С самого же начала империалистической войны Рубакин встал на резко враждебную ей позицию. Не входя ни в какую политическую партию того времени, он энергично высказывался против войны, которую считал вызванной интересами империалистических держав, в особенности Англии и России. Он стал даже членом совета возникшей в Швейцарии организации «Центральная организация за длительный мир». Он по отношению к войне занимал пораженческую позицию, но несколько затуманенную общением с Р.Ролланом, который боролся против войны вообще, против всякого насилия независимо от того, была ли война справедливой или нет. Словом, он стал, как тогда говорили, «пораженцем».

Об отношении Рубакина к первой мировой войне можно судить по тому письменному ответу, который он дал де Йонгу, генеральному секретарю «Центральной организации за длительный мир», участником которой он был. Де Йонг задал ему вопрос об отношении к программе президента Вильсона и о возможности достижения мира после первой мировой войны. Рубакин ответил, что «он не видит другого выхода из войны, кроме борьбы за мир самих народов и за мир, созданный самими народами». И Рубакин прибавил: «Но из воюющих сторон только Россия говорит от имени народа». Многочисленные письма и статьи Рубакина в эту эпоху ярко показывают, с какой ненавистью он относился к войне, затеянной капиталистическими странами.

При всем своем уважении к Плеханову Рубакин абсолютно не разделял его отношения к империалистической войне: Плеханов выступал как оборонец, как сторонник войны до победного конца. Зная о враждебном отношении Рубакина к войне и желая его разубедить, Плеханов пытался познакомить его с видным чехословацким буржуазным деятелем и юристом, профессором Массариком, будущим первым президентом Чехословацкой республики. Это было, по-видимому, в 1915 году. Но встреча не состоялась, хотя Рубакин не имел ничего против нее.

Еще в 1895 году в сборнике рассказов «Искорки» Рубакин высказывает через своих героев свое отношение к патриотизму. Так, в рассказе «Взыскующие града» он говорит: «...Истинный патриотизм, истинная любовь к отечеству возможна лишь при условии сознательного и критического отношения к нему, к различным сторонам жизни родной страны... Там же, где все это стремятся заменить или даже подменить какой-то гипнотизацией и муштрой, где все стороны жизни, даже самые безобидные, наши доморощенные патентованные просветители норовят показывать непременно с одной стороны, оберегая от знакомств с другими ее сторонами, там истинного патриотизма в народе, кроме разве взрыва народного чувства в минуты общенационального бедствия, – и нет и быть не может...»

В другом рассказе Рубакина мастеровой (рабочий) в поезде дает свое определение отечеству: «Отечество есть доброе для своих граждан общество, на точном основании справедливых законов управляемое».

Несмотря на лишения и на войну, Рубакин продолжал свою работу по составлению книжек и по подготовке нового издания «Среди книг». Так же, как и раньше, время от времени у него собирались близкие знакомые из числа эмигрантов и устраивались музыкальные вечера, на которых организовывались настоящие концерты. Людмила Александровна играла на рояле преимущественно классиков – Бетховена, Баха, Шопена, Листа, Шумана, а партию скрипки исполняла мадам Швоб, француженка, соседка Рубакиных по дому в Кларане.

У отца появились новые сотрудники, которых я не знал, так как за все время войны я не мог к нему приехать – у меня не было швейцарской визы, а по фантазии моего отца раньше я жил в Швейцарии по фальшивому паспорту какого-то польского купца Гуцмана из немцев, хотя и мой возраст и мое положение плохо увязывались с этим паспортом.

Весть о революции в России до глубины души потрясла Рубакина. Дочь работавшего тогда с Рубакиным Феликса Кона, Елена Феликсовна рассказывает, что в начале весны 1917 года, вечером она находилась в библиотеке, когда в момент захода солнца она и все присутствующие с нею услышали из кабинета Николая Александровича его полузадушенный голос: «Все ко мне!» «Мы, – рассказывает она, – кинулись, не зная, что подумать. Лежа в кресле, прерывающимся от волнения голосом он сообщил нам, что из Лозанны ему позвонили по телефону о революции в России, об отречении Николая Романова, о том, что народ вышел на улицы, создано Временное правительство».

