Я, улыбаясь, утвердительно кивнул, в груди потеплело от приятных воспоминаний:

  - Помню, конечно.

  - Так я ж узнал, откуда балка! Она старая. Очень! Ну, в смысле, дом у нас не такой старый, как это бревно. Нет, он-то конечно старый - дом наш, но балка эта вообще старая! Прикинь? В-общем, она из какого-то господского дома старинного. Там такая история... После революции, когда коммунисты отстраивали страну советов, разбирались по всей нашей области господские дома на стройматериалы. А потом из этого хлама в городе коммуналок всяких понастроили. Вот в нашем доме, как раз из таких вот брёвен, крышу новую и слепили. Усекаешь?

  - Да ну... Чушь какая-то.

  - Ничего не чушь! Мне не веришь - в ЖЭКе сейчас спроси! Там должны знать, как и когда дома строили!

  - Даже если так, что это меняет?

  - Как это что? Всё меняет, Серёга! Клад у нас в области где-то лежит, а не за сотни километров! Из области это бревно!

  - Так там же, вроде, Дон был...

  - Великий Дон, друг! - Вовка демонстративно поднял указательный палец к небу, - Великий, мать его, Дон! Так раньше Северский Донец назывался! Так что никакой это не Дон, Шерлок Холмс ты липовый! Донец наш родной в двадцати километрах отсюда! Рядом!

  Я посмотрел ему в глаза и снова увидел в них того настоящего друга Вовку, который писал на стенах 'Лучше умереть стоя...', а теперь ещё и отомстил мне за Ватсона. Значит ещё не всё потеряно и пациент скорее жив, чем мёртв!

  - А знаешь, куда нам с тобой надо, Вовчик? - тут уж загорелся сумасбродной идеей и я. Он вопросительно приподнял косматые брови и с выжиданием уставился на меня, - В городской архив.

  - А что там?

  - А там будем искать старинные поселения на Северском Донце.

  Глава 4. Архив

  Архив встретил нас библиотечным запахом и затылком явно женской головы с гулькой из седых волос. Туловище было небольшим и состояло из квадрата с торчащими из него нижними конечностями. Одето туловище было в длинную коричневую юбку и пиджак из того же материала. Верхних конечностей видно не было вовсе. Оставалось надеяться, что они всё же есть, просто скрыты от нашего взгляда и находятся где-нибудь впереди. Весь организм женщины дислоцировался у окна холла Облархива и, судя по чавканью, был активно занят поглощением пищи. Голова, в ответ на наше дружное приветствие, глухо промычала:

   - Угу...

   Мы с моим другом ребята смекалистые, поэтому сами догадались, что леди таким экстравагантным образом поздоровалась. Туловище не двигалось, а чавканье продолжалось с прежней интенсивностью. Вовка, почему-то, поприветствовал её ещё раз и, переведя взгляд на меня, недоумённо пожал плечами. Повисла неловкая пауза в нашем, не успевшем начаться, диалоге. В помещении было тихо. На обшарпанном столе архивного работника блестел глянцем старый дисковый телефон, и лежала какая-то серая канцелярская книга, с привязанной к ней дешёвой китайской ручкой. На стене кварцевые часы издавали мерное тиканье, которое, эхом разносилось по абсолютной тишине помещения государственного учреждения. Я решил, что прождали мы уже достаточно долго, и только решился на вопрос, как вдруг прямоугольное туловище начало осуществлять медленное поступательное движение вокруг своей оси против часовой стрелки. Руки были! У меня отлегло от сердца... Одна из них держала чашку, а другая совершала 'вытирательные' движения о полу коричневого пиджака. В голове был рот, и он жевал. Глаза тоже были, и они смотрели на меня, а я, впервые в жизни, ощутил на себе действие телепатии. Мысли архивного секретаря стремительной рекой вливались в мозг и яркими красками изображали отчётливую картину следующего содержания: 'Мы с моим другом Вовой - ничтожнейшие создания, ничего не смыслящие в процедуре регистрации запросов от граждан, и даже не ведающие о существовании действующего Закона 'Об обращении граждан в государственные учреждения'! Из-за таких вот никчёмностей, как мы с Вовкой, в её жизни нет счастья, а страна разворовывается, и не видно этому конца. И вот мы стоим перед Ней и ПОЛНОСТЬЮ зависим от Её дальнейших решений! Она вершит судьбу ничтожеств! И ничтожества справедливо ответят за своё ничтожество!'.

  Заготовленный заранее вопрос застрял между голосовых связок, так и не родившись, а женщина - назовём её так - показав всем видом, что никакого интереса к нам не испытывает, медленной походкой подошла к столу, присела, уставилась на телефон и, стараясь выковырять языком застрявшую между зубов еду, сухо и громко проскрежетала:

  - Слушаю!

  Я стал лихорадочно вспоминать для чего мы сюда вообще пришли. Вовчик тоже молчал, видимо надеясь, что я шокирован в меньшей степени. В итоге образовалась пауза. Она цокнула языком и, очень глубоко вдохнув, очень громко выдохнула, затем облокотилась о столешницу и сцепив пальцы в замок, отвернулась в сторону. Истерично зазвонил телефон. Вовка чуть не подпрыгнул от неожиданности. Женщина неторопливо сняла трубку и поднесла её к уху, бросая на нас обжигающий взгляд. Я отошёл в сторону, Вовка попятился следом за мной.

  - Архив! - заскрипела она в трубку, и мне почему-то стало жаль невидимого собеседника, но в следующее мгновение произошло что-то совсем уж невероятное: на лице женщины, неведомо откуда, появилась настоящая улыбка! Не оскал, не ухмылка, а именно улыбка! Голос тоже изменился и стал немного походить на женский: - Привет, дорогуша!

  Мы с Вовчиком невольно переглянулись и без слов поняли, что не всё ещё потеряно и ситуацию можно попытаться исправить. Пока женщина говорила с подругой о своей нелёгкой жизни, у нас было время окончательно прийти в себя и сделать правильные выводы.

  - Тут в соседнем здании есть магазин продуктовый. Дуй туда, купи коробку конфет, - я протянул Вовке купюру и хлопнул по плечу, - Можешь ещё банку кофе захватить. И шоколадку! И в пакет всё обязательно!

  - Ага, - ответил тот и пулей выскочил за дверь.

   Через полчаса мы уже снимали копии со старинных карт, а милейшей души архивный работник, заботливо хлопочущая вокруг нас, участливо предлагала ознакомиться с оригиналами 'Плана генерального межевания' нашей губернии.