Мать уже суетилась на кухне, приготавливая завтрак. На плите закипал чайник. Отец тщательно брился перед зеркалом. Яша чувствовал, что его ожидает какая-то радость, но, глядя на родителей, на их озабоченные лица, не мог вспомнить, что это такое может быть. Он надел самую лучшую рубаху, новые брюки и начистил до блеска ботинки, затем отодвинул штору и выглянул в окно, но снег ночью не выпал, чего мальчик ожидал с нетерпением.

Он сел за стол и за завтраком вспомнил про свою любовь. Как только родители ушли на работу, бросился к телефону и стал набирать номер.

- А, это ты, - подняла Аня трубку, - подожди, я чищу зубы. - Он слышал, как шумит вода, рядом с трубкой тикали часы; мальчик приложил к уху свои на руке и тоже послушал; вот зашлепали тапочки - она не шла, а бежала к телефону. - Как хорошо, что ты позвонил! Давай встретимся не в десять, а в одиннадцать...

После того, как услышал ее, Яша не мог доесть завтрак и уже не мог оставаться дома. В школу не пошел, а шлялся по городу, то и дело поглядывая на часы, но время остановилось, и мальчик догадался: вот-вот пойдет снег.

Они встречались на остановке трамвая. Над путями на колоннах громоздилась, закрывала небо крыша, у колонн они и встречались. Оказалось, что Яша приехал очень рано, и он решил пройтись по парку. У ручья лес не шелохнулся - в природе все обмерло, как бывает поздней осенью, и Яша вдруг отчетливо почувствовал, что в последний раз здесь. С деревьев листья слетели, под ногами замерзшие колеи на дороге и соломенного цвета трава по сторонам, а дали сизые, далекие. Нужно уже было поворачивать, и он побрел назад.

Еще долго торчал у колонн, наблюдая, как из трамваев одни пассажиры выходят, а другие толкаются, спешат занять места. Скоро наступило полдвенадцатого. Яша уже не надеялся, что Аня приедет, но следил, не отрываясь, за каждой девушкой на остановке и все равно не заметил, как она неожиданно появилась перед ним. Лицо у нее так густо намазано было кремом и осыпано пудрой, что за этой маской, которая сладко, приторно пахла, глаза ее померкли в разрезах жирно подведенных век с накрашенными ресницами.

- Я не узнал тебя, - вздрогнул Яша.

Из-за туч показалось солнце, и небо засияло предзимней звонкой голубизной, снег так и не выпал, на подстриженных газонах зеленела трава, и с Аней хорошо было идти, ощущая в руке ее ладошку. Они направились по дорожке к парку, и Яша решил рассказать, кто ему приснился; неожиданно Аня заплакала и выдернула руку, чтобы смахнуть слезы.

- Не плачь, - сказал Яша. - Тебе хорошо гулять со мной?

- Да, - ответила она.

- Ну и не надо ни о чем думать, - сказал он. - Посмотри, какой сегодня день!

- Да, - подтвердила Аня, вытирая слезы, - день прекрасный, только мне тяжелее, чем тебе, поверь.

- Ты всегда можешь сказать, что тебе не хочется со мной гулять.

- Но я не хочу этого говорить...

Тут Яша стал осыпать поцелуями ее сладкое под кремом лицо.

- На нас смотрят, - оглядывалась Аня.

- Хорошая, - обнимая ее, он прошептал.

Она опустила глаза:

- Не такая я и хорошая.

Яша сразу обо всем догадался, но что же ему тут было делать?

- Я хочу поговорить с тобой, - начала Аня.

- Ну говори скорее! - взмолился он.

Но она молчала. И тогда Яша сказал:

- Не надо ничего говорить - и так все понятно. - И ему вдруг стало очень легко.

- Ну что, пошли назад, - сказала Аня.

Тут наваливается на Яшу гора, вырастает все больше и больше - и деваться уже некуда. И он воскликнул:

- Дай же хоть посмотрю на тебя!

- Сейчас я опять заплачу, - пролепетала Аня, и мальчик догадался: она весь вечер вчера прорыдала в ванной, а сегодня утром, чтобы скрыть следы слез, замешала на лице эту отвратительную розовую маску.

Он не выдержал и снова обнял ее. Рядом по дорожке спешили люди, однако Яша не обращал на них внимания, и Аня теперь не обращала, но как только он обнял ее и она его обняла, мальчик понял, что так будет еще больнее.