С необыкновенным вниманием, восторгом и порою огорчением Рубакин следил за развитием революции в России. Он написал о ней целый ряд статей в швейцарских и французских журналах и газетах, выпустил отдельными брошюрками. Участились и его беседы с Роменом Ролланом, который хотя и приветствовал революцию, но плохо понимал ее социальную сущность и видел в ней только «освобождение духа».

В своем письме А.М.Горькому по поводу празднования первой годовщины Октябрьской революции 1 ноября 1918 года Рубакин писал: «Я приветствую нашу милую, дорогую, близкую и далекую социалистическую республиканскую Россию, осуществляющую мечту моей жизни. Привет русскому трудящемуся классу. Сердцем я всегда у вас, с вами, хотя работаю за тысячу верст от вас – не по моей вине, но всегда и прежде всего для России... Услышьте же мой далекий крик: да здравствует первая на земном шаре, до сих пор еще невиданная великая федерация социалистических республик!»

Как отмечает в своем очерке о библиотеках Рубакина Е.Н.Арефьева: «После Октябрьской революции библиотека Н.А.Рубакина стала своеобразным культурным представительством Советской России в Европе». Между Швейцарией и СССР вплоть до второй мировой войны не было дипломатических отношений. Представлять СССР в Швейцарии было некому. Неофициально многими вопросами, интересующими Советский Союз в Швейцарии, занимался живший в Берне доктор С.Ю.Багоцкий, бывший политкаторжанин, близко связанный с Лениным, когда тот жил в Поронине, в австрийской Польше. Но Багоцкий был представителем Советского Красного Креста, и ему самому приходилось отстаивать свое положение, так как и швейцарские власти и Международный Красный Крест, в котором засели махровые реакционеры, относились к Багоцкому подозрительно, враждебно, хотя все-таки часто были вынуждены с ним считаться. Как известно, именно в Международном Комитете Красного Креста работал некий Лодыжников, один из организаторов убийства В.В.Воровского.

В 1919 году Рубакин по приглашению Чехословацкого библиографического общества поехал в Чехословакию и там сделал доклад на съезде. Но швейцарские власти не хотели ему давать обратной визы на въезд в Швейцарию. Рубакин просидел три месяца в Берлине в ожидании разрешения вернуться в Швейцарию, которое ему наконец исхлопотали его швейцарские друзья.

С тех пор он почти не выезжал из Швейцарии, если не считать его поездки в Париж, где он пробыл у меня довольно короткое время.

После Великой Октябрьской революции почти вся русская политэмиграция вернулась в Россию. Все меньше и меньше русских оставалось в Швейцарии, но зато у отца появились новые знакомые и новые друзья в среде швейцарцев. Нужно было прожить свыше двух десятков лет в Швейцарии, чтобы завести друзей среди швейцарцев – настолько швейцарская среда, по существу, была непроницаема для иностранцев.

Эти новые знакомства произошли не сразу. Они начались со знакомств со швейцарцами, жившими рядом с моим отцом. В том же доме, что и он, проживала одна француженка – скрипачка мадам Швоб, муж которой был швейцарцем – не то коммерсантом, не то мелким служащим. Между нею и Людмилой Александровной завязалось на почве музыки знакомство, вскоре перешедшее в настоящую дружбу. Мадам Швоб была типичная француженка, «дитя Парижа», беззаботная, веселая, остроумная, но она была тяжело больна туберкулезом, и ее дни были сочтены. Это не мешало ей весело смеяться, любить жизнь, музыку, развлечения. Правда, она была в той стадии болезни, когда у туберкулезных больных развивается эйфория – они не сознают тяжести своего состояния, довольны жизнью, радуются ей. Вместе с Людмилой Александровной она устраивала дуэты – рояль и скрипка. Концерты получались замечательные, и на них приходили все наши знакомые.