Разваливался Союз, на нас обрушивалось все сразу: гласность, плюрализм, брошюрки про оральный секс, кооперативы, многопартийность, неформалы, фестивали, Нагорный Карабах и ГКЧП... Было интересно - и страшно, и я до конца не верил, что может быть так: лег спать в одной стране - а проснулся уже в другой. Проснулся с именем Мишки на запекшихся искусанных губах и на простыне, забрызганной пятнами молофьи - тогда я и научился стирать, потому что давать в стирку маме эту простыню и эти трусы было стыдно.
Мы по-прежнему планировали ехать на учебу в Москву, но откуда-то я знал, что это наше последнее с Мишкой лето. Может быть, если бы не это ощущение, я бы сдержался на выпускном. А может быть, все проще, и виновато шампанское, которого я впервые выпил так много?
Мы встречали рассвет, сидя на пустынном пляже. Уже закончилось все: и развеселый банкет, на котором Димка при всех целовался с Райкой, а Сережка курил в компании учителей труда и физкультуры - как равный, и танцы, и мелкое хулиганство вроде развешивания всякой ерунды на столбах и надписей мелом на стенах "10-А, выпуск-1991", и еще много чего. Мы просто сидели на песке.
Так уж получилось, что мы с Мишкой опять были отдельно от всех. На пляж выходил высокий скалодром, и мы зашли за большой камень.
Разговор не клеился. Мы молчали, смотрели на море, за которым уже разгоралось солнце - чтобы вот-вот выкатиться на небо и прочертить по воде пламенеющую дорожку, иногда бросали камушки в воду, да еще Мишка то и дело смотрел на меня своим быстрым взглядом исподлобья и время от времени улыбался той самой особенной улыбкой. Наконец, он привстал и потянулся за очередным камушком - пояс его брюк сполз ниже талии, открывая чертовы ямочки на пояснице...
Я не выдержал.
- Мишка, - начал я. - Ты только это... не думай... короче... я люблю тебя, Мишка.
- Леха, - отозвался он. - Ты правда не шутишь? Знаешь, такими вещами... Короче, блин, я... я тебя тоже...
Я обхватил его - неумело, это в мечтах я был героем-любовником, а тут не знал, как быть. Обнял, как иногда обнимал маму или Светку. Прижал к себе. Коснулся его губ - легко-легко, не смея, да и не умея поцеловать по-настоящему. И он в ответ так же неумело и робко прижался губами к моим губам...
- Вы что это делаете? Ах вы, байстрюки, шоб вам не дожить до лучших времен! Матери вашей сто чертей, та чтоб я вас видела в гробу сегодня же вечером! А ну, марш домой, собачий сын, я тебе такое дома устрою, что этого не слыхано и не видано! А ты, поганец, чтоб вся Одесса плевала тебе в спину! - к моему носу приблизился увесистый женский кулак.
Тетя Инесса, которая решила, что раз ей хочется спать, то встречать рассвет выпускнику не обязательно, разыскивала своего отпрыска - и разыскала. В моих объятиях. Мы с Мишкой панически отскочили друг от друга и мямлили что-то нечленораздельное типа "да мы ничего, мы ж ничего не делали...", а тетя Инесса продолжала разоряться!
- И кто? - вопила она, уперев руки в боки. - Мальчик! Нет, вы только послушайте, это ж мальчик! И это не простой мальчик, это тот мальчик, что я его держала за своего сына! - она адресовалась уже к Мишке: - Но, чтоб вы оба были здоровы, как я вас не хочу видеть - ты что, не мог найти себе хорошего еврейского мальчика из приличной семьи? На черта тебе бегать до этого байстрюка?
Вот это она уже зря сказала, потому что за ней маячила фигура моей мамы, и мама рассердилась не на шутку.
- Ну знаешь, Инесса, если наша семья тебе не приличная, так катись ты к лешему, спекулянтка! Вся Молдаванка знает, что ты таскаешь целые торбы из своей столовой! - тетя Инесса работала завпроизводством в общепите. - Не смей больше ко мне обращаться!
- Ты посмотри на нее! - ахнула тетя Инесса.
Мы с Мишкой переглянулись - и схватили каждый свою маму под руку.
Они пили что-то покрепче шампанского - на столах я видел и водку, хотя выпускникам ее не досталось - и могли натворить дел. Поэтому мы поспешили их растащить, пока они не вцепились друг другу в волосы.
На следующий день Мишка уехал - мать отправила его к бабушке куда-то в Николаевскую область. Вскоре уехал и я - в Москву на учебу, как и собирался...
Сколько я знаю, мама и тетя Инесса больше ни разу даже не поздоровались. А когда я приехал домой на каникулы, в доме тети Инессы жили уже какие-то чужие люди: прежние жильцы, как мне сказали, отбыли в Землю Обетованную.
Я выдохнул. Все было во мне: отчаяние и облегчение, боль и тоска. Каким дураком надо быть, чтобы надеяться на свидание с Мишкой, и тем более - на настоящий роман!
* * *
С тех пор утекло много воды. Я думал, что моя первая любовь подернулась пеплом лет, но голос Мишки в телефоне развеял эту уверенность. Я любил только его - любил всю жизнь, любил в каждом новом мужчине, в каждом случайном свидании.
