В таком режиме я дожила до 25 июня. Оставалось три дня до установленного Вениамином срока. Я перестала ночевать у мамы и знакомых, потому что с утра до вечера бегала по чужим домам и мне надо было находиться, что называется, на районе. Приходила со встреч, садилась на пол, плакала из-за очередной «картошки», потом ложилась спать, не раздеваясь и не уж тем более не разбирая супружескую кровать. Майке и Лисицкой уже не звонила – квакающий вайбер плохо заменял лучших подруг.
Вечером 25 июня я нашла Татьяну Юрьевну и ее двушку в единственной в округе многоэтажке. Даже без помощи риелтора! Племянница Татьяны Юрьевны разместила в фейсбуке объявление, и я оказалась первой дозвонившейся: недели тренировок хорошо развивают реакцию. Квартира мне понравилась – небольшая, по-настоящему, а не по объявлению, чистая, с раздельными комнатами, без ковров и фотографий голых женщин на стенах, зато с посудомоечной машиной. И на одиннадцатом этаже. И прямо над школой, секундах в сорока от нее. Татьяна Юрьевна тоже порадовала. Спокойная интеллигентная женщина, не обкуренная. И дверь мне открыла, и даже напоила чаем на кухне за столиком с видом на посудомойку. Мечта, а не хозяйка. Мы прямо за чаем подписали договор, я выдала Татьяне Юрьевне деньги за два месяца, а она мне – две пары ключей.
– Можете уже сегодня здесь ночевать, Тоня, – сказала хозяйка, улыбнулась по-доброму и ушла.
Если бы я умела делать колесо, я бы сделала его там, в прихожей, не выпуская из рук ключей. Счастье такой силы я, пожалуй, последний раз испытала, когда увидела свою фамилию в списках поступивших в МГУ (снова прости, Кузя).
Я сбегала в квартиру Вениамина, принесла оттуда постельное белье, ночную рубашку, пачку печенья и ноутбук. Ночью на большом раскладном диване я впервые за три недели спала без уличной одежды.
В следующие два вечера я перевозила вещи – с помощью Лисицкого, который еще не отбыл в Питер к Лисицкой и по ее приказу ездил ко мне после работы. В багажнике его большого джипа почти вся наша с Кузей жизнь переехала из одной квартиры в другую. Бегемота, которого я боюсь водить, Лисицкий тоже подогнал поближе к нашему новому подъезду.
Я гордилась собой: уложилась в срок, нашла хорошую квартиру по нормальной цене, и уже третий день не плачу на полу. Прямо гора с плеч!
Если вам кажется, что гора упала с плеч, убедитесь в том, что она не упала вам, например, на ногу.
Вечером 28 июня я позвонила Вениамину и дружелюбно спросила, можно ли зайти и взять кастрюлю – варить Кузе макароны. Вениамин был холоден, но разрешил: «Ладно, заодно ключи забрось».
Я пришла, позвонила в дверь, долго ждала. Воспользоваться своими ключами теперь казалось неправильным. Наконец мне открыли. Но войти не получилось – я споткнулась об огромный чемодан в прихожей. За ним обнаружилась Катерина Х., я узнала ее по фотографии из «Одноклассников». В руках она держала противень с грибами, а ее шею украшала леска с сушащейся рыбой – наш ответ гавайским бусам. Дома было довольно тепленько.
– Кастрюлю я помою, – сказала домовитая Катерина. – Суп вот сготовила.
Пройти дальше мне не предложили, поэтому я так и стояла у открытой двери на лестничной клетке. Вся прихожая была завешана гирляндами из рыбы. Запах стоял соответствующий – праздничный. В спальне, еще вчера моей, шумел телевизор. Вениамин вышел ко мне, когда Катерина уже обменяла через чемодан мокрую зеленую кастрюлю на мою связку ключей.
– Мы на балконе нашли старые игрушки, заберешь? – спросил он не поздоровавшись. Тон у него был раздраженным. Я поняла, что теперь это единственный тон, которым муж (бывший? полубывший?) готов со мной общаться.
– Да, конечно. Кузя их любит. Ну или может у тебя в них играть, если хо…
– Мы выбросим, если не заберешь, нам они на фиг не нужны, – перебил Вениамин.
Не то что сушеная рыба.
– Хорошо, – я старалась смотреть мимо Вениамина. – Я заберу.
Он молча ушел на балкон, вернулся с большой клетчатой «челночной» сумкой и бросил мне под ноги, прямо на чемодан.
