Птица запрыгала по веткам, щебеча от волнения. Она снова перестала петь. Кантор обязан ответить.

— Мне нужно сейчас идти, птичка. Ахма готовит ужин, а сегодня он особенный, — он поднял палец, — сделай эту ночь особенной.

Он сошел с дорожки, чтобы пройти через край леса, где собрал множество зелени и трав. Ахма любила свежую зелень в огромной миске салата. Он надеялся, что его пожилая наставница будет в хорошем настроении для посвящения. Он сорвал сладкий виноград сорта Тамарон. Крошечные фиолетовые бутоны оживят винегрет. Еще один любимый ингредиент Ахмы.

Возможно, посвящение будет легким, и Ахма не будет рычать и ворчать за все потерянные годы, которые она провела, обучая его. Запах жареной рыбы и кукурузного хлеба доносился из хижины. Одем играл на скрипке. Ахма пела чистым голосом для такой старушки.

Игра остановилась, как только Кантор пересек порог.

— Он здесь, — сказал Одем, — давайте приступать к трапезе.

— Ты съел миску супа в середине дня. — Ахма тряхнула ложкой в сторону гостя. Капля густой подливки брызнула на выцветшую зеленую рубашку Одема. Ахма протянула руку и провела тряпкой по пятну. — Ты еще долго не должен быть голоден.

— Не голоден, дорогая. Хочу ощутить твою вкусную еду на этом старом, обделенном языке.

— Обделенный язык? — Она усмехнулась. — Полагаю, что это мысли у тебя извращенные.

Кантор пересек комнату, бросил свою грязную одежду в шкаф, а затем дал Ахме продукты, которые он собрал.

— Это разные слова, Ахма. Извращенный означает, что он совершает злодеяния, связанные с вопиющей распущенностью.

Ахма прищурилась на него.

— Я никогда не учила тебя слову распущенность. Где ты узнал слова, которые я тебе не говорила? Ты был в деревне сам по себе? Ты знаешь, что это опасно.

Прежде чем он смог напомнить ей о книгах, которые Одем оставил ему, она продолжила. Она повернулась к котятам, которые взбирались на собаку Тома и сползали по его бокам, когда он лежал на одеяле в углу.

— Этот Кантор думает, что он умный. Настало время, когда он выйдет в мир, чтобы узнать, насколько он невежественный на самом деле. Надеюсь, что он переживет разочарование, ведь у него лишь посредственный ум, ограниченный талант и никаких возможных средств для самостоятельного продвижения в своей земной жизни.

Кантор вздохнул. Значит, на сегодня он был подлецом и негодяем, а не любимым, которого ей послал Примен, чтобы придать смысл ее существованию.

Несмотря на то, что еда на запах и вкус была изумительной, все же Кантору было сложно есть с обычным аппетитом. Когда начнется посвящение? Сколько времени это займет? Получит ли он второй шанс, если потерпит неудачу?

Он пытался подумать о спокойном ночном небе наполненном звездами и далекими пластинами, плавающими в космосе. Скоро он сможет в одиночку путешествовать по плоскостям. Никакой, сопровождающей его, Ахмы. Никакого Одема, вытаскивающего его из интересного исследования. Возможно, миссия, которая предназначена только ему. Он уже несколько раз помогал Одему, когда у пожилого ходока были проблемы на одной из плоскостей. Но тогда он лишь нес рюкзаки, разбивал лагерь и готовил еду.

— Итак, сынок! — в маленькой хижине раздался голос Одема. — Пришло время провести твое посвящение.

Ахма поднялась из-за стола.

— Сначала позволь мне убрать этот беспорядок.

Кантор сжал челюсти. Уйдет еще час, пока пожилая женщина вычистит, отполирует и расставит все благословенные предметы в правильном порядке. Подавив вздох, он встал, чтобы помочь. Возможно, начало посвящения ускорится, если у его наставницы будет хорошее настроение.

— Нет, — сказал Одем. — Парень достаточно долго ждал. Не изводи молодежь.

Ахма что-то проворчала, но снова села на место. Она сложила руки на поверхности стола и обратила все свое внимание на своего друга.

Одем кивнул ей, затем с серъезным выражением лица повернулся к посвящаемому.

