Американская лига против войны и фашизма пригрозила Куперу бойкотом фильмов с его участием. Агенты звезды в панике буквально «оттащили» его от гусар. Купер убедительно разыграл смущение наивного американиста, не подозревавшего, что он участвует в чем-то большем, нежели светские и благотворительные игры, но был далеко не без греха. Круг его общения включал не только нацистского консула Гисслинга и сына дуче – Витторио, но и личного представителя фюрера, обергруппенфюрера Карла Эдуарда, герцога Саксен-Кобург-Готского, лишенного трона революцией 1918-го, президента германского Красного Креста, бессменного имперского комиссара добровольной медицинской службы. Прием, который дал в честь венценосного эсэсовца Гисслинг 5 апреля 1940-го, проигнорировали, кажется, все звезды, кроме Купера и Диснея. Они были честнее многих: не разразись в Европе война, прием был бы гораздо многолюднее.
* * *
Если бы Гитлер не набросился на евреев, Майер был бы его лучшим другом, поскольку был еще большим фашистом, чем он. – Ходоров.
Майер в июне 1939-го орал на Мирну Лой: не распускай язык о нацистских бесчинствах, что ты там наболтала в Амстердаме!
Я так взбесилась, что едва не начала плеваться. Я там борюсь за евреев, а они мне велят заткнуться, потому что сделали в Германии еще не все деньги. – Лой.
Пятью годами раньше Тальберг, посетив Германию, невозмутимо констатировал: «Многие евреи потеряют жизнь». Ничего страшного:
Гитлер и гитлеризм пройдут, а евреи останутся.
За простых единоверцев магнаты не очень переживали. К тому же ущемление, травля и выталкивание в эмиграцию евреев еще не предвещали геноцид. Евреи были второстепенной мишенью нацистов по сравнению с красными. Магнатов, естественно, не волновала судьба десятков тысяч коммунистов, социал-демократов, анархистов, синдикалистов, зверски и бессудно убитых в первые недели нацистского режима. Не волновали страдания политзаключенных – «болотных солдат». Более того: их не могла не восхищать крутизна нацистов в решении «красного вопроса».
Кто сказал, что антисемитизм не носит классового характера?
С любых хозяев Германии, второго после Великобритании иностранного кинорынка, магнатам следовало сдувать пылинки. А хозяева даже Веймарской Германии били мировые рекорды обидчивости, для чего у них были основания. Как ни отвратительно пруссачество, оно ничем не хуже шовинизма держав-победительниц. Германию мало того что обложили заведомо невыносимыми, осознанно оскорбительными репарациями и санкциями: на мировом экране ее представляли исключительно дегенераты и садисты, которых выразительнее всех навострился играть Штрогейм.
По большому счету, все народы мира могли предъявить Голливуду претензии за расистское экранное воплощение – но осмелились только немцы.
С начала 1920-х Германия ежегодно ужесточала квоты на иностранные фильмы. В 1930-м на седьмой день проката был запрещен фильм Майлстоуна «На Западном фронте без перемен». Немецкий МИД выставил Голливуду беспрецедентный ультиматум: вырезать оскорбительные для немцев места изо всех копий, находящихся в мировом прокате. Уже в 1932-м была оформлена законодательная база для будущего нацистского шантажа Голливуда. Геббельсу ничего не нужно было придумывать: хватало статьи 15 новой редакции закона Веймарской республики о квотировании иностранной кинопродукции, принятой 5 июля 1932 года.
В прокатном удостоверении может быть отказано фильмам, продюсеры которых, пренебрегая предупреждениями компетентных германских органов, продолжают прокатывать на мировом рынке фильмы, направленность или воздействие на зрителя которых наносят вред престижу Германии.
Победа нацистов вызвала в Голливуде вздох облегчения, хотя беспорядки на премьере Майлстоуна 5 декабря 1930-го, послужившие поводом для правительственного демарша, учинили именно штурмовики. Но наци клялись смягчить квоты во имя международного сотрудничества и клятву сдержали. В 1933-м в Германии вышли 65 голливудских фильмов против 54 в 1932-м.
