И вот наконец-то еду для божества и селян приготовили. Площадку, очищенную каннуси при помощи специальных обрядов, обложили белой рисовой верёвкой. Она же, с вплетёнными белыми бумажными лентами, украшала святилище, ворота перед ним. Белая симэнава и красные тории смотрелись очень достойно. Божеству должны понравиться и место встречи, и наша деревня.
Кстати, мы готовились не менее усердно, чем взрослые. Каждый мальчик, каждая девочка тщательно вымылись, выстирали свою одежду, раз двести, а то и больше, отрепетировали приветственные поклоны, долго обдумывали торжественные речи.
И вот наконец настал день для сбора цветов! Я и другие дети, которым поручали и которым не поручали – ещё шестеро решили присоединиться, надеясь, что их трофеи тоже возьмут – облазили всю деревню, весь лес и берег реки в поисках самых красивых цветов.
Блуждая по окрестностям, я наткнулся на цветок ириса и очень удивился. Во-первых, потому что его одинокий светло-голубой цветок ярко выделялся на фоне коричневой, пока кажущейся бесплодной земли, во-вторых, потому что он вырос раньше, чем его собратья и, не взирая на то, сколько усилий ему пришлось приложить ради раннего расцвета, он спокойно смотрел из низины на меня и лес, бодро противостоя своими тонкими и сочными листьями прохладному ветру. Говорят, что листья ириса похожи на меч, но это растение полностью походило на стойкого воина, уверенно держащего катану в своих сильных руках. Точнее, мне так только подумалось. Я ведь ещё не видел ни одного самурая. Но я много, ну мне так думалось, что много, слышал о них и постоянно их воображал.
– Прости, дух ириса, – сказал я громко, чтобы ками цветка точно услышал меня. – Я хочу сорвать этот цветок и подарить его покровителю моей деревни.
Дух цветка не ответил. Может, он и сам был не прочь приветствовать нашего Та-но-ками, поджидая его у алтаря в окружении своих красивых собратьев. Дрожащей рукой я переломил стебель, прижал найденное сокровище к груди и почувствовал себя необычайно счастливым. И медленно побрёл к деревне.
Мучители воспользовались моим отрешённым состоянием, подкрались сзади, толкнули в спину, отчего я упал лицом в землю.
– Бывший смелый, ты даже не снег, ты – черепаха! – язвительно выкрикнул сын старосты, их заводила, неприятно засмеялся и сбежал.1
Его приятели последовали за ним. Пара мгновений – и их силуэты обратились в расплывчатые пятна, смешались с остальными разноцветными кляксами, окружавшими меня. Даже если они встанут неподалёку, я не увижу их. Если они задержат дыхание и замрут неподвижно, могу их не заметить. Они знают это и пользуются моей слабостью. Ох, а как же мой…
Прекрасная головка цветка была раздавлена моим телом, стебель – переломился. К соку, выползшему из пострадавшего стебля, прилипли крупицы земли. И вся боль от удара, досада на моё падение ушли перед ужасающим осознанием того, что я, именно я, так как моё тело прижало его к земле, погубил красивый цветок. Первый ирис этого года.
Я всё же поднялся, спрятал ирис за пазуху, не в силах так быстро с ним расстаться, и продолжил поиски. Увы, потом я добыл только керрии, а такие принёс не только я один. И хотя мико и мне благодарно улыбнулась, и меня ласково потрепала по волосам, мне было очень грустно.
Из цветов детей жрица собрала достойный букет, поставила в самую лучшую вазу из всех, которые были в нашей деревне, и водрузила готовое украшение перед алтарём в святилище. Прекрасные розовые камелии, ветки глицинии с россыпями светло-фиолетовых цветов, жёлтые шарики керрии дожидались внимания божества, в то время, пока мой ирис уплывал по реке или же уже погрузился в воду: мне было жалко выкидывать его в грязь на земле – и я отдал его воде.
Ночью перед мацури мне приснился маленький мальчик с необыкновенно красивым лицом и грустными чёрными глазами. Малыш серьёзно посмотрел на меня и сказал: «Я не сержусь на тебя, Юуки. Я знаю, что ты убил меня не нарочно». Утром мне стало чуточку легче.
