После занятий сексом Ева заснула, опустив свою голову мне на плечо - милая базальтовая глыба башки. Такой вполне ординарный жест проявления чувств, но что он может означать для ксеноморфа? То же самое что и для меня, жест безоговорочного доверия и приязни, или что-то совсем другое, что-то о чём я никогда не догадаюсь. Очень самонадеянно думать о доверии общаясь с чудовищем, но я снова и снова к этому возвращался, всю ночь напролёт, потому что уснуть не было никакой возможности - я проиграл свой сон в угоду чужому сновидению. Дело в том, что голова Евы - очень тяжёлая, словно отлитая из чугуна, солидная болванка: удержать её всю ночь на своём плече - занятие крайне утомительное. Под утро плечё начало ныть, как будто придавленное обломком горной породы. Эту запись я делаю уже с утра, по свежим следам проведённой ночи, в то время, как вся левая сторона моего тела саднит, а половину плеча накрыло обширное фиолетовое пятно с жёлтыми подпалинами. Как настоящий, закалённый в боях любовник, я продержался всю ночь. Героический синяк любви. Я морщусь от боли и всё же оно того стоило. Я нисколько об этом не жалею и надо будет завтра перетерплю всё сызнова, как ни в чём не бывало, лишь бы Еве сладко спалось и мерно сопелось у меня под боком. Я охраняю сон любимой, вечно на страже её сюрреализма. На моём плече, она в полной безопасности, словно за крепостной стеной замка.
- 14 марта. Вчера у меня состоялся непростой разговор с Ириной, если это, конечно, можно назвать разговором. Как на мой взгляд, это более напоминало семейную сцену, лубочный скандал супругов. Ирина как всегда была в своем репертуаре: пошёл на хуй, иди сюда. Мы солидно поорали на друг дружку, я попробовал поставить её на место, она попробовала поставить на место меня - всё честно, под конец мы рассорились вдрызг; расстались метая в друг друга громы и молнии. Боюсь, что она прокляла меня самым неумолимым женским проклятием, чего доброго не сегодня-завтра я превращусь в земляную, бородавчатую жабу. Подозреваю, что она влюбилась в вашего покорного слугу или типа того, от неё даже несло духами, как от прошмандовки - запах, который я совершенно потерял из вида. Представляете: ВЛЮБИЛАСЬ. И это после всего что я с ней сотворил. Кажется она даже не против трахаться со мной на добровольных началах, без всех этих тоталитарно-полицейских атрибутов. Интересно что это: уловка неистребимого бабского коварства или бабская же, тварная потребность? То что это любовь я по трезвому размышлению отбрасываю сразу, хотя, с другой стороны, это не может не заинтересовать: какие патологические чувства могут произрасти на хорошо удобренной и обильно обвафленной почве непрекращающегося полового насилия. Полгода я, не стесняясь, тарабанил её во все дыры и вдруг на тебе, прошу любить и жаловать - любовь, твою мать, морковь. Обосраться. А что, в конце концов, почему бы и нет. Пути женской матки неисповедимы. Неудивительно, что Ирина поплыла. В этом что-то есть. Непонятно только: она втюрилась в меня или в мой член? Забавненько получилось.
