То ли по слишком непринужденной позе, то ли по нарочито небрежному тону Макс понял, что он врет. Однако у него не было ни малейшего желания выяснять правду – этот разговор и странный мужик нравились ему все меньше и меньше.

– Мне надо идти. – Коротко сказал Макс, потирая ушибленное плечо.

– Иди, – чуть подумав, кивнул мужчина, будто соглашаясь. – Только осторожно, береги себя. И не трать зря силы, они тебе еще очень понадобятся.

Макс посмотрел на него, как на ненормального, и, развернувшись, решительно зашагал прочь. Пройдя сто метров, он не выдержал и обернулся. Мужчина стоял все на том же месте и смотрел ему вслед, но, к счастью, не предпринимал никаких попыток преследования.

«Идти спокойно, не бежать и не смотреть назад» – приказал себе Макс, но в спину жгло, как огнем, и еще через двести метров он опять обернулся. Подворотня была пуста, и под фонарем больше никто не стоял.

Вот теперь Макс побежал со всех ног.

Дома его встретила темная прихожая и усталая задерганная мать, вернувшаяся со смены.

– Ты чего такой взмыленный? – хмуро спросила она, мельком взглянув на запыхавшегося Макса, пытающегося одной рукой снять с ног ботинки. – Есть будешь? Я пельмени варю.

Макс пробормотал в ответ что-то невнятное и прошел мимо в свою комнату. Опустившись на незаправленный с утра диван (как всегда, опаздывал на работу) и вдохнув привычный, чуть душноватый запах дома, он, наконец, почувствовал, как выравнивается сбившееся дыхание, а все беспокойство и стресс сегодняшнего дня медленно, но верно покидают его тело.

Макс закрыл глаза и на несколько секунд позволил себе уйти от реальности, погрузившись в некое подобие медитации. Он делал так всякий раз, когда случалось что-то непонятное, то, чего он никак не мог объяснить. Иногда в медитации ему приходили ответы, но сегодня он не пытался их искать – хотелось просто отвлечься и какое-то время ни о чем не думать. И ему почти удалось, если б еще не эта назойливая боль в плече…

– Максим! Ты идешь ужинать? – мать стояла на пороге комнаты с поварешкой наперевес, из кухни пробивался аппетитный запах свежесваренных пельменей. – Опять ушел в себя? Вечно тебя не дозовешься…

Она укоризненно смотрела на него, и Макс прочел в ее глазах привычное разочарование. Когда-то он бы многое отдал, чтобы больше не видеть этот взгляд, но сейчас поймал себя на том, что не испытывает по этому поводу ровным счетом никаких эмоций. Хотя, нет – есть легкое сочувствие и желание утешить. Ну, кто же виноват, что она мечтала о другом сыне?

Макс рос странным, если не сказать откровенно чудаковатым мальчиком, про таких обычно говорят – не от мира сего. Учеба в школе была ему совершенно не интересна, он кое-как осилил девять классов, получил аттестат о неполном среднем образовании, где ему скорее из жалости вывели тройки по основным предметам, и, недолго думая, отправился работать автомехаником на одной из городских станций техобслуживания. Машины были его страстью, в семнадцать лет он успешно сдал на права, но купить свой автомобиль так и не успел, потому что в восемнадцать его забрали в армию. По возвращении он сразу устроился водителем на «Скорую помощь», и, учитывая, что сама мать работала практикующим успешным хирургом – в этот момент для нее произошло крушение всех надежд на то, что сын когда-нибудь пойдет по ее стопам.

В тот момент он превратился для нее в отрезанный ломоть, неудавшийся эксперимент, в который она вложила столько сил, но который почему-то не захотел окупиться и принести достойные дивиденды.

– Что это за профессия – водитель? – недоуменно звучали у него в голове на повторе мамины слова, сказанные как-то в сердцах. – Мы для этого с отцом тебя растили? Ты посмотри, ведь он – врач-реаниматолог, я – зав отделением хирургии в одной из лучших больниц Москвы, ты мог продолжить путь любого из нас, получить медицинское образование, сделать блестящую карьеру, у тебя для этого был отличный старт, о котором многие даже не мечтают… И что ты вместо этого выбрал? Быть простым водителем? Неужели это все, на что ты способен? Похоронить такие гены, чтобы крутить целыми днями баранку? Мы с папой не этого от тебя ждали, сынок…

Она сказала это всего один раз и больше никогда не повторяла, но Максу было достаточно. Приходя домой, он каждый день видел ее глаза и понимал, что ничего не изменилось – в них он навсегда останется неудачником, не оправдавшим их с отцом надежды.

