В конце лета ночи становились всё холоднее, и Лёсику с Олежкой приходилось надевать куртки, отправляясь засветло на рыбалку в порт. Олежка, двоюродный брат, был младше на два года. Ну сущий ребёнок, – по-взрослому снисходительно улыбался Лёсик. Вот и вчера пришлось повозиться с ним на замысловатом пути к причалу. Каждый скользкий камень на берегу знали наизусть. Где пролезть под забором, где перепрыгнуть, где затаиться. Сначала удирать от портовых собак, потом от хромого и, наверное, поэтому злого сторожа с квадратиком усов под носом. А на пирсе уже моряки, они добрые. Семилетний Лёсик, вспоминая вчерашние приключения, опять замечтался. Городок на берегу моря продувался малосольными ветрами круглый год. А улочка, на которой они жили, настолько близко подходила к берегу, что шум прибоя слышался почти всё время. Особенно ночью. Около детсада, куда ещё недавно водили Лёсика, высилась огромная бронзовая скульптура: рыбаки в волнах добывают белугу. Рыбина была здоровенная, в два человеческих и в четыре детских роста.

В те времена чёрной икры на Азове добывалось много. Дети её ненавидели. Солёная и невкусная. Ведь куда лучше пломбир за двадцать копеек, особенно шоколадный. В магазине Гофмана, куда Алексея посылали за молоком и хлебом, не было этого, странно любимого взрослыми, кушанья. Дети думали, что магазин называли в честь сказочника. Оказалось, по фамилии завмага. Завмаг этот был какой-то могущественный среди взрослых авторитет. Других деталей Лёсик не понимал, да и не особо интересовался. Сказано к Гофману – ну и айда босиком по тёплой грунтовой дороге. Возможно, икры в магазинчике не было потому, что она шла на экспорт. В старших классах Алексей уже понимал, что спустя тридцать лет после войны людям нужнее были многоэтажки, заводы и санатории. Тем не менее, бабушка на свою скромную воспитательскую пенсию нет-нет, да и покупала пол-литровую банку малосольной зернистой, за пятьдесят рублей, у рыбаков из-за высокого портового забора. Не то, чтобы дед Коля с бабушкой были какими-то богачами. Бабушка после войны до самой пенсии и даже больше работала в интернате для детишек-сирот. У неё-то и своих детей было шестеро, и всё равно вдобавок чужих растила. Впрочем, какие же они чужие.

Дед учил Лёсика плавать, рыбачить, играть в шахматы и смотреть футбол. Это теперь Лёсик понимал, что надо болеть вместе с дедом за «Динамо» Тбилиси. А когда был маленький, спрашивал во время футбола у взрослых: где тут наши, а где немцы. Хотя вся улица была за «Шахтёр» или киевское «Динамо», дед болел за команду из города, где они с бабушкой познакомились в сорок четвёртом. Прямо в госпитале, куда дед Коля попал после тяжёлого ранения. Ну тогда, конечно, совсем не дед. Молодой неунывающий парень из таёжного посёлка.

Обычно у всех детей по две бабушки, – уже знал Лёсик. Но не всегда по два деда. Потому что один, а то и оба, могли оказаться погибшими на войне. Вторая бабушка Лёсика жила в деревне. Там было много удивительного и необычного. Огромная русская печь, как в сказке про Емелю. Необычный говор, смесь русского и украинского. А ещё корова с огромными очами и тёлка. Тёлку звали Лютка.

– Людка, Людка – повторял Лёсик, а деревенская бабушка улыбалась. И объясняла: Лютка, потому что родилась в лютом. По-украински значит в феврале. Март это березень, поэтому тёлка, рождённая в марте – Берёзка. Апрель – квитень, стало быть Квитка. Ну и Майка…

– Если родилась в мае! – догадался Лёсик. Хотя май на украинском был травень.

