Глава 8

   Людцов забрёл в помещение библиотеки. Здесь царил полнейший бедлам: книги, книги, книги. Они валялись повсюду, стеллажи для их хранения рухнули во время аварийной посадки звездолёта, образовав непроходимые геологические завалы. Зайдя в библиотеку ты буквально по колена погрязал в разного рода литературе, в отдельных местах она поднималась тебе до пояса. Людцов не любил сюда заходить, вид книжных буераков ему претил. Можно было нагнутся и запустив руку в шелестящую кучу, словно рыбу из воды, вытащить на свет божий какую-то богом забытую книженцию. Сколько раз Владислав говорил себе навести в библиотеке порядок, но всякий раз дальше слов дело не шло. Оно и понятно: всегда мешало что-то более неотложное и насущное, ради чего можно было закрыть глаза на бумажный хаос - руки просто не доходили. На исходе второго года библиотека так и оставалась в своём первоначальном бедственном положении. Можно было только представить нисхождение каких книжных лавин вызвала аварийная посадка корабля. Пожалуй, это можно было сравнить только с резким смещением литосферных плит. Теперь, зайдя в помещение библиотеки, Людцов поморщился. Сразу за раздвинутыми створками входного проёма начинались пахнущие плесенью завалы. Кибернетик зашёл, загребая ногами книги. Он входил в библиотеку, словно погружаясь в очень тяжёлую, неподатливую воду. Здесь разлилось глубокое, грубое море книг и не вызывало сомнений что в нём можно было искупаться, окунувшись целиком, совсем как в далёком детстве. На первый взгляд ничего не мешало прямо при входе нырнуть в скопище печатного слова, с головой уйти под воду, и вынырнуть где-то на другом конце этой дикой бумажной массы, в потаённейшем уголке библиотеки, куда никто из смертных не доплывал, пронырнув всю литературу мира насквозь. А что там, на другом конце литературы, с какими странными рыбинами книг можно было встретится с глазу на глаз? Какие диковинные экземпляры хранит в себе Марианская глубина библиотеки?

   Людцов медленно присел на корточки и сунул руку в чёрствую воду книг. Она по локоть пропала в грубой глубине книжного массива. Кибернетик что-то там копался, словно пытаясь ухватить за хвост заветный экземпляр. Через секунду он извлёк наружу заключённую в твёрдую обложку книженцию - "Герой нашего времени". Тяжёленький, синий томик трепыхался в руке Людцова - так себе рыбёшка. Классическая русская проза, благородненькие нравы, благоухание девятнадцатого века - это не совсем то на что рассчитывал кибернетик: где он, а где девятнадцатый век. Его игра в маркиза де Людцова покоилась на совсем иных ассоциациях. Никакого благородства лишь кривляние, аристократизм как способ заявить о своём втором дне, дворянская честь в данном случае выглядела неуместно, она болталась между ног, как пенис импотента. Для кибернетика суть аристократизма носила совсем другой характер, впрочем, вполне может быть и печоринский, если хорошенько подумать. Знатность - это прежде всего серная кислота издевательства над всем на свете, это возможность иронически сигануть в бездну, лёгкие ненавязчивые поиски себя в глубинах падения. Ну при чём здесь достоинство и честь, скажите мне, пожалуйста. Людцов дегустировал свой грех в разных комбинациях и с понятием аристократизма он воспринимался особливо сладко, с едва уловимой, пикантной горчинкой. Все эти графини и маркизы были лишь уловкой, чтобы поглубже и послаще пасть. Он взял его на вооружение чтобы более явственно вкусить смрад собственной низости. Эх, Михаил Юрьевич, Михаил Юрьевич, если бы вы только знали уровень нашего плинтуса, в каких тошнотных отбросах мы ползаем - Печорин отдыхает. Людцов развернул книгу, она открылась где-то на середине, словно сама собой развернула бледные ноги. Он начал читать с первого попавшегося места: "... Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня, и женский свежий голосок, - но откуда? Прислушиваюсь - напев странный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь - никого нет кругом; прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье, с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза..." Людцов захлопнул томик и швырнул его обратно в кучу сваленных книг. Эх ты чёрт и как такое сегодня можно читать - сентиментальщина. Как же ты, Печорин, высокопарен и наивен в своих демонических потугах, это с претензией сервированный стол для дружеской попойки, а не демонизм. Забраться на край Мироздания, чтобы предаваться изжившим себя, романтическим грёзам давно минувшего - нет уж, увольте, это не для меня.

   Людцов снова нагнулся и, не глядя, подхватил лежащую сверху, слегка обрюзгшую книгу - пухленький том Кибериуса "Человек и ксеноморф: история взаимоотношений". Посмотрим-посмотрим. Не самое лучшее чтиво, но уж лучше это, чем слащавенький бред романтизма. Открыв книгу, Людцов пропустил вступительную статью и начал прямо с рабочего текста монографии. Постепенно книженция, вопреки ожиданию, затянула.

   Трудно сказать когда люди и чужие впервые встретились, поскольку встречи эти, как правило, приводили к летальному исходу одной из сторон: люди как физически более слабая сторона погибали, а с ними и сама возможность узнать о наличии такого контакта. Будет правильно говорить не о первом контакте, а о первом человеке оставшемся в живых после встречи с ксеноморфами. Человек этот Эллен Луиза Рипли - уорент-офицер на грузовом судне "Ностромо". Именно с неё начинается официальная история взаимоотношений двух видов, так сказать её канонизированная часть. Рипли первая кто остался в живых, кто счастливо избежал гибели, от неё люди узнали о существовании в космосе конкурентоспособной формы жизни. Сначала это казалось похожим на сказку, собственно, многие к этому так и отнеслись, как к байке на космическую тему, что-то вроде звёздного фольклора. Разумеется, Рипли никто не поверил и прошло ещё не одно десятилетие прежде чем учёные, а с ними и всё остальное человечество, начало относится к подобным историям всерьёз. Как только ксеноморфы стали достоянием общественности, тут же получил второе дыхание, вполне естественный для людей, миф о борьбе между силами добра и зла, в котором земляне, само собой, принимали участие на стороне света. Этот миф очень хорошо ложился на почву взаимоотношений Человека и Чужого: человек есть ставленник вселенского добра, чужие - приспешники тёмных сил. Кто же из землян мог усомнится в подобной констатации факта, но с чисто научной точки зрения вышеприведённая мифологема не выдерживала никакой критики. Обычная ситуация: когда наука топчется на месте, с особенной яростью ломаются копья богословия.

   С момента появления на арене ксеноморфов, возникло немало неразрешимых вопросов, связанных, прежде всего, с историей происхождения и эволюции данного вида. Очень долго оставалось загадкой какие природные условия привели к возникновению существ подобного экстремального типа и где находится их альма-матер - родная планета чужих. Разумеется, возникали и сопутствующие вопросы, связанные с существованием цивилизации "жокеев" или "инженеров", на чьём корабле было впервые обнаружено логово ксеноморфов. И если цивилизацию жокеев признали гуманоидной, что позволяло в общих чертах уяснить себе характер её происхождения и основные принципы развития, то с ксеноморфами всё обстояло гораздо сложнее.