А между тем к нему постоянно подбирались и втирались в доверие если не явные церковники, то адепты различных религиозных сект, причем самых нелепых, самых примитивных.
Рубакин чрезвычайно доверял людям. Интересуясь главным образом их интеллектуальной жизнью, он мало разбирался в обычной человеческой психологии. Несмотря на свою борьбу против религии, он постоянно говорил о том, что надо быть терпимым ко всем верующим, во что бы они ни верили, ко всем религиям. К некоторым туманным формам различных восточноазиатских верований он даже относился с большим интересом, считал, что в них есть «здоровое ядро», выражаясь современным языком. Близкое знакомство с Р.Ролланом, который, не будучи верующим, относился с огромным уважением и почитанием к религиозным домыслам Льва Толстого и Ганди, повлияло и на моего отца. Я его сравнительно мало видел со времени первой мировой войны, так как только наездами бывал в Кларане и в Лозанне. Но чуть не в каждый мой приезд я видел около него сторонников каких-нибудь религиозных сект, которые первым делом стремились – и притом с успехом – обработать Людмилу Александровну. Об этом стоит рассказать, так как случаи такого рода были очень характерны и печально закончились для наследия моего отца.
Первый случай был в конце первой мировой войны. У отца постоянно появлялись откуда-то новые люди, которые устраивались у него на работу в качестве помощников по подбору материала, секретарей и т.д. Большинство их приезжало из России. Так случилось и в 1918 или 1919 году. Я тогда еще был военным врачом во французской армии. Меня отпустили в отпуск в Швейцарию, чтобы повидать отца. У него я прежде всего услышал как от него, так и от Людмилы Александровны о «замечательной женщине», которая теперь у них стала «своим человеком» и помогает отцу в работе. Сразу же меня познакомили с этой женщиной. Это была невысокая брюнетка с умными, хитрыми и проницательными глазами, встретившая меня так, как будто она была уже членом семьи. Людмила Александровна поведала мне, что эта женщина по фамилии Шнеур, или, вернее, фон Шнеур – фамилия ее мужа – необыкновенно хорошо узнает, и характеризует людей, проповедует новую религию – «христианскую науку», необычайно, мол, интересную и глубокую. О «христианской науке» я уже слышал – так называлась религиозная секта, созданная в Америке некой Мэри Эдди, которая долго лежала в каком-то параличе и все думала, как бы разбогатеть. И она нашла средство и, по ее словам, испробовала его на себе: оно заключалось в том, чтобы лечить все болезни путем чтения больным евангелия. Средство было недорогое. Мэри Эдди на этом «средстве» страшно разбогатела, так как и она и ее последователи читали евангелие отнюдь не бесплатно. Действовали они главным образом на женщин, которых вообще легче околпачить всякого рода эмоциональными приемами. В США этой секте принадлежала большая газета «Крисчен сайенс монитор», огромное издательство, ряд домов в Бостоне – оказалось, что и на евангелии можно неплохо заработать.
В Европе «христианская наука» только начала распространяться, преимущественно в Англии, Швейцарии и Голландии. Самое значительное – это то, что, несмотря на название, в ней не было ни христианства, ни науки. Но чтение евангелия действовало как внушение, своего рода психотерапия, и поэтому у нервных, впечатлительных и поддающихся гипнозу больных давало субъективные результаты.
Шнеур мне сразу же крайне не понравилась. Она пыталась полностью подчинить себе морально и моего отца и мою мачеху. С мачехой ей это удалось, а отца она только «заговорила». Тем не менее к самой Шнеур он относился с огромным уважением. Я же с ней сразу сцепился, и она меня побаивалась.
Шнеур дружила с Роменом Ролланом, переписывалась с ним, подписывая свои письма к нему «Наташа Ростова». Так же она подписывала и свои статьи, которые где-то печатались. По-видимому, и на Роллана она произвела впечатление, потому что он о ней упоминает в своем «Дневнике военных лет». Мое вмешательство спасло отца от «обращения» в «христианскую науку», но не спасло мачеху, которая так и сохранила на всю жизнь веру в эту науку. В ее «воспоминаниях», которые я недавно разыскал в архиве отца, особая тетрадь посвящена ее размышлениям о «христианской науке», ее постепенному вовлечению в эту «веру».
