– Не попробуешь – не научишься.

Отец всегда так говорил.

– Ты прямо как Джулиан, – проворчала Дрю, фыркнула и занялась замком. Ее ногти были покрыты облупившимся черным лаком. Кита поразило, как деликатно и осторожно она обращается с замком.

– Вот уж не думал, что меня когда-нибудь обвинят в сходстве с Джулианом Блэкторном, – заметил он.

– Ты сам знаешь, что я имела в виду, – Дрю посмотрела на него исподлобья. – Ведешь себя, как папаша.

Она повернула рычажный ключ.

– Хорошо, что вы с Таем подружились, – вдруг сказала она.

Сердце Кита резко толкнулось в ребра.

– Я хочу сказать, у него же всегда была Ливви, и друзья ему были не нужны. Такой клуб на двоих, куда никого не пускают, а потом появился ты… И вдруг ты тоже там.

Она замолчала, не выпуская замок из рук и глядя на него глазами, совсем как у Ливви – огромными, сине-зелеными, с черными ресницами…

– Что? – не понял он.

– Ну, не надо. Я слишком маленькая. Тай меня никогда не взял бы, даже если бы ты не объявился, – она просто констатировала факт. – Я люблю Джулиана. Он типа… лучший на свете отец. Ты для него всегда на первом месте. Но Тай… он всегда был моим крутым братцем. У него такие офигенные штуки в комнате, и животные его любят, и он все на свете знает…

Голос у нее дрогнул, щеки залились краской. Вошел Тай – волосы мокрые, в мягких кудряшках, – и сердце Кита дрогнуло. Правда он тут же сказал себе: это потому, что Тай застал их, когда они болтали о нем.

– А я тут замки вскрываю, – сообщила ему Дрю.

– О’кей, – сказал Тай, мельком глянув на ее новое увлечение. – Но мне нужно поговорить с Китом.

Кит вскочил, едва не смахнув на пол кучу скрепок.

– У Дрю действительно хорошо получается, – сказал он.

– О’кей, – так же безразлично повторил Тай. – Но мне надо поговорить с тобой.

– Ну, и говорите, – Дрю бросила на стол инструменты и смерила его яростным взглядом.

– Ну, не при тебе же.

Это и так было понятно, но Дрю сочла необходимым оскорбленно хмыкнуть, спрыгнуть со стола, вылететь из библиотеки и громко хлопнуть дверью.

– Это было не… она не… – Кит не договорил.

Но он не мог упрекать Тая. Только не сейчас.

Тай расстегнул молнию худи и полез во внутренний карман.

– Нам нужно на Сумеречный базар. Сегодня, – сказал он.

Кит заставил себя вернуться в настоящее.

– Мне запрещено появляться на Базаре. Подозреваю, и тебе тоже.

– Мы можем у ворот попросить о праве входа, – сказал Тай. – Я слышал, люди так делают. У Сумеречных базаров же есть ворота, так?

– Да, ворота есть. Это просто символическая зона, место встречи: они никого не впускают и не выпускают. И да, там можно попросить о праве входа у хозяина Базара, да только здесь – это Барнабас, а он меня ненавидит.

Тай взял скрепку и с интересом уставился на нее. У него синяки на шее, вдруг заметил Кит. Он их не помнил, и это показалось ему странным… хотя с другой стороны, разве он должен знать каждый синяк на коже Тая? Наверняка, это после той лондонской драки с Всадниками.

– Нужно просто убедить Барнабаса, что в его интересах впустить нас.

– И как ты собираешься это сделать? Мы что теперь, мастера-переговорщики?

Тай, занятый разгибанием скрепки, улыбнулся Киту одной из своих фирменных улыбок, похожих на восход солнца над морем.

– Ты – да.

– Я… – Кит понял, что невольно улыбается в ответ.

Он всегда был не чужд сарказму, зато комплименты переваривал плохо, но что-то в Тае Блэкторне доставало его до самых печенок и там, внутри, развязывало тщательно затянутые узлы защит, скреплявших его воедино.

Тай нахмурился, как будто и не заметил его глупой улыбки.

– Проблема в том, – сказал он, – что никто из нас не водит машину. Нам никак не попасть на Базар.

– Зато у тебя есть айфон, – сказал Кит. – Их в Институте несколько, я сам видел.

