– Подыграй мне, – прошептал он.

– Мучас грасиас, – она склонила голову и кокетливо улыбнулась, мысленно давая ему пощечину.

Аэрин обратила внимание, что даже в воображении она двигалась как-то замедленно, будто устала от бесконечной борьбы. Все ее проблемы с сегодняшнего утра словно отдалились и потеряли четкую форму, уменьшившись до незначительных, не имеющих влияния мелочей.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем граф обратился к матери:

– Может быть, остановимся на пару минут?

Элизабет скользнула по нему оценивающим взглядом: у Маргада был болезненный вид. Да и сами леди выглядели усталыми.

– Тебе плохо? – выдержав паузу, спросила Аэрин, надеясь, что вопрос не казался наигранным.

Элизабет обернулась к ней, и дава выдержала укол холодного, высокомерного презрения, быстро сменившегося вдумчивым одобрением.

– Идите дальше, а я немного… постою. Эта жара меня убивает.

И, отойдя в тень, идальго прислонился к стене дома.

– Не опаздывай. Мы будем ждать у Сантас-Пуэртас.

– Да, хорошо… – молодой человек рассеянно кивнул.

Леди отдалились от них прогулочным шагом, и они смогли объясниться.

– Спасибо за заботу и забери свои деньги обратно, – без тени любезности заявила дава, возвращая молитвенник.

Не выдержав пристального взгляда, девушка натянула платок, покрывающий голову, на брови.

– Они для тебя! Возьми! Я скажу, что ты…

– …Ушла в монастырь? – перебила Аэрин, театрально закатив глаза.

В этой настойчивости девушка заподозрила проверку ее желания покинуть их гостеприимную семью.

– Почему бы и нет? – Маргад пожал плечами и поплелся по улице.

– Мне нравятся брюки и длинные волосы, – бросила она, рассматривая его спину.

«А если серьезно, что мне мешает уйти?» – Аэрин сосредоточилась на воспоминаниях о Мелиссе, пытаясь напомнить себе, где она сейчас должна находиться, и с неприятным удивлением не смогла найти прежней привязанности. Будто порванный канат, родственная связь утонула в набежавшей волне. Аэрин вытянула на берег растрепанный конец мокрой пеньки, обвитый водорослями, олицетворявший ее безответственность, из-за которой в конечном счете она потеряла сестру. Тихий шепот здравого смысла, напоминавший о том, что время, необходимое для поисков унесенной ветром лодки, было упущено, не мог защитить от резкого и обжигающего, как удар хлыста, осознания собственной никчемности. Аэрин никогда не простит себе временную слабость и рано или поздно вернется на берег в надежде найти утерянное. Пусть не сейчас. Позже, когда найдет в себе силы и мир будет к ней благосклоннее.

– Только я во всем виновата, – пойдя следом, прошептала девушка, проклинающая судьбу и свою беззащитность: без чемодана ей действительно лучше готовиться к постригу. Незавершенный Каф, иллюзия оружия, еще не способного ее защитить, находился где-то в медленно катящейся повозке с багажом, и она не хотела выдавать свои намерения. Интуиция подсказывала: любой поступок, наводящий на мысли о подготовке к бегству или о сопротивлении, не останется незамеченным.

Неожиданно для себя Аэрин начала меланхолично искать в Маргаде если не заступника, то помощника. Она догнала попутчиков и вместе с ними прошла через южные ворота. После короткой остановки в пригороде беглецы начали восхождение в горы.

Теперь с каждым шагом над ними все выше поднимались безжизненные, отвесные склоны отрогов, лишенные растительности. Пока монахи обживались в этих скалах, прорубая первые кельи, то их не воспринимали всерьез. Братья умели ждать и с завидным терпением распространяли свое светлое учение. Сестры не селились в такой местности и, на свою беду, не смогли помешать закладке собора или распознать призрачную угрозу. Это как раз тот случай, когда жаждущие власти и роскоши люди, пропустив через себя, до уродливой неузнаваемости искажают изначально неплохие идеи.

– Что твоя матушка хочет найти в Садель?

– Я и сам не знаю, – отозвался Маргад, галантно предложив свою руку.

