Из натопленного уютного помещения, отделяемого тонким стеклом от серой сырости скучной улицы, подернутой туманной дымкой, совершено не хотелось уходить, и Джонатан позволил себе задержаться. Уже завтра он не сможет так же беззаботно проводить время, оставаясь в упоенном одиночестве.

Скрипнула дверь, и плавный ход рассуждений коммондера был прерван воинским приветствием:

– Сэр, разрешите составить вам компанию?

– Здравствуйте, Вильям. Присаживайтесь.

– Не ожидал увидеть вас в такую рань.

Лейтенант выделил местоимение особой интонацией, поскольку неподдельно уважал командира.

– Возвращаюсь из почтамта.

Вильям бросил многозначительный взгляд на кожаную папку старшего офицера, в которой тот по обыкновению носил письма. Удержав в себе неосторожный вопрос, он заказал чая и запасся терпением. Коммондер не любил распространяться о новостях, пришедших из Далона на его имя, и тем более никого не касалась его переписка. Многие замечали, что он много писал на имя некоего Оливера Смита, проживающего в столичном пригороде. Среди офицеров ходили разные слухи, поскольку район адресата считался престижным. Кто-то однажды предположил, что Джонатан – протеже этого Оливера.

– Обожаю это место, – уводя разговор в другое русло, начал Вильям. – Чертовски славный чай!

Джонатан улыбнулся.

– Запомните этот аромат. Еще не скоро мы почувствуем его вновь.

Лейтенант перехватил взгляд коммондера и кивнул, обозначив то, что он понял намек.

– Маневры?

– В некотором роде.

– А как же мистер Коу?

– Его заменит ассистент, – с хмурым выражением лица тяжело обронил Джонатан.

И дело было не в личности помощника Коу и не в том, что трагически вывихнутая рука механика, поспешно обставленная под уход в увольнение, оказалась весьма несвоевременной травмой. Инструкции адмиралтейства были точны и понятны. Другая яхта проекта «Жарю» потерпела крушение на северной петле, и ее обломки прибило к нубрийским фьордам. Потеря еще одного корабля, вполне возможно, приведет к закрытию проекта. Поэтому во время выполнения полета ему следовало придерживаться строгих правил, предписывающих избегать рискованных маневров и соблюдать ежедневный осмотр корпуса на предмет обнаружения трещин.

Никто из команды не должен был узнать о происшествии. Моряки – на редкость суеверный и мнительный народ, выдумавший целый свод примет на все случаи жизни. Если офицеры допустят распространение слухов и домыслов, то поход превратится в сущее наказание и придется заменять матросов, тем самым поставив крест на двухмесячных тренировках, предшествовавших боевому вылету.

– Для маневров достаточно иметь парусное вооружение.

– Ценю ваш настрой. Мне повезло служить рядом с вами.

– Сэр, вы достойны большего, если позволите, – откровенно заявил Вильям.

Джонатан удивленно поднял брови.

– Я только что видел Ричарда с командирскими нашивками, – пояснил лейтенант.

– Понимаю. Мы пересеклись в штабе.

О давнем противостоянии двух соперников, начавшемся с курсантской скамьи и перешагнувшим мичманство, не знали, пожалуй, только портовые крысы, обращающие внимание исключительно на поднимаемые на борт припасы.

– Только подумать, он самый молодой капитан на флоте!

Эмоции переполняли Вильяма, и было непонятно, чего в его голосе было больше: зависти или восхищения.

Джонатан кивнул и опрокинул в себя содержимое чашки. Коммондер мог бы отметить, что когда ты рождаешься сыном лорда-адмирала, то совершать карьерные взлеты становится немного проще, но не произнес эту фразу, иначе она бы выглядела как нытье вечно недовольного и слабохарактерного неудачника.

Как любили повторять между меланхоличными затяжками трубки убеленные сединами морские волки, кутающиеся в клубы табачного дыма: если заглянуть в старые карты и проследить за линией пройденного курса, то увидишь характер капитана. В отличие от многих, Джонатону было бы противно тянуть лямку только ради нарукавных нашивок. Чувство долга имело для него гораздо большее значение.