Впрочем, отец как раз-таки не жаловался и во всем поддерживал Макса – особенно после того, как в его пятнадцать лет ушел из семьи, и они с мамой развелись. Макс знал, что он до сих пор испытывает за это чувство вины – но дальше так жить было нельзя, да и непонятно, как они с мамой вообще поженились – кроме Макса и любви к медицине, у них не было ровным счетом ничего общего. И если отец потом снова женился, на этот раз вполне счастливо – то мама после развода окончательно и бесповоротно поставила точку в отношениях с мужчинами и полностью посвятила себя работе. Надо сказать, что этот выбор принес свои плоды – она действительно построила неплохую карьеру и стала зав отделением, чем очень гордилась и считала своим главным достижением в жизни (чего нельзя было сказать о сыне). Но Макс все равно видел, что она не счастлива, и почему-то чувствовал свою вину. Не за то, что не стал врачом – скорее за развод родителей. Иногда он думал – а могло ли в их семье все сложиться по-другому?.. Но не находил ответа.

Пельмени слегка разварились, и Макс неуклюже ковырял их вилкой, зажатой в левой руке – правая все еще продолжала нещадно ныть, и он старался лишний раз ее не напрягать.

– Как на работе? – без особого интереса спросила мать, положив перед ним на стол початую пачку масла.

– Нормально… – рассеянно ответил Максим, думая о том, что пора бы им уже разъехаться, а ему, наконец, снять себе квартиру. Помнится, когда-то давно он уже заводил этот разговор, но мама восприняла его в штыки, потому что «нечего платить чужим людям за съем, надо покупать свое жилье». Денег на свое у Макса, разумеется, не было, а у матери он брать отказался, и все осталось по-прежнему. Но так ведь не может продолжаться вечно, в конце концов, ему двадцать восемь лет, сколько можно жить с родителями? Да и маме он надоел хуже горькой редьки, незачем ей каждый день наблюдать его под боком…

– Что у тебя с рукой? – вопрос выдернул его из прострации и заставил поднять голову от тарелки. Он и сам не заметил, как переложил вилку в правую руку, потому что левой есть было совсем неудобно, но при этом периодически морщился от боли и держался за плечо.

– Да ничего, ерунда, – пробормотал Макс и отхлебнул чай из большой кружки с изображением красной BMW – подарок отца на 23-е февраля…

– А ну-ка, встань, – скомандовала мать. В ее глазах, еще минуту назад потухших и слипающихся от усталости, мгновенно загорелся хищный профессиональный интерес. Здоровье сына для нее всегда стояло на первом месте, и она не жалела на него времени и внимания, чего никак нельзя было сказать о других аспектах его жизни. Максу всегда казалось, что здесь включается принцип: «Не смогла сделать человеком – так хоть вылечу». Впрочем, он не возражал, если это сделает ее хоть немного счастливей. В конце концов, каждый проявляет любовь по-своему, а в том, что мама его любит, он ни на минуту не сомневался.

Поэтому и сейчас он безропотно поднялся со стула и терпеливо позволил маме себя осмотреть. Терпеливо, насколько мог, потому что оказалось, что каждое прикосновение вызывает острую боль.

Мама быстрым отработанным движением уперлась одной рукой ему в лопатку, а другой потянула за плечо, отчего у Макса тут же потемнело в глазах…

– Э, дружок, да у тебя тут подвывих! – констатировала она с нескрываемым удовольствием, и не успел он опомниться, как она обхватила его сзади под грудью, чуть наклонила вперед и потянула безвольно висящую руку вверх на себя…

В конце Макс все-таки чуть не заорал. Зато по завершении экзекуции с удивлением понял, что в плече что-то встало на место, и он снова может им шевелить.