– Да, но…

– Я собираюсь познакомить тебя с поразительным изобретением человечества под названием «Убер», – торжественно сказал Кит. – Это навсегда изменит твою жизнь, Тай Блэкторн.

– Что ж, Ватсон, – сказал Тай, положив скрепку в карман, – Ты, может, сам и не сияешь, зато служишь отличным проводником света.

Диего, мягко говоря, удивился, что Гладстон решил запереть их в библиотеке. В его представлении это было не то чтобы очень надежное и безопасное помещение. Но как только они оказались внутри (Диего – разумеется, без оружия и стила), и тяжелые дубовые двери захлопнулись за ними, он сразу же начал сознавать несомненные достоинства, которыми обладала библиотека в качестве места заключения.

Стены тут были толстые и без единого окна, зато с огромным стеклянным куполом очень высоко от пола. От пола до потолка не было ни единого выступа, чтобы забраться наверх и попытаться его разбить, плюс нигде ни единого предмета, который сошел бы за оружие… можно, конечно, кидаться книгами или переворачивать столы, но вряд ли от этого будет много пользы.

Кьеран сидел, сгорбившись, на полу у подножия гигантского дерева, которое росло прямо из плит пола. Вот если бы оно доставало до потолка, подумал Диего, подходя к другу.

Кьеран согнулся, свернулся в клубок, прислонился к стволу, вдавив ладони в глазницы, словно надеялся себя ослепить.

– Эй, с тобой там все в порядке? – спросил Диего.

– Я скорблю, – Кьеран уронил руки на колени и поднял взгляд.

На щеках у него отпечатались подушечки ладоней.

– Все в порядке, ты же ранен. Я сам поищу пути к спасению, – Диего специально сделал вид, что не понимает.

– Нет, – Кьеран почти задохнулся. – Я скорблю. Я не могу.

– Чего не можешь?

– Спастись. Вина – как занавесь из терний, и я запутался в ней целиком. Стоит пошевелиться, и меня пронзает насквозь – вновь и вновь. Бассейн заставит тебя ощутить всю боль, которую ты в своей жизни причинил другим.

– Никто из нас не свободен от вины, – Диего подумал о своих, о Кристине. – Каждый причинил кому-то боль, намеренно или нет.

– Ты не понимаешь, – Кьеран покачал головой; прядь волос упала на лоб – темное серебро, переходящее в синий. – В Дикой Охоте я был просто соломинкой, несомой водой или ветром. Я мог только цепляться за другие соломинки и лететь. Я верил, что сам не оказываю на мир никакого воздействия. Значу так мало, что не могу ни помочь, ни причинить вреда.

Он сжал кулаки, вонзая ногти в ладони.

– Теперь я почувствовал боль Эммы и скорбь Марка, и страдания всех, кому я навредил в Охоте – и даже ту боль, что ощущал Эрек, когда умирал. Но как я мог принести людям всю эту боль, когда все деяния мои были написаны на воде?

Взгляд черно-серебряных глаз был совершенно загнанный.

– Кьеран, – сказал Диего, – дело не только в том, что ты причинял людям боль. Бассейн не показывает добра, только зло, вот в чем дело.

– Откуда тебе знать? – вскричал Кьеран. – Мы же едва знакомы, ты и я…

– Из-за Кристины, – перебил Диего. – Кристина верила в тебя. Истинной верой, нерушимой и незапятнанной. Почему, по-твоему, я согласился спрятать тебя здесь? Потому что она считала, что ты хороший, а я верил ей.

Он поспешно умолк, пока не сказал слишком много, но Кьеран и так уже поморщился при упоминании имени Кристины. Следующий его вопрос озадачил Диего.

– Как я смогу снова смотреть ей в лицо?

– Тебе настолько важно, что она о тебе думает? – Диего даже в голову не приходило, что это может быть так.

Не мог же Кьеран и вправду быть так хорошо знаком с Кристиной.

– Больше чем ты можешь себе вообразить, – ответил тот. – Как ты осмелился снова смотреть ей в глаза после того, как обручился с Зарой и разбил ей сердце?

– Мы что, должны сейчас это обсуждать? – уязвленно прошипел Диего.

Кьеран вперил в него совершенно дикий взгляд. Диего вздохнул.

– Да, я разочаровал Кристину и потерял ее уважение. Уж тебе-то следует понимать, каково это – подвести того, кого любишь. Разочароваться прежде всего в себе.