Вопрос Конни был стандартным. Таким же «кошмарным», как и все вопросы, что обычно задавала профессор Гудвин на устных экзаменах. Зази следовало всего-то перечислить главные события восемнадцатого и девятнадцатого веков. Разъяснить суть антиномического кризиса отношений политики и религии в европейских колониях. Неужели Зази не может упомянуть о первых образцах керамических сервизов Джозайи Веджвуда и о том, какое влияние они оказали на историю классовой дифференциации в Америке и на модель потребления?

Ужасно. Просто ужасно. До сих пор Конни казалось, что все идет хорошо. Быть может, не великолепно, но все же вполне неплохо. Профессор Гудвин бросила еще один беглый взгляд на Маркуса.

А может, не так уж и неплохо. Хм…

Зази нуждалась в Конни. И не только сейчас, для удобной подачи. Зази поступила в Гарвард, окончив программу Plan II Honors Техасского университета в Остине, чтобы изучать историю колонизации Америки, но помимо этого питала интерес к синкретическим[6] и народным верованиям Юга и Юго-Запада, в частности худу, вуду и сантерии. Конни всеми силами старалась отговорить Зази от решения посвящать данной теме диссертацию. С таким портфолио девушке сложновато будет подыскать работу. В описаниях к вакансиям на должности университетских преподавателей после «требуется доктор философии» не встречались строчки: «оккультные знания являются преимуществом».

Собираясь в Кембридж, Зази даже не подумала захватить теплую одежду. В первую же зиму, работая над курсовой, она продрогла и купила себе два свитера. А теперь, умудренная опытом, сидела на аттестационном экзамене, несмотря на то что совсем недавно пережила сильнейшее потрясение. Стивен Габсбург, доцент кафедры истории ранней колониальной Америки и научный руководитель Зази, внезапно решил отказаться от должности. Ходили слухи, будто он вообще собрался покинуть университет по окончании семестра, покончить с научной деятельностью и отправиться жить на яхте в Пуэрто-Рико. Весьма разумно.

Молодой и целеустремленный Габсбург приехал в Гарвард в 1994 году на смену научному руководителю Конни, Мэннингу Чилтону, который был вынужден отойти от преподавательской деятельности в связи с внезапным душевным расстройством. Стивен окончил Делавэрский университет и блестяще защитил диссертацию в Коннектикуте. Он был загружен по самые уши лекциями, семинарами и научным руководством, принимал участие в общественной жизни университета и опубликовал три научные статьи, одну из которых напечатал журнал American Quarterly. (Подумать только, American Quarterly!) Написав книгу, заключил контракт с надежным университетским издательством и… ба-бах!

В целом, постыдный уход Стивена никого не удивил. Среди преподавателей исторического факультета Гарварда таких юнцов не числилось аж с 1950-х годов. В Гарвард приглашали «суперзвезд» из равных по статусу учебных заведений. То есть лучших из лучших. И Маркус Хейден – наглядный тому пример. Однако Зази была не в курсе таких тонкостей.

Как-то ноябрьским вечером Конни сидела в своем кабинете Северо-Восточного университета перед стопкой из ста пятидесяти «голубых тетрадей» с ответами на внутрисеместровый тест, посвященный 1580–1860 годам. Прошло уже две недели, а профессор все никак не могла огласить студентам выпускного курса результаты. Конни потягивала уже четвертую кружку с кофе, постукивая карандашом по лбу, как вдруг зазвонил телефон.

Это была Джанин Сильва.

– Она подавлена… – Мягкий тон Джанин напомнил Конни о ее личной потере.

Она тогда только начинала работать над диссертацией, и на выручку пришла именно Джанин. На заднем плане отчетливо слышались всхлипы и рыдания.

– Неужели Стивен не может подождать до ее экзамена? – возмутилась Конни.

Поднялся ветер, и сухие листья на клене задребезжали по окну, как расшатанные зубы.

– Он уже уплыл.

– И его некому подменить? Никого из религиоведения?

Конни потерла лоб и зажала бровь большим и указательным пальцами.