Шнеур вскоре уехала из Кларана в Женеву и там стала распространять свое «учение», и не без успеха. Она заинтересовала им одного крупного русского фабриканта-миллионера, Михельсона, бывшего владельца завода в Москве. Михельсон даже собирался жениться на Шнеур, но умер. А все свои капиталы он завещал ей.
В конце 1965 года, будучи в Женеве, я узнал, что Шнеур все еще живет в Женеве, ей уже за 80 лет, она очень богата, но по-прежнему занимается пропагандой «христианской науки».
В 1919 году к отцу приехала из России некая Мария Артуровна Бетман, тогда еще молодая женщина, из русских немцев. Она поступила к отцу на работу и секретарем, и машинисткой, и помощницей по собиранию материала, а впоследствии сделалась фактически полной хозяйкой в доме, жила в квартире отца, ухаживала за ним, готовила пищу, хозяйствовала. Надо отдать ей справедливость, она очень много для него сделала, избавив его от всех житейских забот, чего не сумели сделать ни моя мать, ни Людмила Александровна.
Мария Артуровна, или Маруся, как ее звали в семье отца, стала абсолютно необходимой в доме. Она преданно и добросовестно служила отцу, оказывая ему не только житейскую, но и рабочую помощь в библиотеке, подборе и классификации материала и т.д. Дошло до того, что даже некоторые свои последние работы он подписывал вместе с нею. Она же составила библиографию его трудов, записывала его автобиографические заметки, составляла отчеты Института библиопсихологии и т.д.
Все это было бы очень хорошо, если бы после смерти отца не обнаружились весьма печальные факты. Библиотеку свою отец завещал Советскому государству, и она была перевезена в Москву в Ленинскую библиотеку. Архив же его, содержавший его переписку с читателями, с выдающимися общественными деятелями, с писателями, такими, как Чехов, Горький, Толстой, Елпатьевский и десятки других, его записные книжки и автобиографические заметки, документы и т.д. – все это осталось сперва в Лозанне в его квартире на руках у М.А.Бетман. Каково же было мое изумление, когда она прислала мне фотокопию завещания отца: в нем все его имущество, все его архивы и все его авторские права были завещаны «единственной» его наследнице – Марии Артуровне Бетман. Это можно было приписать только тому, что в последние месяцы его жизни Бетман оказала на него психическое воздействие, под влиянием которого он отказал все в ее пользу, минуя жену и детей.
Через некоторое время Ленинская библиотека (года через два после смерти отца) получила от Бетман его архив – около 400 картонных ящиков с материалами. Но, присылая архив, Бетман в письме оговорилась, что это только две трети архива, одна же треть осталась у нее и будет прислана позже, когда она о ней договорится. Я не обратил сперва внимания на эти слова и считал, что эта часть архива просто еще не была разобрана.
С тех пор прошло много лет. В марте 1964 года М.А.Бетман умерла. До самого дня своей смерти она регулярно получала от Советского правительства пенсию, выхлопотанную ей Рубакиным. На эту пенсию она могла жить очень неплохо. Между тем я узнал, что Бетман жила в крайней бедности, отказывая себе во всем. В 1961 году она для чего-то ездила на Кубу, где прожила около шести месяцев, потом вернулась оттуда, по словам ее видевших, худая, бледная, изможденная. А треть архива Рубакина по-прежнему оставалась у нее. Мы с братом думали его получить для передачи в Ленинскую библиотеку после ее смерти.
Временно архив хранился у одной ее приятельницы, русской по происхождению, с которой вместе она жила последние годы. Но к этой приятельнице явилась какая-то женщина, назвала себя представительницей секты, носящей странное и бессмысленное название «Духовная ассоциация для всемирного обслуживания».
