Я ожидаю от тебя письма в Москву по адресу, который я уже написал, в гостиницу Торлецкого; напиши в нем, как ты себя чувствуешь, здорова ли ты, мой душенок. Ради бога, береги себя и детей. Я пробуду дня по два или по одному в Херсоне. Николаеве, Харькове, Екатеринославе и Москве. Из Москвы, бог даст, еще напишу, чтобы тебя приготовить к приезду [...].

(Это-последнее из дошедших до нас писем П. к жене с театра войны. Деятельность П. в Симферополе, по воспоминаниям одного из его тогдашних помощников, врача В. С. Кудрина,- "была полна, можно сказать, самой юношеской энергии, и он работал без устали, не имея никогда определенного времени для обеда; нам, ближайшим сотрудникам и ученикам, оставалось только всеми силами подражать своему любимому наставнику, относившемуся к нам строго и требовательно по службе, но всегда очень радушно в частных беседах по вечерам за чаем в его скромной городской квартире". Врачебно-административная деятельность П. в Крыму и деятельность сестер милосердия отражены в письме П. к проф. Зейдлицу и в других документах настоящего раздела.)

II. ПИСЬМО К К. К. ЗЕЙДЛИЦУ

Севастополь, 16-го, 17-го и 19-го марта 1855 г.

(Письмо к проф. К. К. Зейдлицу, подобно севастопольским письмам П. к жене, является документом, отражающим мысли и взгляды гениального хирурга непосредственно в момент их возникновения, освещающим события при самом их зарождении. Но в отличие от писем к жене оно заключает в себе сообщения и мысли, выясняющие развитие военно-медицинской доктрины великого русского ученого, принятой затем в армиях всего мира.

Подлинное письмо, на немецком языке, не найдено; опубликовано Н. Ф. Здекауером в русском переводе. Печатается по тексту этой публикации; включено в книгу: "Севастопольские письма Н. И. Пирогова" (стр. 175 и сл., 1907); небольшой отрывок перепечатан в журн. "Медицинское обозрение" (1885, No 21, стр. 849 и сл.). Является ответом на два письма З-ца к П., который отослал их, вместе с настоящим, Н. Ф. Здекауеру для прочтения друзьям. Одно письмо, З. (от 19 октября 1854 г.) также опубликовано Здекауером в русском переводе ("Р. ст.", 1885, т. 47, No 9, стр. 461 и сл.; полностью воспроизведено в "Севастопольских письмах", 1907). Это письмо 3-ца вызвано опубликованной тогда третьей частью Клинических монографий П. "Статистический отчет" (1854 г.). См. еще в разделе "Воспоминания о Крымской войне").

Aequinoctium russum. (Русское равноденствие [по календарю]).

Христос воскресе!

Любезный друг!

Благодарю, что вы меня не забыли. Не даром нам здесь, по высочайшему повелению, засчитывают месяц за год службы. Если уже в обыкновенной жизни, в течение суток, человек может преспокойно умереть каждую минуту, т. е. 1440 раз, то возможность умереть возрастает здесь, по крайней мере, до 36400 раз в сутки (число неприятельских выстрелов) [...].

Я более трех недель был болен совершенно так, как в Петербурге в 1842 г.; но так как я теперь опытнее стал и лучше узнал свою натуру, то я уже до того дошел, что теперь могу выходить. Гретые морские ванны и постепенный переход от них к холодным обливаниям удивительно хорошо подействовали на меня. Я теперь опять обливаюсь, как я это в Петербурге делал в течение нескольких лет, из ушата холодною морскою водою и чувствую себя опять здоровым. Прежнее беспокойство, боязнь смерти, я не испытывал и был спокоен и резигнирован (Покорен [судьбе]) во время моей болезни [...]. Но довольно о моем ничтожном я.

Общее несчастье и горе важнее этого. Кровь, грязь и сукровица, в- которых я ежедневно вращаюсь, давно уже перестали действовать на меня; но вот что печалит меня,- что я, несмотря на все мои старания и самоотвержение, не вижу утешительных результатов, хотя я моим младшим товарищам по науке, которые еще более меня упали духом, беспрестанно твержу, чтобы они бодрились и надеялись на лучшие времена и результаты. Один из них, дельный, честный и откровенный юноша, уже хотел закрыть свой ампутационный ящик и бросить его в бухту.