— Итак, Кантор. Ответь мне на такой вопрос. Кому ты должен быть предан в первую очередь?

Разум Кантора заметался. Он ожидал вопросы о травах, безопастности во время путешествий, уровнях постов в гильдии, дипломатической тактике, истории миров, но не чего-то подобного этому. Возможно, это был вопрос с подвохом. Они никогда не обсуждали преданность. Если эта тема была достаточно важной, чтобы стать первый вопросом, тогда они должны были это обсуждать.

Ахма похлопала его по руке и ободряюще улыбнулась.

— Не торопись, Кантор. Мы можем подождать столько, сколько понадобиться для того, чтобы ты нашел допустимый ответ.

По крайней мере, он снова был дорогим учеником. Доброта Ахмы слышалась в ее голосе, выражении лица и даже в позе. Все было замечательно, но у него не было ответа.

Очень хорошо подумать. Подумать. Он должен. Он мог бы дать правильный ответ, если приложит к этому все свои усилия.

Принадлежала ли его преданость Ахме и Одему за всю их любовь, заботу и терпение на протяжении всех его двадцати лет? Ответ должен был касаться только кого-то одного, значит было бы правильно сказать «Ахме». Это казалось неправильным. Утверждение было слишком малозначимым.

Преданность Дайрину? Его миру? Ходоки защищали слабых, направляли менее смышленных к решению их проблем и устраняли препятствия, которые заставляли тех спотыкаться. Но ходоки работали на разных плоскостях, не только на той, которую они называли домом. Нет, преданность должна была служить чему-то большему.

Гильдии? Это было возможно. Гильдия организовывала, тренировала, поощряла и обеспечивала ходоков пожитками, чтобы они могли выполнять свою работу. Недоверие Одема к гильдии ослабило его желание назвать ее. Загадочное происшествие испортило чувство верности этим могущественым людям.

Волшебнику? Ни на что не годный, потерянный, умирающий волшебник? Возможно, если бы лидер был в расцвете лет, но теперь? Ему вспомнился голос Одема.

— Даже волшебник находится под властью.

— Примену! — У Кантора вырвалось это слово, и он надеялся, что оно правильное. Ощущение было хорошим. Достаточно великим. — Примену, он, тот кто оживляет и усыпляет миры.

Оба, и Ахма и Одем, кивнули с удовлетворенным выражением на лицах.

— Молодец, — сказала Ахма, вставая. — А теперь приведем дом в порядок, перед тем как пойти спать.

— Но… но… — забормотал Кантор. — Разве это все?

Одем усмехнулся и взял посуду, чтобы отнести в рукомойник.

— Преданность правильному авторитетному лицу — вот все, что имеет значение, сынок.

— Но я не помню, чтобы вы обучали меня хоть чему-либо связанному с Применом.

При этих словах Одем запрокинул голову назад и засмеялся. Нази, стоявший на улице, заревел в ответ.

— Тогда как бы ты узнал об этом?

Этот подкол вызвал воспоминания, песни хвалы, песни благодарения, рассказы о предках, слово здесь и слово там. Все что делали Ахма и Одем отражало их преданность. Он воспринял эту идею, не читая книг и не случая лекции. Он знал, кому он должен быть предан.

3. Мир драконов

Кантор принес дрова и положил их между двумя широкими дубовыми стволами. Перед ним возвышалась стена из грубой древесины. Этого должно быть достаточно, чтобы согревать их всю зиму. В течении этой бесконечно-тяжелой недели Одем помог Кантору начать собирать эту гору дров. Кантору пришлось признать, что им необходимо запастись к зиме для Ахмы, в противном случае они бы обесчестили кодекс ходоков между мирами. Кантор принял мудрое решение не упоминать о том, что зима наступит только через несколько месяцев. В конце концов, это дело выманило старика из его тихого жилища. Он удалился, бормоча о своем уходе от дел.

Молодой ходок между мирами замер, когда увидел открывающийся портал. Сквозь отверстие он мог видеть другой мир. Там он заметил дракона, пролетающего над густым хвойным лесом. Он бросил свой груз и рванул к дугообразному порталу. В этот же момент Том выполнил свой долг, преградив Кантору путь к порталу.