В горбачевские времена Женька, будучи молодым учителем по классу аккордеона местной музыкальной школы, начал играть на рояле в ансамбле, вместе с ударником, двумя гитаристами и саксофонистом. Пели тогда один из гитаристов и Женька. Горбачёв еще был при власти, когда из ансамблей стали исчезать ударники, бас-гитаристы, а затем и все инструменталисты вообще. Началась новая эра синтезаторов, в которых уже имелась вся ритм-группа, и живые люди больше не требовались. Настали трудные дни, когда живым людям никто не был в состоянии платить, хозяева ресторанов могли себе позволить не более одного-двух музыкантов. Вот и Женька несколько лет провел здесь вместе со своей «ямахой». Было такое время, когда играть мог только один. А Женька был незаменим еще и потому, что мог играть и петь один. Женька мог спеть все что угодно – начиная с русских и цыганских романсов, «Битлз», песен братских республик СССР, итальянской эстрады, вплоть до песен Великой Отечественной войны. Женька мог спеть и сыграть все – так же, как это, вполне возможно, может и другой Женька в совсем другом и очень далеком российском ресторане.
Поздней осенью в прошлом – 2002 – году Соня Гардина начала приходить в ресторан и слушать пение Женьки. Теперь были другие времена, теперь в ансамбле снова трудился ударник, были и гитаристы, и клавишник, и Женька только пел. Пела также и Марина, которая раньше играла в театре вместе с Соней и, возможно, была бы принята в штат, если бы не предпочла пение в кабаке. Марина была на три года старше Сони и пела в кабаке уже тогда, когда откликнулась на призыв Саши Кольцова играть в театре. Марина приходила в театр из кабака и из театра возвращалась в кабак.
Да, несколько раз Соня бывала в этом кабаке и до поздней осени 2002 года, но тогда просто: зашла, поговорила с Мариной и ушла. А теперь Соня приходила часто. Она слушала, как Женька поет «Две свечи» Миши Шуфутинского, «Море, море» Антонова, «Ты, ты, ты!» Киркорова и как они вдвоем с Мариной поют «Желтые листья» Паулса. И Марина пела «По диким степям Забайкалья». Грустно, грустно пела Марина. Как молодая девушка может петь с такой грустью? Потому ли, что театр потерял талантливую актрису?
В те вечера, когда в ресторане не оказывалось ни других актеров, ни бывших школьных товарищей или других знакомых – и такое случалось весьма часто, – Соня за столиком сидела одна. Тогда к ней всегда подходила Марина, они говорили, слушали, как Женька поет «Калину красную». В один из таких вечеров Марина сказала: «А может быть, мне надо было остаться в театре? Может быть, я смогла бы играть Машу в „Чайке“?» Но через пару минут Марина уже была на сцене среди музыкантов. Марина женственно и грустно пела «По диким степям Забайкалья», или «Степь да степь кругом», или «Ямщик, не гони лошадей!». Женька часто оставался на сцене и подпевал Марине. Песня тогда звучала грустно в два голоса. Женька подпевал Марине, если Соня за столиком сидела не одна. А если одна, то Женька спускался в зал, садился рядом с Соней, и они вдвоем слушали грустный голос Марины: «Может быть, мне надо было остаться в театре? Может быть, я бы играла в „Чайке“?»
Чайки летают над крышей театра в провинциальном городке и кричат: «Которая из нас? Которая?» А на российских просторах тысячи театров и сотни постановок «Чайки». Сотни Нин Заречных по всей бескрайней России. Сотни чаек. Они летают над Русью и кричат: «Которая? Которая из нас?»
Поздней осенью 2002 года Соня Гардина начала приходить в ресторан городка N. Она приходила по тем вечерам, когда играл ансамбль, пели Марина и Женька. Соню приводила сюда боль внезапного одиночества. Соня слушала грустные песни и плакала. Вскоре на столике Сони, рядом с кофейной чашкой, уже всегда стояла рюмка водки. Она пила кофе с водкой, слушала грустные песни и часто плакала о том гробе, который поздней осенью привезли в село Ермолаевка.
А потом началась «Чайка». В конце года на доске объявлений появилось расписание ролей. Она, Соня Гардина, единственной будет играть Нину Заречную. В середине января начались репетиции, и с крыши театра в первый раз к ней подлетела птица, которую зовут Чайка.
– Я одна из тех, кто летает над крышей театра, меня так и зовут – Чайка.
