Глава 1
Я подошла к могиле и первая бросила в неё горстку земли. Мне казалось, что я уже не могу плакать, но слёзы всё бежали по щекам. Яростно вытерев их тыльной стороной ладони, я отошла, не желая знать, кто следующий подойдёт к погребению. Кажется, людей много, но я не уверена: они продолжают двоиться в глазах. Под всеобщее молчание могильщики взялись за лопаты и начали засыпать яму. Слишком медленно… Или слишком быстро? Слёзы с новой силой брызнули из глаз – теперь я не видела совсем ничего. Сердце стонало, как будто его сжали тисками и давят, давят, будут давить до тех пор, пока оно не разорвётся в клочья. Хотелось кричать, хотелось вырвать лопаты из рук могильщиков и раскопать оба гроба. Нет! Не хочу, чтобы сейчас всё закончилось! Я не хочу прощаться!
Но у судьбы другие планы. Рыхлая земля разделила меня с родителями. Теперь навсегда. Я дрожала. То ли от холода, то ли от негодования. Похоже, сначала ко мне подошла тётушка и, похлопав по плечу, сказала, что всё будет в порядке. Какая гнусная ложь. Ничего никогда больше не будет хорошо. Я буду просыпаться и завтракать без родителей, я больше не услышу их смеха, больше не увижу, как они подшучивают друг над другом, я больше не посмотрю с ними какой-то бессмысленный фильм по телевизору… Их больше не будет. Никогда. Ну почему, почему я не погибла вместе с ними? Мне хотелось вырвать собственное сердце из груди, лишь бы больше ничего не чувствовать. Я корила, ругала, ненавидела себя за то, что погибли они, а не я. Не понимаю, за что? Почему вселенная всегда забирает самых лучших?
Тётя сказала ещё какие-то пустые слова и, взяв меня за руку, нежно, как будто девчонку, куда-то повела. Ах да, поминки. И кто их придумал? Зачем? Очевидно ведь, что после прощания с родными, единственное, что хочется, – это уткнуться в подушку и разревется. Хочется выть, бить что угодно, кричать, но никак не сидеть за столом в компании абсолютно равнодушных людей. Не знаю, всем ли им плевать на моих родителей или это они специально всегда делают такие каменные лица? Наверняка, чтобы убедить, что ничего плохого не произошло, всего-то ещё одно надгробие появится на кладбище, к которому придётся волочиться в родительский день.
Для этих похорон я не сделала ничего. Я пыталась, но любой звонок оборачивался истерикой. Я не знала, кто всем этим занимался. Поэтому и не догадывалась, в какой ресторан меня привезли. Да и разве это важно? Я просто хотела, чтобы всё это закончилось. Кусок в горло не лез. И лапша, и каша застревали в глотке, так что я съела всего по ложке. Зато сестра, сидевшая напротив меня, уплетала за обе щёки, отчего её белокурые, как у меня, кудри нелепо дёргались. Она была такой свежей, румяной. Щёки пылали огнём и здоровьем. Голубые, в маму, глаза были умело подчёркнуты чёрной подводкой и блестели из-за ярких золотых теней. Я всегда завидовала её светлым глазам, мне достались карие – от папы. Но остальное в ней я ненавидела, потому что мы были слишком похожи внешне, разве что, у меня на лице не такого слоя штукатурки. Ей всегда были безразличны родители. Всё, что они получили от своей любимой дочурки – это истерики, скандалы, постоянные жалобы от учителей и соседей и, под конец, её дерзкий побег. Как же, как же я её ненавидела за всё это! Я не отводила от неё осуждающего взгляда, пытаясь воззвать к её совести, но она не обращала на меня ни малейшего внимания. И всё, что мне оставалось, – не дать волю моей злости.
По желанию начали поминать покойных. Каждый говорил что-то своё, повторяя неизменное «пусть земля им будет пухом», а потом со словами поддержки обращались ко мне. Я слушала, хотела узнать чуть больше о своих родителях в этот последний день. Как бы то ни было, но мы не можем знать о наших папах и мамах всё и как-то даже не спрашиваем их. Лишь после расставания с ними мы жадно вслушиваемся в любой разговор, где они хоть как-то упоминаются.
Но в итоге все эти лживые слова поддержки в конце их рассказов заставляли меня страдать ещё больше. Мне это не надо. Мне не нужна их якобы забота. Я просто хочу, чтобы всё это было сном. Хотелось просто встать с рассветом, потянуться, побежать на кухню, слыша ароматный запах кофе, который мне приготовила мама, и радостно улыбаться новому дню.