Эх Ириша, Ириша, и не долго же ты продержалась. А сколько было гонору, праведного гнева и куда всё это сгинуло? Перегнило вместе с дерьмом, получился прелестный перегной. Но проблема в том, что мне и даром не нужен её добровольный, гламурненький секс - свинство какое. Мне это не интересно. Мне было в кайф брать её еле тёпленькую, по живому, причиняя муки и физическую боль, именно в этом заключался весь цимес. А что она теперь предлагает взамен: сладенькие, добропорядочные потрахульки по взаимному согласию? Нет уж, прошу меня извинить, этот кисель не для меня, пусть хлебает его в одиночку. Дело даже не в том, что я ничего к ней не чувствую, хрен с ней с этой любовью, а в том что от былого вожделения не осталось и следа. Ирина потеряла для меня свою сексуальную привлекательность, она больше не звезда на власатом небосклоне моей порнографии, она более не притягивает, из шедевра животного магнетизма она вдруг превратилась в прокисшую жёнушку, в чёрную краюха ежедневной супруги. И на хер мне это нужно? Раньше я сходил с ума по хлипкому, разлагающемуся мясцу её вагины, теперь же мне это абсолютно по-барабану. Сегодня я смотрю на Скрински, как импотент. Испытав ко мне чувства, что сам по себе нелепость, она потеряла в моих глазах всякую ценность. Она мне нравилась за борзость, за фригидность, неуступчивость, за сопротивление материала, я любил её насиловать, а не изводить индийскими ласками. И то что Ирина, как оказывается, при этом испытывала что-то помимо позора и унижения, низводит на нет все мои маркизодесадовские потуги на этом поприще. Значит хреново насиловал, не дожал, не допердолил, дал слабину, сблагодушничал, позволил себе почивать на кокаиновых лаврах. Видать сие поприще мне не по плечу - кишка тонка. Как верная спутница жизни, Ирина меня ни капельки не волнует, в этой ипостаси ей нечего мне предложить: зачем мне её вонючая дырка, если у меня есть тугая, каучуковая клоака Евы Браун. Об этом даже смешно говорить. Вот если бы Ирина Скрински была ксеноморфом или другим каким-нибудь саблезубым уёбищем, тогда бы да, тогда бы другое дело, но человек и славненькие человеческие отношения - нет, ни в коем случае. Зачем мне снова жевать, то что я давно уже высрал? После Евы Браун мне кажется это скучным - пресная недоваренная жвачка, а не порнография.
- 15 марта. Я совершенно потерял из вида Еремея. Обычно андроид частенько попадался мне на глаза, теперь же его днём с огнём не увидишь. Я не думаю, что он специально от меня прячется, это было бы слишком даже для такого интеллектуального автомата, но, чёрт возьми, где-то ведь он шатается, чем-то ведь непременно занят. Андроиды не могут просто сидеть, сложа руки, даже элементарное сидение на одном месте должно предполагать для них какой-то смысл, иметь какую-то дополнительную полезную нагрузку. Как не крути, но праздность - это чисто человеческий удел. Наверное, при желании андроид смог бы её правдоподобно симитировать, но только в том случае если в этом будет какая-то насущная необходимость, но сам процесс ради процесса - никогда; роботами всегда движет цель, а не отсутствие её, досуг - это не их конёк. На мои вопросы о Еремее Маман, как правило, меня информирует, что он находится или в складском корпусе или в медицинском отсеке вместе с объектом Х. В регистрационном списке Маман объектом Х именуется Ирина Скрински, после того как я лишил её идентификационного кода доступа. Маман перестала её узнавать, для неё бывший капитан превратился в биологический объект человеческого происхождения, лишённый всяческих полномочий. Теперь она не полноценный член экипажа, а ноль без палочки - так я пытаюсь себя обезопасить от возможных инсинуаций с её стороны. Нельзя недооценивать Ирину, особенно после нашего последнего разговора. Я почему-то до сих пор уверен, что, костлявая и полудохлая, она ещё не сказала своего последнего слова. Правда на сегодня этот аспект меня мало интересует. Всё что связано с Ириной для меня по сути умерло, я его похоронил ещё месяц назад, запечатал в той сырой пещере и ничего эксгумировать не собираюсь. Я стараюсь избежать гнилятины прошлого, подобное общение меня не привлекает, хотя, с другой стороны, держать при себе пылающую гневом, неудовлетворённую самку - дело небезопасное. Я даже начал