Вступительная часть эпоса «Запечатленный труд» закончилась на пятой главе: Вера Николаевна с помощью скупых мазков в стиле авангардистов изобразила свое благополучное детство и юность, учебу в институте благородных девиц в Казани, удачное замужество и учебу в Швейцарии. Природная скромность или новые пролетарские ценности не позволили Вере Николаевне назвать полное наименование учебного заведения, которое ей довелось закончить: «Родионовский институт благородных девиц». В книге она называет его просто «институт». Такая мелочь на самом деле имеет знаковый характер – фигура умолчания присутствует во многих эпизодах повествования, там, где автор что-то скрывает или не имеет достаточной информации. Так она мельком упоминает о своем замужестве и расторжении брака с судебным следователем Филипповым, не называя причины развода; ничего не известно о годах ее жизни в Цюрихе и действительных причинах внезапного прекращения учебы. Разве можно что-нибудь понять из такого объяснения: «Муж уже не был мне помехой, так как еще весной я написала ему, что отказываюсь от его денежной помощи и прошу прекратить со мной все сношения. Но медицина, диплом? До окончания курса оставалось каких-нибудь полгода; я уже обдумывала тему для докторской диссертации, к которой должна была приступить через два-три месяца. Надежды матери, ожидания знакомых и родных, смотревших на достижение ученого знания как на блестящий и тяжелый подвиг, самолюбие, тщеславие! Все это приходилось разбить собственными руками, когда цель эта уже перед глазами. Когда я проанализировала как эту сторону, так и другую, где были друзья, что эти люди томятся в тюрьме и уже испытывают тяжелую долю… – я решила ехать» [1].

Девушка двадцати трех лет, из вполне «достаточной» семьи, за полгода до окончания курса медицинского факультета в университете Цюриха бросает все, уезжает в Россию, и только по одной причине – ее друзья уже в тюрьме, а она все еще на воле. Девушке опротивела жизнь успешной дамы – ее потянуло к страданиям! Скорее всего, причины внезапного отъезда были более приземленными, но Вера Николаевна предпочла такое объяснение. По ходу повествования показная жертвенность, лишенная здравого смысла, станет ее фирменным стилем и в советское время приобретет авторитет эталона. Кроме этого, обстоятельства полной неясности некоторых эпизодов революционной борьбы заставили писательницу прибегнуть к новому стилю изложения, стилю трех «без»: без хронологии, без подробностей и без документов. Винегрет из трех «без», приправленный скупой революционной слезой, стал прекрасным блюдом на столе советской пропаганды на долгие годы.

После публикации первого тома «Запечатленного труда» статус Веры Фигнер как главной революционерки советской страны стал стремительно укрепляться. Несколько омрачали ее отношения с советским руководством, прошлые связи с партией социалистов-революционеров. Симпатии автора советского бестселлера к партии эсеров нетрудно понять. Идеологические установки партии, такие как требование Учредительного собрания, раздачи земли крестьянам и т. д., были близки и знакомы Фигнер.

По существу, это была идеология «Земли и воли» и «Народной воли», разработанная еще в 70-х годах. Как советской власти удалось «приручить» неукротимую революционерку? Это большой вопрос. Разрешился он в 1925 году по окончании процесса И.Ф. Окладского.

Первая часть книги В.Н. Фигнер «Запечатленный труд» увидела свет в декабре 1921 года. Книга охватывала период с 1852 по 1883 год и представляла собой автобиографию совершенно уникальной личности, которая за свои тридцать с небольшим лет жизни была участницей событий, сыгравших для России, без преувеличения, роковую роль. Уже в мае следующего, 1922 года в печать была сдана вторая часть книги «Когда часы жизни остановились». Она была полностью посвящена годам тюремного заключения Фигнер, ошеломляющего по своей длительности и степени изоляции.

