Но…

– Дорогое дитя мое, я буду говорить вам не вполне приличные вещи… возможно, ваши уши не привыкли к ним…

«К чему не привыкли мои уши! – подумала я. – Да есть ли что-нибудь такое, о чем бы в Версале не говорилось?»