Бачинский (патетически). Накануне премьеры драматический актер напился в стельку и занялся рукоприкладством. О провинция!
Режиссер (срывается). Юрий Борисович, уважаемый, если тебя наша деревня не устраивает, вали в столицу, скатертью, как говорится, дорога. Но пока ты здесь, я требую соблюдать дисциплину и говорить только по делу! Наташа, Маша, напоминаю вам диспозицию. Маша, твою героиню друзья называют «солнечная Вика». И этим все сказано. Ты лучишься счастьем, влюблена в жизнь, и люди вокруг проникаются твоим светом. Наташа, твоя Анна – по уши закомплексованная девушка, которая живет в своем собственном мире и понятия не имеет, что происходит снаружи. Она тянется к Вике, потому что хочет научиться у нее такой же легкости в общении. Я понимаю, сейчас тебе это будет сложно. Но попробуй вспомнить, какой ты была, когда пришла ко мне в театр. То краснела, то бледнела, в глаза боялась людям смотреть. Настоящая дикарка. А уж как тряслась, когда на сцену выходила. Сколько мне с тобой повозиться пришлось, пока из тебя нормального человека сделал, не говоря уж про артистку.
Икорская. Антон, не хочу тебя огорчать, но такой, как сейчас, я и без твоей помощи стала в 13 лет, после того как попала в дурную компанию…
Режиссер (смотрит на нее пораженно). Ты хочешь сказать, что тогда нас всех водила за нос? Но ТАК сыграть невозможно… И потом, зачем?
Икорская (зло). Ты хочешь, чтобы я при всех это сказала?
Режиссер (трет себе виски). Ладно, потом поговорим. Маша, Наташа, начинайте. Все остальные в сторону. Работаем.
Маша. Антон Палыч! Подождите! Давайте выкинем эпизод про валенки.
Режиссер. Это еще зачем?
Маша. Потому что это пошло! Мне противно такое озвучивать…
Режиссер. Ты ошибаешься, пошлость лежит только на поверхности, а в глубине кроется глубочайший философский контекст. Я потом тебе объясню.
Бачинский. Кроме того, это очень смешно. Зрителю должно понравиться!
Маша. Мне кажется, наш театр не имеет права опускаться до шуток ниже пояса.
Икорская. А мне тоже нравится эпизод про валенки! Навевает воспоминания о ранней молодости. Кстати, у нас во дворе презервативы еще варежками называли.
Бачинский. Хорошо, что я родился в советское время. В СССР все вещи назывались своими именами.
Икорская. Да у вас там вообще секса, говорят, не было! И как вы только жили без него, бедные?
Режиссер. Зато ты, я смотрю, очень просвещенная в этом вопросе!
Икорская. Жизнь, Антоша, заставила. Помню, в детском садике на Новый год воспитательница принесла целую авоську советских презервативов. Мы их накачали гелием и раскрасили. Это были 90-е годы… В магазинах стояли пустые прилавки…Каждый день гигантские очереди за хлебом. Какие уж тут новогодние игрушки… Она эти презервативы еще смешно так называла: шарики-гайдарики.
Режиссер. Стоп-стоп-стоп. Икорская, про твою бурную молодость мы потом с удовольствием послушаем, а сейчас Маше надо к ребенку в больницу. Быстро проходим эту сцену и отпускаем Машу. Работаем!
Все, кроме Икорской, уходят со сцены. Далее происходит диалог между Машей в роли Вики и Икорской в роли Анны.
Вика (стремительно входит и обнимает Анну). Анютка, привет! Куда ты запропастилась? Как с похода вернулась, даже не позвонила. Случилось что-то?
Анна. Вика, как я рада тебя видеть! Да, случилось… Но мне нельзя об этом рассказывать. А врать своей самой близкой подруге я не могу. Прости.
Вика. Ну вот, я теперь умру от любопытства и тревоги за тебя!