- Потерпите, любезный друг,- оказал я ему,- будет лучше.

Между тем уже наступило весеннее равноденствие! Я ваши два письма читал во время моей болезни, а то, не прогневайтесь, они остались бы нечитанными, и я приберег бы их до своего возвращения. Читал я и вашу критику моих взглядов, не без улыбки, а также и ваше мнение о происхождении чумы. Мое убеждение об определенном, неизбежном отношении смертности в каждой болезни и в каждой значительной хирургической операции так глубоко коренится во мне, что никакая, хотя бы и от друга происходящая критика не в состоянии поколебать его.

Я утверждаю, что ни в одной болезни, за исключением перемежающейся лихорадки, если она достигла повальных размеров и господствует эпидемически, какое бы то ни было лечение, даже придворно-атомистическое, (Имеется в виду шарлатанская система Мандта ) не могло бы значительно изменить процент смертельных исходов. Холера, тиф, воспаление легких, эпидемический скорбут, кровавый понос - до очевидности подтверждают это. Совершенно то же самое наблюдал я и при каждой значительной, опасной операции, если она в массах или эпидемически, как это бывает в военное время, повторяется.

(Зейдлиц жил тогда в своем имении близ Юрьева и писал Пирогову: "Моему дорогому другу и соратнику на зеленом поле Конференции СПб. Медико-хирургической академии профессору Пирогову. Вас менее удивит, что я при настоящих своих занятиях сельским хозяйством прочитал вашу хирургию, нежели то, что берусь за перо, чтобы с вами кое о чем поспорить. Само собою разумеется, что мне и в голову не могла прийти мысль осуждать или критиковать вашу хирургическую богатую опытность и сделанные из нее выводы. Я желаю с вами обсудить только некоторые общенаучные положения, которые вы, как мне кажется, в ущерб себе самому и нашей благородной науке и особенно практической медицине с какою-то математическою уверенностью отстаиваете. Вы сами сознавались, что и теперь способны колебаться в своих убеждениях - и не перестанете их подвергать строгой поверке, дабы там, где это окажется необходимым, заменить их более верными данными... В 3-м выпуске вашей "Хирургической клиники", на 2-й странице, вы высказываете убеждение, "что во всякой болезни и во всякой операции существуют постоянные незыблемые отношения в неудаче и смертельном исходе их". Это справедливо, если при этом имеется в виду известная отдельная болезнь или операция, но две различные между собой болезни или хирургические операции, при одинаковой внешней обстановке, непременно покажут, что они, именно потому, что они не одни и те же, могут иметь неодинаковые исход и окончание. Наблюдая целый ряд болезней и хирургических операций, мы усмотрим известный процент неудач и смертельных исходов, который выразится арифметическим числом, по вашему мнению и этим выразится их особенность, так сказать их натура.

Но вы сами опровергаете это положение следующими затем словами: "Эти отношения находятся в зависимости от постоянных влияний внешних условий на различные болезненные процессы, от индивидуальности больного и от вида травматического поранения, неизбежного при каждой операции". Эти три внешние фактора (в патологии приводится их более) между собой различны во времени и пространстве и поэтому являются главными причинами того, что известные болезни и хирургические операции в разное время и в разных местностях относительно неудачи или смертельного исхода не одинаково протекают, а следовательно, и не дают постоянных статистических результатов. Я с намерением употребил выражение "статистических", потому что введение ваше, очевидно, стремится к тому, чтобы доказать, что полученные в массе статистические результаты дают самое верное понятие о натуре болезни и об оценке способа лечения..."

О применении статистики в медицине П., кроме названной выше монографии, писал в своих обширных классических исследованиях, в том числе, в "Началах". В 1849 г. П. сделал в кружке врачей (ферейне) сообщение "О применении статистики..." (1883 г.).