Обо всё этом и размышлял Алексей на своей первой школьной линейке. Вдруг из хрипящих репродукторов громко донёсся скрипучий голос грозной тётки с громоздкой высокой причёской. Это рыжее сооружение у неё на голове было похоже на Вавилонскую башню из журнала «Огонёк». Лёсик, впервые в жизни одетый в неудобный и нелепый костюм, немного испуганно оглядел новый для себя мир. Этот мир был огромный и шумный, и назывался школьный двор. Столько детей сразу Лёсик видел только по телевизору, когда показывали, например, столицу. А настоящих бледных москвичей летом очень много приезжало к ним в городок прямым поездом. Их на улице было видно сразу. Обгоревшие на солнце с непривычки и от нетерпения, в первые же дни отдыха. Красные, как варёные раки. Лёсик жалел наивных жителей столицы. Что за будни у них? Сплошные площади и колонные залы, только и делай что ходи на демонстрации, а моря-то и нет. Вот разве что парад на девятое мая, вот это да. Бравые подтянутые ветераны со сверкающими медалями, безукоризненно чеканящие шаг солдаты и так же безукоризненно отбивающие ритм военные оркестры. Не то что на первом звонке сегодня. Шум, гвалт, как на птичьем рынке. Линейка уже заканчивалась грустной песенкой «Учат в школе». Ветерок с моря призывно зашелестел листами огромных тополей. Ну и хорошо, подумал Лёсик, было интересно, а теперь пойду-ка я на пляж. Но что это? Оказалось, что войти в школу было легко, а выйти непросто. Лёсику стало себя жалко. Он грустил, озирая огромный школьный двор, обнесённый кованой оградой.

Начались уроки. Учительница с трудно запоминающимся именем Лидия Хаджумаровна восторженно поведала, что весь год они будут учить буквы и к концу первого класса научатся читать. Лёсик читал уже давно, и ему стало скучно. Ну уж нет. Поброжу хоть по школьному двору, если на море нельзя, – встал тихонько Лёсик из-за парты и двинулся в коридор. Учительница застыла, долго соображала, что к чему, потом громко его одёрнула. Лёсик был в ступоре, на него никто никогда не кричал раньше. Что за день такой?

Наверное, поэтому на ближайшей перемене аккуратный первоклассник в новом костюмчике около школьного забора как бы невзначай подпрыгнул, вскарабкался на каменный парапет, и, прошмыгнув в дыру между коваными прутьями, выскользнул на волю. Перевёл дух. По эту сторону легче дышалось, и снова зашумело море. Тем временем раздался неприятный звонок на урок. Звучал совсем по-другому, чем перед этим на переменку. Малышня, повизгивая и толкаясь, как стайка гусят во дворе у деревенской бабушки, кинулась в корпус, подгоняемая учителями. Лёсик пошёл снаружи вдоль ограды. Старшеклассники, совсем взрослые, кое-кто даже с проступающими усами, играли в футбол – там, внутри двора. Совсем презирая звонок. Мяч вылетел через забор. Лёсик хотел было поймать, но его опередил какой-то расторопный пацан. У него на лацкане была звёздочка с профилем Ленина. Не меньше, чем второклассник, – уважительно подумал Лёсик. Этот тип пнул по мячику, но не смог перебросить забор. «Давай, шкет», – поторапливали старшеклассники. Шкет ещё раз – и снова не получилось. После третьей попытки не выдержал Петя, старшеклассник с усами. Его имя Лёсик узнает через пару лет, когда Петю прямо из-за парты оденут в наручники, затолкают в жёлто-синий бобик и больше не вернут.

Лёсик знал, что такое наручники. У них был сосед по улице, здоровенный парень дядя Витя. Он был очень взрослый, лет семнадцати, а то и больше. И вот однажды вечером на улице случилась какая-то нехорошая история. Так говорила бабушка. С приездом милиции и скорой помощи. Взрослые скрытничали по этому поводу, Лёсик не особо расспрашивал, но кое-что подмечал. Да и потом, однажды подвыпивший кореш деда Коли – так он себя называл – обронил при встрече у гастронома: Алексей, твой дед настоящий герой. Лёсик узнал, что увалень Витя с дружками хотели сделать что-то очень плохое. Что именно, Лёсик не понял, и вообще его представления о плохих, а тем более очень плохих поступках, были весьма скудными. А дед Коля, седой, маленького роста, весельчак и балагур, с этими дружками подрался. Потом лежал в больнице. Зато одному из дружков сломал руку, а другому свернул челюсть. Так шептались бабушка с мамой.

И вот, в нетерпеливом ожидании футбольного мяча, старшеклассник Петя обозвал неуклюжего второклашку как-то очень забавно, по-взрослому, тремя словами через запятые. Ни разу прежде Лёсик таких слов не слыхал, но они ему понравились и запомнились. Тем более, остальные старшеклассники закатились от смеха. Вот оно как взрослые называют нелепого смешного персонажа, – смекнул Лёсик и неспеша побрёл домой.