Дава обреченно склонила голову и приняла помощь. Борьба за свободу и беспокойство за сестру отступили в сторону, уступив усталости и бессильной злобе. Хотелось хотя бы на миг позволить кому-то позаботиться о себе. Это нельзя было назвать полноценной покорностью, так как в душе Аэрин все еще сопротивлялась изменениям в ее жизни и надеялась на скорое избавление от невзгод.

Ослепительно яркая Гадия, обрамленная неряшливыми зарослями раскачивающихся темно-зеленых пальм, встретила архиагента соленым порывистым ветром, перебором гитарных струн уличных музыкантов и тоскливыми криками чаек. Оповестив о своем прибытии, он вышел на балкон губернаторской виллы и оперся руками о прохладный мрамор белоснежной балюстрады.

– Кадария, – ни к кому не обращаясь, с тоскою в голосе произнес Тарлаттус.

Прежде ему не доводилось бывать в самой южной провинции Эспаона. Он осмотрел бухту, заполненную судами, качающимися на волнах у причала или на рейде, полоску мола, перегороженный двумя галеонами и фрегатом выход в море и внушающий уважение зубчатый край бастионов форта. Убедившись в надежности охраны, Тарлаттус насладился панорамой города и залюбовался оранжевыми крышами, выделяющимися на фоне выбеленных штукатуркой стен. В этом городе влияние торговли с Фесом отразилось в многочисленных арках и порою причудливо раскрашенных стенах патио.

Рассуждения об удивительной красоте архитектуры, гармонично вписанной в окружающую природу, плавно перетекли в русло воспоминаний о прошлой ночи. Полнолуние. Вот, что он упустил из виду. С нахождением этого фрагмента появилась возможность сложить различные события, до этого момента не связанные между собой, в цельную мозаику. Как говорил ему и другим агентам Родригес, в этой фазе Луны еретики необычайно быстры и ловки и прекрасно видят в темноте, хотя у подлунного могущества есть и обратная сторона: в солнечный день они слабее ребенка, неуклюжи и почти слепы, а любая рана может стать смертельной. Несравненный Мастер хорошо знал их тайную природу.

– Сеньор, вас ожидают, – крикнул адъютант, приоткрыв дверь.

Архиагент твердым шагом проследовал в полумрак здания и предстал перед секретарем губернатора и майором гарнизона.

– Мужчина, задержанный в Гадии, оказался подставным лицом, – доложил офицер, —сейчас продолжаются поиски кареты.

– Сколько человек отплыло со вчерашнего утра?

– Ни одного. К нам еще до рассвета прилетел голубь, – вклинился в разговор недовольный секретарь и зевнул, прикрывая рукой рот.

По мнению дона Кареры, Гадия стала нарывом на теле Собора, наполнившись нищими беженцами и прочим трусливым сбродом, под которым, конечно же, подразумевались аристократы. Генерал-трибун считал своим долгом унизить и вышвырнуть из страны этих испуганных еретиков, презренных мужчин и женщин, не желающих принимать свет истинной веры и не заслуживающих снисхождения. Иногда его принципиальность превращалась в настоящую манию.

В отличие от инквизитора Тарлаттус видел не зловонное месиво из жалких оборванцев, а прилично одетых горожан, опасающихся за свою жизнь. Ему не было дела до их проблем, его заботила поимка Аэрин. Только прежде чем клирик вернул свои мысли в русло розыска, он на мгновение задумался о судьбе эмигрантов. Если все пройдет так, как задумано, то они с Кармелой могут оказаться в числе тех, кто сейчас ждет разрешение на выезд.

– Хорошо, – с задумчивым видом ответствовал Тарлаттус, – значит, она на берегу.

– Мы продолжим поиски и обыщем город, – отчеканил капитан.

Архиагент кивнул, поднял указательный палец, призывая к вниманию, и встал перед картой, занимающей стену кабинета.

– Куда бы подалась графиня, увидев закрытый порт? На север, в Санта-Принс или еще дальше, в Сан-Бургос? Мне кажется, она выберет самое неожиданное направление – вниз, на юг.

Он провел ногтем по бумаге, обозначив нужную дорогу.

– Я подготовлю подразделение.

– С вами приятно иметь дело, сеньор. Не забудьте предупредить Хенес.