Она и вела себя строго, и выражение ее освещенного молодостью лица обычно было строгим, и то, что это было не вымученным, а естественным, делало черты его красивыми. Одевалась она подчеркнуто аккуратно, денег на особый модный блеск не было, да ей это было и не надо. Она знала, что когда поймет - "Это - он", он не сможет не обратить на нее внимания, а как это будет, она не задумывалась. Мужчина воспринимался ею единственно как отец ее ребенка и единственно затем и был ей нужен. И тот, кого она выберет, должен был стать единственным, навсегда. Она не понимала Каренину. Разве можно желать лучшего отца для ребенка, чем ее муж? Как она могла так мучить своего Сережу? И даже не гибель Анны вызывала наибольшее ее сострадание, а эта преступная по отношению к ребенку, любовь. Не осуждение, а именно сострадание: как она могла так сбиться, так заблудится, когда все так ясно и просто?
После школы Катя не пошла в институт, хотя ей и говорили: "С твоими способностями..." Про свои способности она сама все хорошо знала, окончила курсы при престижном колледже, и уже через полгода работала в небольшой устойчивой фирме. Ее удивляли разговоры новых подруг о желании выйти замуж за деньги, а не за человека. Она их жалела, как и Анну, хотя у этих и была другая крайность. Сама Катя просто жила в понимании, что все будет, так как надо. Спокойно и уверенно отвергала все притязания и предложения, не похожих на отца ее ребенка, не нервничала, не переживала. Она по-прежнему не гналась за модой, не старалась быть ярче, чем есть...
Игорь увидел ее на работе. Подошел, и еще не успел ничего сказать, как она каким то неведомым, данным ей природой органом, уловила искомые волны - он. И ответила, и согласилась на встречу. Ей было известно все, что будет дальше. Так и было...
Через несколько месяцев, в головокружительно высоком, пахнущем ладаном и сияющим сотнями свечей пространстве Храма он надел ей на палец обручальное кольцо...
Был он старше на десять лет, жил уверенно и осмысленно. Материальных проблем они не знали. Но Катю это не волновало. Напротив, она боялась за него.
- Вернулся бы ты обратно в институт, все-таки кандидат наук, писал бы докторскую. Зарплату там какую-то да платят, прожили бы. Тебе надо было уйти оттуда, чтобы встретить меня. А теперь можно возвращаться.
Он улыбался.
- Умна ты, Катюш! Поражаюсь. Все знаешь. Только докторская моя ни кому не нужна. Да и здесь, ведь не все в деньги упирается, дело затягивает. И помочь я могу многим. На храм жертвую, недавно православный журнал на мои деньги выпустили...
Эти слова огорчали ее, но все тут же забывалось, она была счастлива тем, что день ото дня убеждалась в правильности своего выбора. Она любила его за то, что это он, и за то, что он будет отцом ее ребенка, как и хотела, - навсегда. Она достигла своей цели, программа выполнена, почти выполнена. Оставался сам ребенок... Но вот ребенка, почему-то все не было. Он успокаивал ее:
- Не волнуйся. Он просто дает нам время налюбиться. Хочет, чтоб мы заскучали по нему. Чтоб прийти, так прийти, - долгожданным. А то, - скажет, - так неинтересно: раз, и готово, так они меня и любить не будут. А я их помучаю, помучаю, а потом, - нате вам! Видишь, какой он у нас - еще не появился, а вредничает.
Она смеялась и плакала одновременно. Ее убеждали лучшие врачи:
- И вы здоровы, и муж ваш здоров. Вы родите прекрасного ребенка. Но нужно время, организм должен перестроиться, привыкнуть...
Она все понимала, верила. И все равно не могла успокоиться.
В отсутствии Игоря она стала ходить в Храм, где их венчали, подолгу стояла перед большой и светлой иконой Богородицы. Катя ставила свечку и просила, просила, глядя на Нее. Хотела встать на колени, но стеснялась, в храме всегда были люди. И однажды решилась. "При чем тут люди? Я обращаюсь к Ней. Значит, есть только Она и я. Я же не из хитрости. Искренне". Она преклонила колени, опустила голову, и долго-долго стояла так, не обращая внимания на боль в спине и коленях. А, выпрямившись, поцеловала угол Иконы, чего раньше тоже никогда не делала.
И вот вскоре... она боялась поверить, ждала день, другой. Даже мужу не сказала, опасаясь вспугнуть надежду на счастье. Врач же только назначил день, когда надо прийти, и уж тогда он скажет точно. Она решила не говорить Игорю. Когда убедится, что точно-точно, тогда и скажет... В этот день он улетел в другой город, обещая вернуться вечерним рейсом. В консультации, услышав "Да", она бросилась, было домой, но у раздевалки вспомнила, что Игоря нет. Позвонить? Но как по телефону... она не могла представить. Бродила по улицам, чувствуя не радость, а напротив - сумбур и тревогу. В Храме Катя долго стояла у "своей" Иконы. Благодарила, уже не стесняясь, вставала на колени, целовала Ее. И не ушла сразу, посидела на лавке у стены, потом подошла к Алтарю, долго стояла у Распятья, пошла вдоль икон, останавливаясь, пытаясь разобрать церковно-славянскую вязь, подняла глаза, и словно дрожью окатило тело, мгновенно после этого, вытянув его как струну, - у Богородицы по щеке текла струйка крови, и в тот же миг тревога, гнездившаяся под сердцем, сжала его безжалостно и сильно, - миг, отпустило, но чуть продлись этот миг, Катя упала бы бездыханной. Она обернулась на "свою" Богородицу, успокоилась, поняла, - это так нарисовано, икона такая. Тревога, настигнув, уже не отпускала, не спасали и святые стены.
А потом он звонил ей из далекого аэропорта:
- Сейчас вылетаю, через час - дома! Ты не заболела? Голос у тебя что-то...
- Нет. Я... У нас...
- Что у нас? Ничего не слышу.
- Я люблю тебя. Приезжай быстрей.
- Лечу! В буквальном смысле! Целую.
- Быстрее, быстрее, я очень хочу тебя видеть...
Разговаривая с ним, она вроде бы успокоилась, но, повесив трубку, ощутила зыбкий неуют. Встряхнулась: что же я? Через час он будет дома, я скажу... Она представила, как все произойдет, и эти мысли словно убаюкали ее. Но телефон, как будильник, вырвал ее из пелены сна.
- Долетел, сейчас еду. Как ты?
- Все нормально. Ты только быстрее приезжай. Быстрее. Я тебе... Я...