исподволь подумывать: а не отдать ли мне её на съедение Еве. Стерва против стервы. Скормить одну самку другой, то-то было бы зрелище - пальчики оближешь. Ева разобралась бы с моей бывшей за милую душу, валандаться не в её правилах. Моя теперешняя сжирает мою прошлую - да уж, в этом что-то есть, преемственность возведённая до высот гастрономии. Всё это, конечно, замечательно, но допустить это, означало бы праздновать труса, испугаться, признаться что боишься, посаженную на стальные наручники, хилячку. Да и к тому же уж больно это по-картинному мелодраматично, такие себе игрища в древнеримском духе, когда львы на арене не уживались с ранними христианами - всё это уже было. Хотя, если хорошенько подумать: разве не в таком мире я сейчас существую, добровольно в него себя погрузив. Чем моё нынешнее бытие на борту рухнувшего звездолёта "Экзис" отличается от бытия распущенного императора квиритов или какого-нибудь царька пряного Востока. По существу, ничем. Разве только тем, что их разнузданность проистекала в изукрашенных покоях дворцов, а моя - под полуметровым слоем внешней керамитовой обшивки, в обстановке хай-тэк. То бишь исключительно интерьером, отчего моя не лишённая современных благ опочивальня не становится менее варварской по сути. Но разница всё же есть - разница в контрасте, эстетическая. К тому же чтобы её почувствовать, я должен отдавать себе полный отчёт в собственной испорченности, без этого никак, а отдавал ли его себе, погрязший в пороках, сказочный вельможа Азии или какой-нибудь раздухарившийся вождь племени каннибалов - сомневаюсь. Более того для меня осознание собственной извращённости и контраст который при этом невольно возникает, контраст между уровнем развития цивилизации и низменностью человеческих нравов, является дополнительным источником наслаждения, главною приправою для мясного блюда моего грехопадения. Без сопутствующего антуража оно потеряло бы львиную долю своего обаяния, стало бы заунывным и чёрствым, лишённым всякого изюма программным пороком. Я люблю вкушать этот контраст, люблю смаковать эту пропасть, она меня будоражит не менее самого греха. Другими словам мне более по нраву предаваться извращениям на борту космического корабля, чем в шикарных покоях шахиншаха. На борту космического летательного аппарата я грешу более откровенно, более сознательно, цивилизация и культура привносят в моё падение особенную глубину и перспективу, это более стереоскопическое распутство, история человечества наделяет его дивным стереоскопически эффектом, неизгладимым историческим объёмом. Чем дальше в будущее, тем слаще быть извращенцем, тем смачнее грешить, путь пройденный человечеством возводит порок в особую степень, на особый пьедестал, невольно делает его на целый порядок двусмысленнее и интенсивней. Отсюда, наверное, и моя тяга к болезненным изыскам восемнадцатого века: аристократизм великолепно оттеняет порчу нравов, резкость переходов особенно наглядна, контраст, как говорится, на лицо - неудивительно что я обставил свою берлогу в стиле рококо, это дополнительно позволяет мне сыграть на нюансах, выжать всё возможное из собственной низости, делает её более экстравагантной и вкусненькой. Я окружил себя двойным слоем контрастов. Моё грехопадение во-первых изумительно контрастирует с внутренним слоем обстановки эпохи Просвещения, а во-вторых с внешнею керамитовою обшивкой космического корабля. В первом случае мою мерзость выгодно оттеняет рафинированная культура времён Людовика XV, а во втором - технологическая цивилизация эпохи межпланетных перелётов. И в том и в другом варианте я не остаюсь в накладе, я стригу купоны обеими руками, играю на двух инструментах одновременно. Один оттенок моих низменных страстей помещён внутрь другого их оттенка. Я как будто нахожусь внутри китайской шкатулочки контрастов. Сначала открываешь верхнюю шкатулку, отваливаешь тяжеленную керамитовую крышку внешней обшивки - за ней находится шкатулка поменьше и значительно тоньше работы. Нижнюю шкатулку из красного дерева отворяешь уже нажатием потайной кнопочки, её орнаментальная крышечка с музыкальным лязганьем отворачивается наружу, а там внутри, наконец-то, я - я во всей красоте своей витиеватой барочной мерзости. Мадам. мсье, прошу любить и жаловать.