Я взяла в одну руку сумку, в другую – кастрюлю.
– До свидания, – сказала я Катерине Х., не спускавшей с меня глаз, и пошла вниз. Вениамин уже снова отбыл в спальню.
На улице я поняла, что сумка слишком тяжелая. Тогда я надела зеленую кастрюлю на голову и медленно, все время меняя руки, потащила Кузины игрушки в наш с ними новый дом.
На одиннадцатом этаже у лифта меня ждала хозяйка Татьяна Юрьевна. У нее было виноватое лицо, и это не предвещало ничего хорошего.
– Тоня, простите меня, – заговорила она сразу и быстро. – Я не хотела по телефону, сама приехала…
Тут она осеклась – заметила кастрюлю на моей голове. Выглядела я, наверное, стильно и воинственно.
– Проходите, – устало сказала я. Я же не какой-нибудь Вениамин, чтобы держать человека на лестнице.
– Простите, – повторила она уже в кухне. Тяжело села на табуретку, сложила руки на коленях. – Вам придется уехать из квартиры.
– Та-ак, – протянула я и зачем-то убрала кастрюлю в посудомоечную машину.
– Понимаете, у меня есть сын, – сказала Татьяна Юрьевна, помолчав. – Человек он своеобразный. Он, как бы это сказать, сидит. Сидел. В тюрьме. До недавних пор. А теперь выходит. Жить с ним я не могу. Лишить его квартиры тоже – все-таки сын. Но будет плохо, если он вас здесь застанет.
Своеобразный человек меня просто убьет, поняла я. И возможно, снова сядет, осчастливив мать, но мне это уже не поможет.
– Ясно, – сказала я. – Сколько у меня времени?
– Понятия не имею, – ответила Татьяна Юрьевна и опустила глаза. – Но лучше бы уложиться в пару дней. Вы не представляете, как мне тяжело. Он был таким хорошим мальчиком в детстве. Это же его пианино в маленькой комнате. Подавал надежды, ему прочили Гнесинку и блестящее будущее, я сама ставила ему руку…
Татьяне Юрьевне явно было стыдно – и передо мной, и перед всеми теми, кому ее мальчик подавал ложные надежды, и перед будущим, которое наступило вместо того, блестящего. Я пожалела ее и даже забыла о том, что мне теперь негде жить.
– Разговаривайте со своим сыном, Тоня, – сказала она горько уже в дверях. – И не только об уроках и о беспорядке в комнате. Очень важно знать, чем живет твой ребенок. Очень важно.
Не знаю, имеет ли право мать, у которой сын сидит в тюрьме, давать советы по воспитанию детей, но я ей поверила и пообещала себе, что беспорядок в комнате никогда не встанет между мной и Кузей. Особенно если я ему эту комнату заново найду.
Потом я села на пол и привычно выплакалась.
Утром я проснулась с тяжелой, похмельной головой, хотя ничего, кроме чая, мы с Татьяной Юрьевной на ночь не пили.
Итак, итог: мужа нет, дома нет, друзей нет, работы нет и о поиске даже думать страшно, а остатки денег придется отдать новому хозяину и новому риелтору, без которого за два дня квартиру точно не найдешь. Первый месяц лета прожит зря. Обнуляем результат.
В это время ожил скайп. Звонила Майка – тот самый друг, которого у меня якобы нет.
– Приве-ет, Козлик! – махала она мне с экрана. – Как ты там? Обживаешься на новом месте?
– Да, – сказала я как можно бодрее. – Привезла вчера последние вещи, познакомилась с Катериной Хэ.
– О! И как она, тепленькая? – засмеялась Майка. Она теперь все время смеялась, и мне не хотелось посвящать ее в свои криминальные хроники.
– Вполне! Грибы сушит.
– Отлично! – Снова Майкин смех. – Наша белочка! А я тебе не просто так звоню, а по хозяйству. Моя мама просила тебя заехать к ней сегодня. У нее там клубника с дачи. Тонны три. Просила взять с собой ведро или большую кастрюлю.
– Кастрюлю как раз могу! – И я рассказала Майке о том, как путешествовала по району в полном обмундировании. Майка смеялась, а я чувствовала, как с каждым ее комментарием жизнь налаживается. Квартиры нет? Подумаешь! Зато есть клубника. И Майка. И Марко, который однажды спас положение так убедительно, что прочно закрепил нашу веру в чудеса.