– Я не прошу вас становиться ее научным руководителем, – отметила Джанин.

Подоконный радиатор ожил и заурчал. Джанин не стала добавлять: «Как в свое время поступила ради вас я».

– Лишь третьим рецензентом. Максимум вторым.

– А как насчет Томаса? Он же сейчас читает лекции? Нельзя поручить ему и это?

Томас Резерфорд был диссертантом Конни. Сейчас он работал в Гарварде на ставке постдока. Томас всегда был и оставался долговязым, бледнолицым молодым человеком, отличавшимся особым усердием и тягой к знаниям. Конни периодически виделась с ним во время обеденного перерыва.

– Вы же знаете, это мало поможет ей в последующем трудоустройстве, – возразила Джанин. – Девушке нужны профессорские рекомендации.

– Но… – Конни взяла карандаш и вдавила в него ноготь большого пальца, оставив на дереве серповидный отпечаток.

Она не могла сказать Джанин, что в этом году у нее дел невпроворот. Сейчас ее основной целью являлось заключение постоянного контракта с университетом. У Конни были свои аспиранты, и она занималась кураторством вдвое больше коллеги (конечно же, мужчины) с таким же стажем. Еще предстояло закончить книгу. Ко всему прочему у Конни имелась и личная жизнь (ха-ха). Она не могла позволить себе взять под крыло осиротевшую аспирантку из другого учебного заведения. Это бы ничем не помогло последней, а лишь украло бы драгоценное время.

Всхлипывания на другом конце провода стали громче, и Джанин, прикрыв ладонью трубку, произнесла:

– Возьмите, дорогая.

Вероятно, в этот момент профессор Сильва передала Зази пачку салфеток. Один из первых уроков для начинающего преподавателя: салфетки следует всегда держать под рукой. Они пригодятся, когда грянет череда умирающих бабушек, рушащих карьеры четверок с плюсами и припертых к стенке плагиаторов, ощутивших внезапный приступ раскаяния.

Конни в отчаянии опустила лоб на столешницу и уставилась на свою клетчатую юбку. Чуть выше колена моль проделала в ней крошечную дырочку.

– Ладно, – выдавила наконец она.

– Превосходно, – ответила Джанин. – Я передам это Эсперансе. И то, что вы будете ее оппонентом на аспирантской исторической конференции.

Конни положила трубку, не поднимая головы.

– Я тоже хочу жить на яхте, – простонала она в пустоту.

– … это послужило одной из причин, почему католицизм настолько изящно вобрал в себя обычаи и обряды множества культур, – договорила Зази.

Конни ущипнула себя за руку, чтобы сосредоточиться на ответе. День выдался длинным. Если честно, длинной была вся неделя. Что сегодня? Пятница? Уже пятница. По крайней мере, можно писать все выходные. Если не возникнет неожиданных планов. А вот это уже неизвестно…

– Мисс Молина, могли бы вы привести конкретный пример, подтверждающий ваше высказывание? А не расплывчатое обобщение. – Похоже, Маркуса ответ Зази не слишком-то впечатлил.

Аспирантка коротко улыбнулась и глянула на Конни. Ее темные глаза казались взволнованными. Конни легонько кивнула подопечной, и та, разведя в стороны большие пальцы, ответила:

– Хорошо. Допустим, вуду Луизианы. Существует достаточно примеров перенесения качеств объектов поклонения вуду на образы католических святых. Вместо ожидаемого противопоставления, исследователи проводят параллели и отмечают очевидное сходство идей. Взять, к примеру, фигуру Папы Легбы. Данный лоа[7] вуду считается стражем врат между миром духов и миром людей. Играет роль связующего звена. Во взаимодействии с духами Папа Легба выступает доверенным лицом человеческого рода, но в то же время люди ему молятся и поклоняются. В христианстве подобную посредническую роль выполняет один из двенадцати апостолов – святой Петр. Он был той «скалой», на которой Христос обещал «воздвигнуть свою церковь». Петр занимает место на пути между божественным Иисусом и человеком. По сути, мы наблюдаем ту же самую картину.