– А я Соня Гардина, я в «Чайке» Чехова играю Нину Заречную.
Когда они с Чайкой сидели в кафе, Соне нравилось наблюдать, как птица пьет чай и пощипывает булочку. Птица ведь пьет чай по-другому, вроде клюет, невзирая на то, горячий это чай или уже остывший. Чайка клевала чай и клевала булочку, чашку она держала левым крылом, булочку – правым. Соне очень хотелось однажды полетать вместе с чайками над крышей театра, оказаться среди чаек на крыше театра и самой тоже крикнуть: «Которая из нас? Которая?» А может быть, Соня воскликнет намного прямее: «Это я? Это буду я?» Когда-нибудь это произойдет. Когда-нибудь.
Чайка всегда хотела пойти и в ресторан вместе с Соней, а Соне этого не особенно хотелось. Соне больше нравилось сидеть за столиком в одиночестве. В последнее время все чувствовали, что Соне нравится сидеть одной за столиком. Теперь ее беспокоили только в исключительных случаях, в основном только Женька и Марина ощущали себя родными ей и, когда не надо было петь, молчали с нею рядом.
Кстати, птица не особенно хорошо умела себя вести в ресторане, не понимала, до чего здесь неприемлемы ее частые внезапные вопли. Однажды официантка Оля до того испугалась вскрика Чайки, что у нее из рук выпал поднос с едой. Разразился скандал. А птица спокойно сидела себе за столиком, ерошила перья, слегка покачивалась, и казалось, что она сейчас снова закричит. То ли владелец ресторана отдал такой приказ, то ли швейцар сам принял решение, но с тех пор птицу редко пускали в ресторан, утверждали, что все забито и места не хватит даже для птицы. Может быть, это только случайное совпадение, но после того инцидента с птицей в ресторане стали косо глядеть также на собак и кошек и часто отказывали им в праве входа. Может быть, некоторые кошки или собаки и хотели бы послушать песни Женьки и Марины, но им это запрещалось.
Соня с Чайкой обычно болтают сразу после репетиций, а потом Соня старается остаться в одиночестве. Ей вполне хватает того, что уже имеется, – «Чайки» Чехова и Женьки.
К Женьке Соня впервые пришла в конце января и потом ходила к нему многократно. Сейчас Женька не женат, но, как это характерно для многих музыкантов, он имеет за спиной два брака, в каждом по одной дочери, и старшая учится уже в девятом классе. А еще Соня в конце января начала курить. Теперь на ее столике рядом с кофейной чашкой и стопкой водки появились пепельница, зажигалка и пачка сигарет. От легкого летучего дыма грустные песни становились еще грустней. В феврале часто случались оттепели и метели, метели и оттепели, но в ресторане Соня больше не плакала.
Соня плакала ночами, когда просыпалась в квартире Женьки. Женька ночью не просыпается никогда. По ночам он просыпался раньше, в бесконечном пьяном бреду, а теперь, как Женька сам о себе говорит, здоровье у него – лучше не бывает, и вообще он очень жизнерадостен. Женька хорошо зарабатывает, в музыкальной школе он учитель с большим стажем, преподает музыку в местном филиале высшей школы, руководит студией звукозаписи, а еще он востребованный кабацкий музыкант. И у него есть Соня Гардина, молодая, красивая, печальная и таинственная актриса местного драматического театра, которая играет Нину Заречную в пьесе Чехова «Чайка».
Соня ночами просыпалась, лежала рядом с Женькой, глядела на темный потолок и чувствовала, как по щекам текут слезы. Соня плакала тихо. Ей было так сильно жаль Сергея, который сейчас, в февральских метелях и оттепелях, лежит на кладбище села Ермолаевка. Из-за Сергея Соня испытывала ревность к Женьке. У Женьки есть все, а Сергей лежит в могиле. Женька повидал и познал жизнь, у него были две жены, есть две дочки. Женька умеет любить и учит Соню любви, а Сергея в девятнадцать лет привезли с войны. Мертвого. За свой короткий век Сергей получил только ту малую толику любви, что ему смогла дать Соня. А Соня тогда была еще маленькой и глупенькой, она мало смогла отдать другому. Мало. Поэтому Соне так жалко мертвого Сергея, поэтому она ревнует Женьку Умова, у которого имеется все. Соня плакала о том, что на земле так много войн и в них гибнет так много ничего не узнавших детей.