В его руках – разрешение на вылет, и, по сравнению с фрегатом «Превосходящим», Джонатан имел больше возможностей, чтобы проявить себя. Уже не в первой ему приходилось убеждаться в иронии судьбы, на этот раз обрекающей быстроходный военный фрегат с громким именем на бесконечно скучное стояние на рейде или рутинное патрулирование прибрежных вод.

– Вы представляете, он предложил мне уйти к нему в команду, и, клянусь честью, я не последний, кто услышит нечто подобное!

Пришлось заказать еще один заварной чайник, чтобы обстоятельно и со всеми подробностями выяснить детали разговора Вильяма с Ричардом.

– Что вы ему ответили?

– Конечно, я сказал, что мне надо обдумать его слова.

– Очень мудро, мистер Вильям. С таким человеком нельзя портить отношения.

Никто не сомневался в способностях и личностных качествах Ричарда, позволяющих добиться высокого поста. Пройдут годы, и воспоминания о прямом отказе могут оказать на Вильяма самое пагубное воздействие.

– Он всего лишь хотел пополнить команду?

– Как мне показалось, ему было интересно абсолютно все. Да, он спрашивал о ваших делах. Надо отдать должное, у него не было желания вас оскорбить.

– Вот как? – сухо уточнил Джонатан. – Допустим. Вернемся к его предложению. Зачем вы ему понадобились?

– Ричард выискивает самых отчаянных и храбрых офицеров, стремящихся сделать карьеру. Ему известно о каждом, кто чем-то отличился на службе. Вы понимаете меня, я полагаю?

– Как себя. Так значит, набирает команду?

– Могу поспорить на месячное жалование, у него на примете несколько человек.

– И вы считаете, он не оскорбил меня?

Вильям подумал, прежде чем ответить, и умерил пыл.

– Возможно, сэр.

– Если бы вы ушли, я бы лишился правой руки. Вы думали об этом, мистер Хонортаун, не так ли?

Собеседник заерзал на месте и промолчал.

– Представьте такой расклад. Без Коу я хромаю на одну ногу. Потеря мистера Бриджлайка равносильна слепоте. Отсутствие сэра Рубена сломает мне спину. У нас мало людей. Каждый офицер или матрос на Политимии более ценен, чем на фрегате или ранговом корабле.

Джонатан выдержал паузу.

– Этого недостаточно, чтобы бросить вызов, и слишком дерзко, чтобы пройти мимо. Обдумайте мои слова, мистер Хонортаун, пока мы идем в расположение.

Коммондер допил свой чай и кивнул своим мыслям:

– И все-таки здесь чертовски хороший чай!

Для некоторых обреченных, подобных ей в своем невезении, чья сомнительная удача зависела от действующей фазы Луны, жизнь напоминала веревку, туго сплетенную из черно-белых лент. Одни полосы были длиннее, другие короче, иногда рваные края заслоняли красоту гладких нитей и портили общее впечатление. Особенно выделялся последний лоскут, свисающий с конца уродливым обрывком. До его появления Маргарита думала, что знает, как выглядит черный цвет…

Здравомыслие подсказывало, что, наверное, ей все-таки не стоило так подставляться под удары Марко. Блуждая во мраке отчаяния, она воспринимала опасность как верную подругу, которая всегда будет рядом с ней, и не ожидала, какой ценой окажется в Капелле. Впрочем, иногда лучше допустить ошибку, едва не погубившую тебя, чем жалеть об упущенных возможностях всю оставшуюся жизнь.

Она не помнила, как ее перевозили в карете и поили снадобьями и бульоном. Может быть, сознание благоразумно погасло, уберегая себя от невыносимой пытки. Мучительные боли, сковавшие помутившийся рассудок в страдающем теле, породили неожиданную мысль, будто она не заметит разницы, если попадет в безлуние. Просто все закончится и боль исчезнет.

В эти роковые минуты ее жизнь и рассудок балансировали на бесконечно тонкой грани, и в немногочисленные моменты просветления ее память выбрасывала случайные фрагменты прошлого. Большинство из них не имели какого-то сакрального значения и, не вызывая эмоций, погружались в омут забвения сразу же после своего появления. Однако один из образов смог прорваться сквозь мутную пелену агонии и предстал перед мысленным взором полноцветной, четкой формой, растущей во все стороны, пока, постепенно поглощая внимание Маргариты, не затянула ее в неспокойный сон.