- Ему и всегда некогда, - сказала новенькая. - А он все-таки в декабре оттуда восемь листиков прислал.
- Да, - сказала Лиза и покачала головой. - А вы когда, давно из Киева приехали?
- Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась - на третий день.
- И мама твоя приехала?
- Конечно.
- Ох, наверно, она тоже волнуется! - сказала Лиза. - Плачет, наверно, да?
- Нет, - сказала новенькая. - Моя мама умиет не плакать...
Она посмотрела на Лизу, сквозь слезы усмехнулась и сказала:
- А я вот не умию...
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, теплое, утешительное, но в эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
- Ну, до свиданья, теперь я одну пойду.
- Почему? - удивилась Лиза. - Это ж еще не Кузнечный. Я тебя провожу.
- Нет, нет, - сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку, побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол - в Кузнечный переулок. Из любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок новенькой там уже не было.
* * *
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо, хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стекла, а мертвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По тому, как участливо и жалостливо все на нее посмотрели, новенькая поняла, что Лиза Кумачева уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице. Она покраснела, смутилась, пробормотала "здравствуйте", и весь класс, как один человек, ответил ей:
- Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у нее слышно нового и нет ли известий от отца, но никто не спросил у нее об этом, и только Лиза Кумачева, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
- Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она еще больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие белокурые косички ее были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался зеленый шелковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачева, подошел Володька Бессонов.
- Здравствуй, Морозова. С добрым утром, - сказал он. - Сегодня погода хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
- Да, - сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
- А что, интересно, Киев большой город?
- Большой.
- Больше Ленинграда?
- Меньше.
- Интересно, - сказал Володька, помотав головой. Потом он еще помолчал и сказал:
- А как, интересно, будет по-украински собака? А?
- А что? - сказала Морозова. - Так и будет - собака.
- Гм, - сказал Володька. Потом он вдруг тяжело вздохнул, покраснел, посопел носом и сказал:
- Ты... это... как его... не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой назвал.
Новенькая улыбнулась и ничего не ответила. А Володька еще раз шмыгнул носом и отправился к своей парте. Через минуту Морозова услышала его звонкий, захлебывающийся голос:
- Ребята, вы знаете, как по-украински будет собака? Не знаете? А я знаю...
- Ну, как же, интересно, будет по-украински собака?
Володька оглянулся. В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета Ивановна, новая учительница.
- Собака - собака и будет, Елизавета Ивановна, - сказал Володька, поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.
- Ах, вот как? - улыбнулась учительница. - А я думала, как-нибудь поинтереснее. Здравствуйте, товарищи. Садитесь, пожалуйста.
Она положила на столик портфель, поправила на затылке волосы и опять улыбнулась:
- Ну, как поживают наши уроки?
- Ничего, Елизавета Ивановна, спасибо. Живы, здоровы! - закричал Володька.
- А это мы сейчас увидим, - сказала учительница, раскрывая классный журнал.
Взгляд ее пробежал по списку учеников. Все, кто не очень уверенно чувствовали себя в этот день в арифметике, - съежились и насторожились, только Володька Бессонов нетерпеливо подпрыгивал на своей задней парте, мечтая, как видно, что его и тут вызовут первым.
- Морозова - к доске! - сказала учительница.
Почему-то по классу пробежал ропот. Всем показалось, наверно, что это не очень-то хорошо, что вызывают Морозову. Можно было бы сегодня ее и не беспокоить.
- Отвечать можешь? - спросила у новенькой учительница. - Уроки выучила?
- Выучила. Могу, - чуть слышно ответила Морозова и пошла к доске.
Отвечала она урок очень плохо, путалась и сбивалась, и Елизавета Ивановна несколько раз обращалась за помощью к другим. И все-таки не отпускала ее и держала у доски, хотя все видели, что новенькая еле стоит на ногах, и что мел у нее в руке дрожит, и цифры на доске прыгают и не хотят стоять прямо.
Лиза Кумачева готова была расплакаться. Она не могла спокойно смотреть, как бедная Валя Морозова в десятый раз выписывает на доске неправильное решение, стирает его и пишет снова, и опять стирает, и опять пишет. А Елизавета Ивановна смотрит на нее, качает головой и говорит:
- Нет, неправильно. Опять неправильно.
"Ах, - думала Лиза. - Если бы Елизавета Ивановна знала! Если б она знала, как тяжело сейчас Вале! Она бы отпустила ее. Она бы не стала ее мучить".
Ей хотелось вскочить и закричать: "Елизавета Ивановна! Хватит! Довольно!.."
Наконец, новенькой удалось написать правильное решение. Учительница отпустила ее и поставила в журнале отметку.
- Теперь попросим к доске Бессонова, - сказала она.
- Так и знал! - закричал Володька, вылезая из-за своей парты.
- А уроки ты знаешь? - спросила учительница. - Задачи решил? Не трудно было?
- Хе! Легче пуха и пера, - сказал Володька, подходя к доске. Я, вы знаете, за десять минут все восемь штук решил.
Елизавета Ивановна дала ему задачу на что же правило. Володька взял мел и задумался. Так он думал минут пять, по меньшей мере. Он вертел в пальцах огрызок мела, писал в уголке доски какие-то малюсенькие цифры, стирал их, чесал нос, чесал затылок.
- Ну, как же? - не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
- Минуточку, - сказал Володька. - Минуточку... я сейчас... Как же это?
- Садись, Бессонов, - сказала учительница.
Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на свое место.
- Видали! - обратился он к ребятам. - Каких-нибудь пять минуток у доски постоял и - целую двойку заработал.
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним словом - легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно, что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не смеяться, а плакать хочется... И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
- Вы знаете, девочки, - сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую... Чтобы она с ней не так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
- Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвертого "А", разговаривала по телефону.
- Да, да... хорошо... да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая, как утка, головой, без конца повторяла: - Да... да... да... да... да... да...
- Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
- Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
- Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачева и другие вошли в комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой тетрадок.
