Я немного запутался.

– Но ими же не едят, – сказал я.

– А я и не говорила, что вы ими едите, – отрезала мисс Трефьюсис.

– Так что же в них такого ужасного? – настаивал я.

– Они будто червяки, выползающие из ноги, – скривилась она. – Ненавижу их, ненавижу! Смотреть на них не могу!

– Как же вы тогда стрижёте ногти на ногах?

– А я их не стригу, – отвечала она. – Ногти мне стрижёт мой мальчик.

Почему же она в таком случае «мисс», недоумевал я, если у неё есть мальчик? Незаконнорождённый, наверное.

– Сколько лет вашему сыну? – осторожно поинтересовался я.

– Нет, нет, нет! – вскричала она. – Вы совсем ничего не понимаете? «Мальчик», boy, – это слуга-туземец. Как вы можете этого не знать, если читали Айзека Дайнесена?

– Ах, ну да, конечно, – сказал я, припоминая.

Я машинально тоже взял в руки апельсин и начал его чистить.

– Нет! – содрогнулась мисс Трефьюсис. – Так вы можете подцепить какую-нибудь гадость. Возьмите вилку и нож. Ну, смелей. Попробуйте.

Я попробовал. Было забавно надрезать кожуру и снимать её по частям.

– Ну вот, – похвалила она. – Молодец.

– Много таких «мальчиков» работает на вашей плантации? – полюбопытствовал я.

– Человек пятьдесят, – ответила она.

– Они ходят босиком?

– Мои – нет. Ни один не выходит на работу без обуви. Мне это обходится в целое состояние, но дело того стоит.

Мне нравилась мисс Трефьюсис. Нетерпимая, умная, великодушная и интересная. Я чувствовал, что, если что, она в любую минуту придёт мне на помощь. Не то что майор Гриффитс – пресный, пошлый, заносчивый и недобрый, люди такого сорта без колебаний оставят тебя на съедение крокодилам, ещё и подтолкнут к разинутой пасти.

Оба они, конечно, были совершенно сумасшедшие. Все на этом корабле были со сдвигом. Но самым чокнутым оказался мой сосед по каюте А. Н. Сэвори.

Я заметил первый признак его ненормальности в тот вечер, когда наше судно находилось между Мальтой и Порт-Саидом. После обеда наступила липкая жара, и я прилёг на свою верхнюю койку, чтобы немного вздремнуть, перед тем как переодеваться к ужину.

Переодеваться? О да, разумеется. Все на корабле каждый вечер переодевались к ужину. Мужская особь строителя империи, где бы эта особь ни находилась – на привале в джунглях или же в море на вёсельной лодке, – всегда переодевается к ужину, то есть надевает белую сорочку, чёрный галстук, смокинг, чёрные брюки и чёрные лакированные туфли, чтобы быть при полном параде – и к чёрту климат.

Так вот, я лежал на койке, полуприкрыв глаза. Внизу одевался А. Н. Сэвори. В каюте было слишком тесно, поэтому мы переодевались по очереди. Сегодня вечером первым одевался он. Он уже повязал галстук-бабочку и надевал чёрный смокинг. Я в полудрёме следил за ним и увидел, как он достал из несессера картонную коробочку. Встал перед зеркалом над умывальником, открыл коробочку и запустил в неё пальцы. Достал оттуда щепотку белого порошка, которым тщательно посыпал плечи своего смокинга. Потом закрыл коробку и убрал её назад.

Внезапно с меня слетела вся сонливость. Что он задумал? Я закрыл глаза и притворился, что сплю. Подозрительное дело, думал я. С какой это стати А. Н. Сэвори посыпает смокинг белым порошком? И вообще, что это за порошок? Может, особые духи или магический афродизиак?

Я дождался, пока он уйдёт из каюты, соскочил со своей полки и почти без всяких угрызений совести залез в его несессер. «Английская соль» – гласила надпись на картонной коробке! И там действительно была английская соль! Ну и зачем ему посыпать себя английской солью? Он всегда казался мне странным типом, в нём чувствовалась какая-то тайна, хотя мне и не удавалось её раскрыть.