Они отодвинулись друг от друга.

- Ну вот мы и попрощались, - вздохнула Аня.

Медленно побрели они обратно, очень медленно, решили разъехаться в разные стороны, и на остановке предстояло еще раз попрощаться. Сразу пришел трамвай, это уж было чересчур, и Яша сказал:

- Этот не считается, а когда придет следующий, тогда...

- Ну и куда ты сейчас пойдешь? - спросила Аня.

- Не знаю, - сказал он. - А ты куда поедешь?

Следующий трамвай был Яшин, и, вскочив в него, мальчик обернулся, чтобы помахать рукой напоследок. На остановке никого, ни одного человека, и вот это оказалось страшно; нельзя было понять, куда Аня подевалась, а когда непонятно, то вдвойне страшно. Но в самое последнее мгновенье он увидел за колонной как будто тень - она прижалась к колонне, и Яша сообразил, что это ее тень: ей некуда больше спрятаться. Двери захлопнулись, трамвай помчался, и колонны промелькнули одна за другой.

В трамвае рядом с мальчиком читал газету старик. Яша заглянул ему через плечо и увидел в газете карикатуру на президента. Сразу же вспомнил свой сон, и все происшедшее в этот день собралось в одну точку, вся жизнь, и только сейчас Яша осознал свою утрату. В одну минуту небо за окном нахмурилось, пошел снег, повалил; проезжали мимо какого-то длинного-длинного здания из мутно-шоколадного кирпича, на окнах чугунные решетки, перед домом березы - на одной из них сохранилась желтая листва, и она сияла ярче снега.

Вернувшись домой, Яша вспомнил про неоконченное письмо. После того, как встретил Аню, хотел разорвать его, но все-таки перечитал и продолжил писать - другим почерком, в других выражениях, невольно прислушиваясь к дыханию отца в соседней комнате. И если вчера он писал одно, то сейчас совсем другое, когда так ощутимо, явственно всплыла давнишняя единственная любовь, которую не забыть; и он не захотел Таю обманывать, но не мог открыть сокровенное, и, чтобы покончить со всем этим, он прямо в письме сделал Тае предложение, сознавая: она, безусловно, откажет, разобравшись, что написано между строк, и ему не надо будет объясняться.

После бессонных ночей рано улеглись; Яша заткнул пальцами уши, чтобы не слышать, как хрипит отец, и сумел забыться, но посреди ночи вскочил. Старик дышал спокойнее, и Яша зажег в спальне свет, посмотрел на отца, потом на часы и опять лег; уши не затыкал, но все равно уснул, кажется, на одну минутку, не больше, а очнувшись, ничего не услышал.

Яша разбудил мать и осторожно, словно крадучись, вошел в спальню. Старик в последний раз с силой выдохнул из себя воздух; это было неожиданно, ведь сколько минут он уже не дышал, и от ужаса перед смертью у Яши онемело все внутри.

Мама налила в тазик воды, приготовила мочалку, полотенца; достала из шкафа отдельно хранившиеся белье, белую сорочку и черный костюм. Только крестик, который старик, не веруя, не носил, она не могла найти, а нашла какой-то, неизвестно чей, на ниточке. Потом этот крестик на ниточке и надели на покойника.

Утром Яша отправился на вокзал, чтобы ехать в деревню - на родину, где отца решили похоронить. Яша не замечал ни прохожих, ни машин на улицах; брел, как по пустыне, и видел один снег. Жуткая его белизна слепила после бессонной ночи. У развалин монастыря опять дети катались на куске фанеры, бросались снежками. Вчера Яша здесь встретил свою первую любовь, которую не видел много лет, и сейчас, когда умер отец, догадался, за что ему выпало счастье увидеть ее и к чему эта встреча. Он еле поднимал ноги; ботинки скребли по снегу. И, когда шел мимо почты, вспомнил про письмо к Тае, вынул из кармана конверт и опустил его в ящик.

Скоро Яша сидел в вагоне и пялился в окошко, где мелькали зимние, голые деревья. Сначала он не обратил внимания на балалаечную музыку из репродуктора, но деревья мелькали, музыка играла, и Яша почувствовал себя неожиданно легко и ощутил радость. Возможно, после тяжелой болезни отца, когда все закончилось и он попал в другую обстановку, и должно стать иначе, но Яша отчетливо ощутил, что старик рядом, и ему весело от этой бойкой музыки, и он тоже едет на родину.