По принципиальным соображениям немецкий рынок оставили United Artists и Уорнеры, представителя которых – Фила Кауфмана – весной 1933-го штурмовики избили и ограбили. Берлин извинился, утверждая, что беднягу с кем-то перепутали, но через несколько месяцев Кауфман умер в Стокгольме – возможно, от последствий избиения. Джек Уорнер в мемуарах (1964) его гибелью мотивировал свой уникальный для магната антифашизм – однако ухитрился при этом назвать Кауфмана Джо и датировать инцидент 1936 годом.
Тогда же на пять часов угодил в тюрьму выдернутый штурмовиками из собственной постели Макс Фридланд, представитель Universal, любимый племянник самого Леммле. Менеджер Columbia предпочел сбежать из Германии. Нацисты, поняв, что переборщили, клятвенно заверили: подобные инциденты не повторятся, и вновь не соврали. Они были так же заинтересованы в Голливуде, как Голливуд в них: немецкое кино впало в депрессию после изгнания неблагонадежных профессионалов и не могло насытить рынок. Эксцессы вроде расправы с Кауфманом были именно что эксцессами стихийного террора штурмовых отрядов.
После институционализации террора незатейливые арийцы могли пикетировать залы, где шли «дегенеративные» фильмы о любви белых мужчин к цыганкам или китаянкам. Могли закидать гнилыми фруктами премьеру (8 марта 1934 года) английской «Екатерины Великой» с еврейкой-эмигранткой Элизабет Бергнер в заглавной роли. Могли протестовать против цветного кино, в котором негры выглядели вызывающе черными. Эти домашние радости не мешали прокату в 1933–1940 годах свыше четырехсот американских фильмов.
Другое дело, что наци регулярно проверяли Голливуд на вшивость и неизменно убеждались: нет таких уступок, на которые плутократы не пойдут ради прибыли. Когда немцы наложили вето на «Веселую вдову» (1934) еврея-эмигранта Любича, Майер пригрозил уйти с немецкого рынка – но только если компанию ему составят конкуренты из Paramount и Fox, то есть никогда.
Насилие штурмовиков было прологом к требованию в апреле 1933-го уволить евреев из представительств голливудских фирм. Служащие-арийцы с энтузиазмом принялись их терроризировать, подарив менеджерам гуманный повод расстаться с евреями ради их «психологического комфорта». Голливуд это решение отменил, спровоцировав скоротечный бойкот своих фильмов, инициированный невнятным «профсоюзом продавцов», выторговал право сохранить «особо ценных» евреев, и то лишь до 1 января 1936-го.
После аншлюса Австрии Fox, Paramount и MGM уже безропотно уволят евреев из своих венских контор. Менеджер MGM Фриц Стренгхольт даже разведется с женой-еврейкой: она погибнет в концлагере.
В 1935-м наци дали понять, что не потерпят фильмов с участием евреев. Безумные претензии (много ли фильмов в Голливуде «юденфрай»?) подкрепило удорожание – с пяти до двадцати тысяч рейхсмарок – прокатных удостоверений. Но и этот кризис разрешился к обоюдному удовлетворению. Удостоверения подорожали лишь вдвое, а магнаты учинили «этническую чистку» своей продукции. Paramount вычеркнул из титров фильма «Генерал умер на рассвете» имя режиссера Майлстоуна, а музыку Эриха Корнгольда («Подари нам этот вечер») предложил заменить арийской партитурой.
Магнатов не слишком смутил даже запрет на вывоз валюты. Paramount и Fox реинвестировали в хронику, которой торговали по всему миру. Так Голливуд работал на нацистскую пропаганду: состояла-то хроника из съемок официальных мероприятий.
Майер хроникой не занимался и долго ломал голову, как вызволить деньги. Немецкие банки покупали марки за доллары, но по курсу, который не назовешь даже грабительским: только убийственным. Поэтому, найдя в декабре 1938-го способ вывести деньги из рейха всего лишь с 40-процентным ущербом, Майер ликовал. Комбинация заключалась в кредитовании немецкой – как легко догадаться, военной – промышленности. Так Голливуд финансировал мировую войну.