Под его койкой стояли чемодан и чёрный кожаный футляр. Чемодан был самый обыкновенный, а вот футляр меня интриговал. По размеру он походил на футляр для скрипки, но без выпуклой крышки. Просто прямоугольный кожаный пенал около трёх футов длиной с двумя крепкими медными застёжками.

– Вы играете на скрипке? – как-то спросил я его.

– Что это вам в голову взбрело? – отвечал он. – Да я даже на патефоне не играю.

Обрез у него там что ли, подумал я про себя. По размеру вроде подходит.

Положив коробок с английской солью на место, я принял душ, оделся и поднялся наверх, чтобы выпить перед обедом. У стойки бара один табурет оказался свободным, я сел и заказал бокал пива.

На других табуретах сидели восемь загорелых крепышей и среди них А. Н. Сэвори. Табуреты были привинчены к полу. Стойка выгибалась полукругом, так что все могли свободно переговариваться друг с другом. Нас с А. Н. Сэвори разделяли пять табуретов. Он цедил джимлет – так зодчие империи называли джин с лаймовым соком. (А лайм, если кто не знает, это особо кислый мелкий зелёный лимон.) Я сидел и слушал болтовню про охоту на кабанов с копьём, про поло, про то, как лечить запор с помощью карри, и чувствовал себя лишним. Мне нечего было им рассказать, поэтому я перестал прислушиваться и пытался решить загадку английской соли.

Я взглянул на А. Н. Сэвори. С моего места мне были хорошо заметны крошечные белые кристаллики на его плечах.

И тут произошло нечто странное.

А. Н. Сэвори вдруг принялся стряхивать с себя английскую соль. При этом он как-то нарочито сильно ударял рукой по плечу и громко приговаривал:

– Вот чёртова перхоть! Надоела хуже горькой редьки! Кто-нибудь знает, как от неё избавиться?

– Попробуйте кокосовое масло, – посоветовал один.

– Помогает лавровишневая вода со шпанскими мушками, – предложил другой.

– Послушайте меня, старина, – сказал владелец чайной плантации из Ассама по имени Ансворт, – вам нужно улучшить кровообращение в голове. Для этого каждое утро окунаешь голову в ледяную воду минут на пять. Потом хорошенько вытираешь. Сейчас у вас роскошная шевелюра, но, если не вылечиться от перхоти, станете лысым как коленка. Сделайте, как я говорю, и всё будет в порядке, старина.

У А. Н. Сэвори и в самом деле были густые чёрные волосы, так с какой стати он придумывает себе перхоть, которой у него нет?

– Спасибо огромное, старина, – поблагодарил А. Н. Сэвори. – Я попробую. Посмотрим, что получится.

– Отлично всё получится, – уверял его Ансворт. – Моя бабушка так избавилась от перхоти.

– Ваша бабушка? – сказал кто-то. – У неё была перхоть?

– Когда она причёсывалась, – сказал Ансворт, – прямо как снег шёл.

Я в сотый раз сказал себе, что все они неизлечимые психи, но теперь я начинал думать, что А. Н. Сэвори переплюнул их всех. Я сидел, уставясь в своё пиво и пытаясь понять, зачем он убеждает всех, что у него перхоть.

Ответ я получил через три дня.

Наступал вечер. Мы медленно тащились по Суэцкому каналу. Стояла невыносимая жара. Была моя очередь первым переодеваться к ужину. Пока я стоял под душем, а потом одевался, А. Н. Сэвори лежал на койке, глядя в пространство.

– Каюта к вашим услугам, – наконец сказал я, открывая дверь. – Увидимся наверху.

Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно вращающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жёсткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки сползают по спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, словно не замечали жары.

Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не оказалось. Чёрт, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась петарда.

Незнакомец был совершенно лысым, поэтому я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.

Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился.