Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Что ты сказала? - переспросила я. - Ковалло? Он кто, итальянец? Тогда почему идиш?

- Он такой же итальянец, как мы с тобой, - рассмеялась Лина. Просто его зовут Лева Коновалов, а Леон Ковалло - это его сценический псевдоним, - и моя подруга махнула певцу рукой.

Не прерывая пения, он церемонно поклонился.

- Парень бредит театром песни, - понизив голос, сказала мне Лина. Он не без таланта, собой хорош, как видишь... Вот и старается быть на виду у сильных мира сего. Хотя с его данными он мог бы и в опере петь...А здесь... Понравится нашим богатеньким Буратинам, авось и отсыплют на развитие культуры.

Певец закончил петь и спрыгнул с эстрады. Вытирая взмокшее лицо, он направился в сторону туалетных комнат. Гитарист объявил небольшой антракт.

Публика потянулась с длинному столу, на котором возвышался трехэтажный торт, украшенный фонтаном из застывшей карамели и фигурками жениха и невесты. Вокруг торта на тарелочках был разложен десерт, а гора фруктов, выложенная на панно позади стола, изображала рог изобилия.

Перерыв закончился, оркестранты вновь взялись за инструменты, и полилась знакомая рапсодия в стиле блюз.

Но чего-то не хватало. Раскрытый футляр с саксофоном так и остался лежать на помосте, а музыканта нигде не было видно. Я залюбовалась сверкающими бликами на раструбе благородного инструмента. Было заметно, что он видал виды, бархатная обивка внутри футляра истерлась, от черного мундштука отломился кусочек с краю, но, несмотря на это, саксофон выглядел великолепно

- Пустите меня! - раздался громкий голос Руби. - Я сыграю...

Его супруга, сидящая рядом, пыталась было остановить его, но он отбросил ее руку и, кланяясь налево и направо, поднялся на эстраду. Музыканты прекратили играть. Публика, оторвавшись от десерта, с интересом следила за происходящим.

- А что? - голос Лины неожиданно прорезал наступившую тишину. Она сама не ожидала, что заговорит так громко. - Вольф в молодости играл в ресторане на саксофоне. Он мне рассказывал...

Ее слова ослабили напряженность, возникшую вследствие поступка Руби. Музыканты осклабились, заиграли вступление, публика зааплодировала, послышались крики "Просим! Просим!". Вольф открыл футляр, его пальцы резво пробежали по клапанам, и было видно, что он не новичок в этом деле.

Оркестранты снова заиграли вступление, и Руби начал плести затейливую вязь популярной мелодии. Первые такты рапсодии потонули в криках "Браво!" и "Молодец, Руби!"

Руби уверенно вел за собой музыкантов, и они, оправившись от первого шока, подыгрывали ему ничуть не хуже, чем в первый раз. В конце пьесы Вольф взял высокую ноту, долго ее держал, буквально на грани фола, и, когда он оторвал саксофон от губ, публика взорвалась аплодисментами.

Руби поморщился, дотронулся пальцем до рта(мне показалось, что с непривычки у него устали губы) и легко спрыгнул с эстрады. К нему тут же подбежали разгоряченные зрители и принялись его обнимать и целовать.

Мы с Линой стояли все там же, сбоку от эстрады, и лица гостей я видела очень хорошо. Выражение одного лица настолько резко отличалось от остальных, что у меня даже мурашки побежали по коже: роскошная блондинка, которую Лина охарактеризовала мне как бывшую любовницу Вольфа, смотрела на него с неприкрытой ненавистью, полагая, что на нее никто не смотрит.

Ко мне подошел Денис:

- Ну что, наговорилась?

Я кивнула.

- Пойдем пройдемся, а то я чувствую себя позабытым- позаброшенным, сказал он, и мы выбрались из толпы, окружавшей Вольфа.

На травяной лужайке перед бассейном, отвернувшись от всего мира, стояли фигуры и что-то шептали в сотовые телефоны. Мне почудилось, что они ищут спасения от одиночества в своих черных трубках с выдвинутыми усиками антенн.

Пройдя мимо этой сюрреалистической картины, мы с Денисом вышли на тропинку, вымощенную разноцветными кусками гранита. На ней была искусно выложена мозаика: олени на водопое. Конец дорожки упирался в невзрачное строение - подсобку.

