- Ладно, Клеймёнов, идите! Сколько вам нужно дней, чтобы всё подробненько описать? Недели хватит?

  - Зачем неделя! За два дня всё изложу, товарищ следователь!

  Сивков хмыкнул и вызвал дежурного.

  - Отведите его в камеру!

  Смушкин подошёл к книжному шкафу, долго читал надписи на корешках книг, изрядную часть из которых всё никак не находилось времени прочесть. Книги он расставлял в своё время по жанрам - классику с классикой, мемуары с мемуарами, приключения (дети в свое время мало прочли даже приключений - а здесь были полные собрания сочинений Майн Рида, Жюль Верна, полное собрание Библиотеки Современной Фантастики в 25 томах с дополнительными 5 томами, почти все книги Кира Булычева, "Алиса в стране чудес" в подарочном издании, не говоря о полных собраниях Пушкина, Лермонтова, Чехова, Толстого, множества зарубежной классики, тома детской энциклопедии и прочая и прочая и прочая. Дети росли в эпоху видео. А внуки вообще питают отвращение к чтению книг. Для внуков интернет - царь, бог, друг, товарищ, брат и, в будущем, их всё. Смушкинское поколение - последнее, которое собирало книги. И с уходом этого поколения бумажным книгам место на свалке и лишь малому числу экземпляров, которым повезет - у любителей древностей. Книги становятся предметом, совершенно не нужным в жизни и быту.

  Жаль.

  Смушкин остановился на чёрном потрепанном томе "Номенклатура" Михаила Восленского.

  Смушкин разложил библиотечную складную деревянную лесенку в три ступени, откатил дверь шкафа и достал с верхней, шестой полки, эту книгу. Книга, надо было сказать, редкая. Первое еще советское издание запрещенной тогда еще в СССР книги. Год издания 1991, Москва, МП "Октябрь" "Советская Россия". Купил эту книгу Смушкин по случаю давным-давно у знакомого книжника-антиквара.

  Полистал. Начал читать наугад: "диктатура номенклатуры - это феодальная реакция, строй государственно-монополистического феодализма. Сущность этой реакции в том, что древний метод "азиатского способа производства", метод огосударствления применен здесь для цементирования феодальных структур, расшатанных антифеодальной революцией. Архаический класс политбюрократии возрождается как "новый класс" - номенклатура; он устанавливает свою диктатуру, неосознанным прообразом которой служат теократические азиатские деспотии. Так в наше время протянулась стародавняя реакция, замаскированная псевдопрогрессивными "социалистическими" лозунгами: сплав феодализма с древней государственной деспотией. Как бы этот сплав ни именовался - национал-социализмом, реальным социализмом, фашизмом,- речь идет об одном и том же явлении: тоталитаризме, этой чуме XX века".

  Забавно, что почти сорок лет назад написано о том, что происходит сейчас. Опять возвращается этот самый государственный феодализм, разве что с робкими ростками дикого капитализма...

  Практически всё из новейшей российской истории происходило на глазах Смушкина. Он помнил, как он с родителями ездил на отдых в Крым, кажется, в Севастополь. Как отец тащил два огромных чемодана, набитых консервами, сахаром, какими-то концентратами на целый месяц, потому что кроме водки, сигарет и жутких пельменей без начинки купить на месте было нельзя. Чтобы провизию везли с собой, писала хозяйка, которой семью Смушкиных, как будущих квартирантов на отпускной летний месяц кто-то порекомендовал, вероятнее всего тот, кто отдыхал у неё раньше. Это называлось тогда "списаться с хозяевами о снятии дачи".

  Буквально на второй день после приезда они все втроём почти целый день на жаре стояли в очереди на вокзале, чтобы заранее купить обратные билеты, потому что дома, когда покупались так же с боем и в многочасовой очереди, обратных билетов не было.

  Нет, в советское время жизнь не была ужасной, если другой жизни ты не видел.

  Нормальная была жизнь, в чем-то даже симпатичная и дешёвая. Но очень скудная и бедная. Да, была уверенность в завтрашнем дне, проблем с работой не было вовсе - на каждом заборе висели объявления "требуются". Но ... Он видел, как отец помимо работы в закрытом НИИ по вечерам чинил телевизоры, халтурил, а мать, редактор в музыкальном издательстве, брала на дом какую-то работу, что-печатала на машинке-ундервуде, которую отец купил за бутылку водки на рынке. Машинка была всерьёз испорчена. Отец починил её. Однако использовать машинку нужно было с опаской - все пишмашинки должны быть зарегистрированы в правоохранительных органах, а для регистрации нужна была квитанция о покупке, но ханыга с рынка квитанции дать не мог по определению. Поэтому машинку использовали, предварительно положив на стол сначала кусок толстенной резины, поверх которой клали два разрезанных валенка (двойной слой войлока), а уж на войлок ставили машинку - стук машинки следовало маскировать, поскольку в панельных домах звукоизоляция была плохая и соседи могли настучать, куда следует. Маленький Сережа, глядя как родители и дед с бабкой считают каждую копейку, мечтал найти клад. Потом, когда он подрос и прочёл "Графа Монтекристо", снилась пещера аббата Фарио с несметными богатствами, которые помогут жить так, чтобы не считать дни до зарплаты, не экономить на всём. С той, советской, поры Сергей возненавидел яичную лапшу, как вечный гарнир к котлетам за 12 копеек, в которых было больше хлебопродуктов, чем мяса.

  В студенческие годы Сергей познакомился с фарцовщиками, поскольку в институте торговли сам бог велел заниматься купи-продайным промыслом.

  Американские штаны, пластинки из-за бугра, а на последнем курсе - видеокассеты. Особенно выделялись шикарным образом жизни валютные спекулянты, безбашенные ребята, поскольку по восемьдесят восьмой статье УК РСФСР "Нарушение правил валютных операций" можно было сесть аж на 15 лет, а в некоторых случаях получить и высшую меру.

  Зато эта публика свободно могла позволить себе то, чего не могли позволить так называемые честные советские граждане за исключением (как это выяснилось несколько позднее) советских и партийных начальников, которых именовали "номенклатура". Этих почтенных и очень влиятельных людей на своём веку, как в советское время, так и после перестройки, когда отменили шестую статью конституции и партии КПСС пришел кирдык, да и очень долго после развала СССР, Смушкин перевидал немало.

  Эта публика легко меняла убеждения и принципы, из атеистов в мгновение ока при объявленной демократии она превратилась в едва ли не в ортодоксальных верующих, которые, правда, не знали, какой рукой и в каком порядке следует креститься. Но общей их чертой была уверенность в своём неоспоримом праве руководить и быть всегда во главе всего и вся - власти прежде всего. Ну а в скором времени и в праве собственности на заводы-фабрики-газеты-пароходы и, разумеется, на праве иметь очень много денег, которые они не заработали, а получили по праву своего положения.