Анна. Нет, правда, Вик, тебе лучше не знать…
Вика. Ну, не говори, если не хочешь. Только ты уверена, что это хороший выход? Я вот когда держу свои проблемы внутри, места себе не нахожу.
Анна. Мне очень хочется тебе все рассказать, но я боюсь…
Вика. Что я проболтаюсь? Хочешь, я поклянусь, что никому ничего не скажу?
Анна. Ох, Вик, если бы только это… Еще больше я боюсь, что ты примешь меня за чокнутую и перестанешь дружить со мной.
Вика. Скажешь тоже! И как тебе только в голову могло такое прийти. Хорошо же ты обо мне думаешь… (Вика делает обиженный вид.)
Анна. Вика, прости! Я тебе верю. Просто я и сама не уверена, что у меня все в порядке с головой после всего случившегося…
Вика. М-да, мне же Илья говорил, у вас в походе какое-то ЧП произошло, но все кончилось благополучно. Расскажи, что там стряслось?
Анна. Вик, ты даже не представляешь, я так глупо вляпалась, что самой стыдно. И это с моим-то семилетним опытом горных походов! Когда мы были на Араданском пике, началась сильная гроза, а я спиной уперлась в геодезический триангуляр…
Вика. А что это такое?
Анна. Это такая железная тренога, на самой высокой точке Араданского хребта…
Вика. Какой ужас… Это же как держаться за громоотвод, стоя на крыше, когда кругом молнии, да?
Анна. Вот именно! Знаешь, там над Ергаками была двойная радуга. Я так увлеклась фотосъемкой, что потеряла всякую бдительность… В триангуляр попала молния, меня отбросило в сторону и я покатилась с крутого склона… Кубарем метров тридцать вниз летела. Сгруппировалась на автомате, как меня мама в походах учила. Только это меня и спасло от переломов. А потом я перестала дышать. Хорошо, что Аленкин папа быстро сумел спуститься. Он человек бывалый, сделал мне прямой массаж сердца – и я ожила. Но пока он до меня добирался, минуты две я была мертва…
Вика (потрясенно). Просто слов нет…
Анна. Вика, знала бы ты, какая тяжесть безысходной мировой тоски на меня тогда обрушилась. В какой-то момент мне показалось, что я уже не существую вовсе, а являюсь лишь крохотной частью этой мировой скорби, заполнившей своей глухой массой всю Вселенную. Наверное, мои слова выглядят как полный бред, но выразить по-другому тогдашние ощущения я не в силах.
Анна берет гитару и начинает петь.
Не пойму я, что стало со мной.
Кем была я, и кто теперь.
Потеряла душа покой.
Страх крадется за мной как зверь.
Исходила я сто дорог,
И никто меня не позвал.
Для чего мир наш создал Бог,
Если дьявол тут правит бал?
Улететь, улететь, улететь!
Из проклятой моей тюрьмы
В мир, где всюду один Свет,
Где не властвуют Силы Тьмы.
Улететь, улететь, улететь!
В неземной золотой чертог,
Где на все я найду ответ,
Где пойму я, что хочет Бог.
Люди точно сошли с ума!
Как слепые живут наугад.
Ярко светятся их дома,
Но внутри там – кромешный ад…
Как бы кокон свой мне разбить.
Без любви не видать ни зги.
Я хочу летать! Я хочу любить!
О Пречистая, помоги.
Улететь, улететь, улететь!
Из проклятой моей тюрьмы
В мир, где всюду один Свет,
Где не властвуют Силы Тьмы.
Улететь, улететь, улететь!
В неземной золотой чертог,
Где на все я найду ответ,
Где пойму я, что хочет Бог.
Анна. Я теперь знаю, что такое клиническая смерть.
Вика. Ты что-то видела?
Анна. Ах, Вик, когда тоска меня отпустила, я поняла, что очутилась в невероятном сказочном мире. Это невозможно описать словами… Там так легко и свободно… Я бы все на свете отдала, чтобы не возвращаться… Но меня попросили…
Вика. Тебя ПОПРОСИЛИ!?