- Нет, и не проси меня! - раздался громкий голос из домика. Я инстинктивно отпрянула и сошла с тропинки в густую тень. Денис последовал моему примеру.

- Я - иностранный гражданин и не намерен вмешиваться в ваши разборки! гремел тот же голос.

Ему возражал другой, говоривший по-русски с характерной ивритской протяжностью, появляющейся у репатриантов уже через пару лет после приезда на историческую родину:

- Леня, как ты не понимаешь? Я не могу останавливаться. Мне нужны деньги!

- Никаких денег! Отстань! Как вы, евреи, мне все надоели!

Дверь домика распахнулась, и оттуда решительно вышел тот самый мужчина в черном костюме, которого я сразу определила как иностранца. Я даже мысленно похвалила себя за догадливость. Он быстро прошел мимо нас, не заметив никого.

За ним выскочил знакомый худущий мужичонка в джинсах и футболке. Он машинально сделал несколько шагов и растерянно остановился прямо напротив кустов, в тени которых мы прятались.

Оглядевшись, он наткнулся взглядом на нас и улыбнулся, всем своим видом как бы говоря: "Все о'кей, ребята!"

Делать было нечего, мы с Денисом вышли, словно тати, из кустов и встали около худого. Меня больше всего удивило, что мой спутник, обычно крайне нелюбопытный, в данном случае не сделал попытки утянуть меня отсюда побыстрей.

- Вот такие дела... - сказал худой и развел руками.

- Плюшками балуетесь? - Денису вдруг захотелось разрядить атмосферу, но собеседник его не понял.

- Что?

- Ничего-ничего, - вступила я в беседу, - меня зовут Валерия, это Денис, а вы кто?

- Перчиков, - буркнул худой.

- А имя у вас есть, господин Перчиков?

- Мика. Мика Перчиков.

Ну что ж, Мика так Мика, хотя худому мужику на вид было не менее пятидесяти лет. Он еще не пришел в себя после шумного разговора с иностранцем в черном костюме и поэтому еще не спросил, с чего это мне вздумалось приставать к нему с расспросами.

Поэтому, памятуя, что нужно ковать железо, я напрямик спросила:

- Этот ваш приятель, он что, антисемит?

- Кто? - удивился он. - Лешка? Да у него жена еврейка!

- А почему вы тогда спорили? - глубокомысленно спросил Денис, словно спорить можно было только о еврейском вопросе.

- Эх... - махнул рукой Мика. Мы втроем побрели по мозаичной тропинке обратно на поляну, заполненную публикой. Перчиков славно поднабрался и хотел излить душу. Мы первые и попались. - Мы все учились вместе в институте горных инженеров, на геологоразведочном. Я, Руби, его тогда звали Рудольф Вольфсон, и Лешка... То есть Леонид Горелов.

- И дружили, - поддакнула я.

- Ага, - кивнул он. - Рудик среди нас самый заводной был. Гитару в экспедиции таскал. Пел...

И Мика попытался было исполнить нам "А я еду, а я еду за туманом...", но закашлялся и прекратил.

- А Леонид?

- Лешка? Да что он... Он свое дело туго знал, - нахмурился Перчиков. У него нюха на разведку нет и никогда не было. Никогда! Мы его за геолога и не считали. А он, дурачок, обижался... А зачем? - Мика остановился и вперил взгляд в Дениса. - Мы же по-дружески, любя...

- Согласен с вами, - невозмутимо сказал Денис. - Несмотря на ваши подначки, Леонид не потерял с вами связь, приехал в гости на свадьбу.

- А как же! - Мика гордо подбоченился. - Мы - друзья! А он - не геолог, хотя очень хорошо искал руду там, где нас и на дух не было...

- Это как? - поинтересовалась я.

- Знаешь, сколько он на цветном ломе заработал? Все военные базы обчистил. На такие залежи у него нюх! - Перчиков многозначительно ткнул пальцем куда-то вверх. - Олух-геолух... - злобно бросил он.

Мы уже вернулись к свадебным столам, и Перчиков нас покинул. Оказалось, что гости уже начали прощаться, и вновь родительская четверка получила очередную, на этот раз прощальную порцию объятий и поцелуев. Руби был совсем пьяным. Он еле стоял и бессмысленно улыбался. Когда он потянулся к Тишлерам, чтобы облобызать и их за компанию, Клара непроизвольно отшатнулась.

5
{"b":"68379","o":1}