Я, мои родители, брат и сёстры проснулись рано-рано. Солнце ярко светилось на небе. Было прохладно, но лучи, которыми нас одаряло небо, немного согревали. Мы тщательно причесались, вымыли лица и руки, одели предварительно выстиранную одежду, соломенные сандалии. Мама и сёстры собрали волосы. И мы все вместе отправились к святилищу, около которого у огороженной площадки собирались все селяне.
Моё сердце бешено билось в предвкушении чуда. Сам ками, покровитель нашей деревни, сегодня придёт на наш праздник, осмотрит деревню и окрестности. Конечно, божества скрыты от человеческих глаз, но вдруг… мало ли?.. Я ещё никогда не видел настоящего ками! Ну, только во сне, а это под сомнением, а вот в жизни…
Если бы не широкоплечий отец, мы бы так и не смогли пробраться прямиком к площадке. Меня он пропустил вперёд, отчего мой младший брат нахмурился. Я глубоко вдохнул, проскользнул в первый ряд. Впился взглядом в священный паланкин за площадкой, около которого ждали четыре крепких парня, одетых в короткие белые штаны и короткие куртки.
Наш микоси – это небольшой деревянный короб с чёрной лакированной крышей, на крыше которого прикреплены маленькие тории. Микоси украшен кисточками из жёлтых ниток, колокольчиками, задрапирован светлой тканью из конопли, на которой дед Горо нарисовал красивые ирисы.
Вообще, я считал, что в нашей деревне самый красивый священный паланкин. До того, как дед Горо вернулся из паломничества и рассказал о мацури, которые видел, когда странствовал. Все слушали его, затаив дыхание. Уважение к Та-но ками у нас не убавилось, но вот прежнее восхищение нашими трудами, тем, с чем мы встречали ками, заметно убавилось. Хотя все усердно готовились к мацури, создавая необходимые предметы, разучивая танцы, мелодии, песни и совершенствуя старые. Ну, а что делать? В городах паланкин украшают золотыми фигурками и кистями, шёлковыми занавесками, прекрасными узорами, там божеств встречают более роскошно, да и при встрече одеваются красиво, а у нас и праздничной одежды нет. Даже совестно как-то перед нашим Та-но ками за нашу бедность. Впрочем, сама радушная встреча с божеством – уже нечто особенное.
Из мыслей меня вытряхнул разговор, случившийся поблизости, за нами.
– Чужака видал.
– Хде?
– Да шёл на рыбалку через бамбуковую рощу.
– Эка невидаль, чужак!
– А вдруг разбойник?
Невольно прислушался. Сам не знаю, что меня так царапнуло в том чужаке.
– Шелкопряды подохли. Ох, что ж делать-то? Как быть? Ведь такое подспорье было!
– Долги эти, эх!
– Ну, хоть перед встречей с Та-но ками не вспоминай ты об этих долгах, жена!
– Да потому сакэ пьют, что священный то напиток!
– Деда, а отчего оно прозрачное, ежели всё, что бродит, становится мутным?
– Да то…
– И каков он?
– Да воин как воин. Молодой ещё. Тридцати не дашь.
– О ком вы?
– Да Юскэ, грит, видел чужака у реки.
– Богами клянусь, видел!
– А когда?!
– А кто?!
– А дня три назад. Воин молодой. Ронин, что ли. Стоял у воды и орал.
– Ой, драка была?
– Кого-то убили?
– Кто, говорите, в реке утонул?!
– Да не перебивайте вы! А чё он орал-то?
О, опять к тому чужеземцу перешли! Интересно!
К счастью, после вопля про утонувшего в реке прочие разговоры средь столпившихся примолкли. Всем, кто рядом стоял, стало очень интересно, кто и отчего утонул. А кто не расслышал – тем сразу же дошептали соседи.
– Вот стоял он на коленях у воды! На меч опирался. В ножнах меч был. Я почему запомнил про ножны, что…
– Да орал-то он отчего?!
– Да не перебивай ты меня, а то ничего не расскажу!
– Да молчу я, молчу!
Тишина.
– Честно, молчу я! Вот совсем молчу!
– Да не перебивай ты меня!
– Да кто там утонул?!
– Да никто не утонул! Там воин бродячий у реки орал.
– А чё орал-то? Отчего?
– Так, ещё слово – и ничегось не расскажу вам!