В жизни Веры Фигнер начался новый этап деятельности в России в условиях советской власти. Она вступила в него, став известным автором самого читаемого революционного бестселлера, который быстро переступил границы России и стал достоянием мирового сообщества. Начало было многообещающим и, как казалось, вполне предсказуемым. Победившая партия большевиков была на первых порах терпима к разного рода попутчикам и политическим конкурентам. Допускалось даже их присутствие во вновь создаваемых властных структурах и органах. Кроме этого, в марте 1921 года по инициативе Ф.Э. Дзержинского и при участии целого ряда «видных революционеров», в том числе Веры Фигнер, было создано «Общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев», объединившее бывших каторжан с целью оказания им материальной и моральной помощи на государственном уровне.

Советская власть попыталась локализовать горючий человеческий материал от революции: разных бундовцев, анархистов, но прежде всего социалистов-революционеров и меньшевиков, направив их кипучую энергию на воспоминания минувших дней и распространение знаний по истории русской революции. Однако добросовестных мемуаристов из членов общества политкаторжан (ОПК) не получилось. Вместо собрания лояльных, нуждающихся в лечении и материальной поддержке, когда-то пламенных революционеров партия большевиков получила многолетнюю головную боль от организованной массы, бывших заговорщиков и террористов, отнюдь не забывших, как большевики увели у них из-под носа власть, распустив Учредительное собрание. Уже в августе 1922 года, то есть менее чем через год после создания «Общества политкаторжан…», два видных большевика, бывших учредителями ОПК, М.П. Томский и Я.Э. Рудзутак, обратились в Оргбюро РКП(б) с заявлением о необходимости немедленной ликвидации ОПК [2]. Аргументация предлагаемой меры была просто убийственной: «крайне слабо» ведется культурно-историческая работа; «Общество…» служит лишь убежищем для «или никуда не годного, или явно антисоветского элемента»; эти «элементы» фактически определяют его деятельность; государственные средства зачастую тратятся на контрреволюционные цели. При этом авторы заявления резонно указывали, что «все мало-мальски дельные, стоящие на платформе советской власти бывшие каторжане нашли и идейное, и практическое приложение своим силам или в партии большевиков, или в государственных органах», и устраивать для «непримкнувших» отдельное общество просто опасно. Заявление Томского и Рудзутака хотя и рассматривалось на заседании Оргбюро, но окончательного решения по нему принято не было, и ОПК продолжало функционировать. Внешне деятельность общества не содержала элементов явного антисоветизма: в издаваемом ОПК журнале «Каторга и ссылка» публиковались только мемуары, связанные с отбыванием наказаний при самодержавном режиме; бывшие каторжане могли найти себе занятие в производственных артелях, созданных ОПК, и подлечиться в санаториях Подмосковья или даже на Черном море.

Вера Николаевна Фигнер с самого начала принимала активное участие в делах ОПК, и все уцелевшие народовольцы естественным образом сплотились вокруг известной писательницы и революционерки. Собственно, осталось их совсем немного в Москве и Питере. В этой устоявшейся с таким трудом жизни Вере Фигнер пришлось пройти еще через одно испытание. В январе 1924 года питерские чекисты арестовали Ивана Окладского, выявленного в качестве агента полиции еще в 1918 году «Тютчевской комиссией». Окладский жил под фамилией Петровского и при устройстве на работу написал в анкете, что в прошлом имел отношение к «Народной воле». Список провокаторов, сформированный Н.С. Тютчевым, позволил без труда идентифицировать Окладского и Петровского как одно и то же лицо. Дело рабочего паренька Ванюшки Окладского, арестованного в июле 1880-го и осужденного по процессу 16 террористов в октябре 1880-го к каторжным работам, вдруг получило совершенно иную окраску и приобрело новый смысл. Ответ на вопрос: кто предавал «Народную волю» в 1881 году? – мог изменить многое в деле убийства Александра II и пролить свет на целый ряд не вполне ясных обстоятельств.