Я яростно щипала себя, пока слёзы снова собирались в уголках глаз, но не просыпалась. Как же я хочу, чтобы они вернулись…
– Я… тоже скажу, – встала я, едва не уронив стул. Я взяла стакан, но руки дрожали. Пришлось глубоко вздохнуть, чтобы немного успокоиться – не помогло. – Они были, нет, они есть мои родители, они прекрасные люди. Не было людей добрее их, не было никого, кто был бы мне ближе. Они всегда всем помогали, делились своим прекрасным настроением со всеми окружающими, мечтали, чтобы все их близкие счастливо улыбались, но также я знаю, что им пришлось многое вытерпеть. И я верю, что они останутся в памяти каждого из вас, – голос задрожал, всё снова началось размываться. – Я буду помнить о них только самое лучшее, я навсегда сохраню их в своём сердце и душе, – я совсем разревелась, кто-то погладил меня по плечу, пытаясь успокоить. Все отпили немного из стаканов, и я тяжело упала на стул.
Нет, нет, я не могу больше здесь находиться. Я попыталась сказать об этом тёте, и она, к счастью, меня услышала. Совсем скоро все начали собираться домой. Совсем скоро все начали собираться. Кто-то предложил подвезти меня, но я вяло помотала головой, отказываюсь. Больше не было сил кого-то видеть или слышать.
Однако, когда я проводила всех около выхода из ресторана, ко мне неожиданно подошла сестра и положила руку на моё плечо. Я с грустью посмотрела в её сторону. У меня больше не было сил злиться. Не сейчас.
– Теперь остались только мы с тобой. Нам нужно держаться вместе. Родители этого хотели бы, – я сжала её тёплую ладонь в своей руке. – Возвращайся домой. В нашу квартиру. Нам придётся научиться быть счастливыми даже без родителей.
Она долго молчала, смотря куда-то вдаль и только через несколько минут ответила неуверенно:
– Давай попробуем.
У меня перехватило дыхание. Её голос казался таким чужим, незнакомым, далёким, как будто она была вовсе не моя сестра, лишь незнакомец, проходящий мимо. Неужели эти года настолько всё изменили? Она теперь другая, и я тоже. Сможем ли мы подружится, если в её голосе играют нотки сомнения? Что это? Страх перед будущим или полное неверие в то, что нам удастся вновь сблизится? И правда, каковы же шансы? Что нас ждёт дальше?
Глава 2
Я зашла первая и нажала на выключатель – коридор тут же залил яркий электрический свет. То, что сестра согласилась переехать обратно в родительскую квартиру, немного воодушевило меня.
Первое, на что упал мой взгляд, был чемодан, пристроившийся около шкафа. Улыбка тут же сползла с моего лица. Я и забыла, что у неё, вообще-то, тоже есть ключ. Получается, зря я что-то говорила про родной кров – она итак планировала обустроиться в этой квартире. Стоило догадаться, где бы ещё она жила? Хотя, может, ей нужно столько вещей на два дня.
– Я смотрю, ты уже заезжала сюда? – я натянула улыбку, чтобы не задеть Еву.
– Да, не могла же я ехать на похороны с чемоданом, – равнодушно пожала она плечами. – Но, я надеюсь, ты одолжишь мне свои вещи, – она подняла на меня наглый взгляд, вопросительно приподняв брови. – То я решила избавиться от многого. Если уж начинать новую жизнь, то сполна.
– Да-да, конечно, – я пыталась сдержаться как только могла, но саркастические нотки всё же проскользнули в моих словах.
Но Еву, кажется, даже не интересовал мой ответ. Она уже сдирала плёнку с чемодана. Я вздохнула и начала её помогать.
– Ты хорошо помнишь эту квартиру? – спрашивала я, раскладывая Евины вещи по полкам.
– Конечно, – кивнула сестра. – Было бы странно её забыть.
Когда Еве было 16, она сбежала в Москву. Там, вроде, поступила в колледж. Не знаю, была ли она счастлива там, в Москве. Но всю свою сознательную жизнь она твердила, что ненавидит наш родной город, нашу семью и вообще всё, что её окружает. Однако вот она вернулась в свои двадцать четыре. Стала бы она эта делать, будь её новая жизнь именно той, о которой она мечтала? Сомневаюсь.