– Нет. И будет поздно. Что передать?

     Баннова томно поглядывала на инвалида. Сказать или нет?

     Плуготаренко встречал эту женщину. На площади, в сберкассе. Но не знал её фамилии. И вдруг понял – Баннова! Пресловутая Баннова! С азартом, во все глаза смотрел на Женскую Сладостную Сплетню, пришедшую вот прямо к нему в дом. Словно бы говорил ей: «Ну, ну, давай, говори, говори скорей! Не томи! А то ведь я ещё ничего не знаю!»

     Однако сплетница всё так же томно оттанцевала от двери и спустилась по лесенке на улицу.

     Ездил по квартире. Дышал не воздухом – золой.

     Часа через два ещё позвонили. Теперь уже по телефону добавили:

     – Юрий Иванович, здравствуйте. Это Зуева говорит. Татьяна Зуева, если помните.

     – Здравствуй Татьяна Васильевна. Слушаю вас.

     – Наталья просила передать, чтобы вы больше не приходили к ней.

     – И почему же это? – Железный Плуготаренко, не смотря ни на что, улыбался во всё лицо.

     – К ней приехал мужчина, любимый мужчина, как она говорит, и она с ним уедет на Украину. Она уже уволилась с работы. Она мне подруга, но… но плюньте на неё и разотрите. Не стоит она вас. Простите меня за этот подлый звонок, Юрий Иванович.

     – Ну что вы, Татьяна Васильевна! – Железный Плуготаренко, не смотря ни на что, уже смеялся: – Передайте большой привет от меня Наталье Фёдоровне, счастливого ей пути!

     Положил трубку. В глазах потемнело. Чуть не выпал из коляски.

     Торопливо поехал из комнаты, словно чтобы выпасть из коляски в спальне…

     …Время остановилось. Два или три дня он лежал у себя, отвернувшись к стене. Когда мать начинала говорить, сжимал веки. Когда склонялась к нему, трогала – дёргал плечом: уйди!

     Ночью он ехал на кухню и пил воду. Много воды. Ничего не ел. Вера Николаевна заметила только, что убавился сахар в сахарнице.

     Вера Николаевна ходила по квартире, плакала в открытую. Звонила Зиминым. Потом вроде бы в психбольницу. Просила какого-то Бориса Ивановича срочно приехать, помочь, спасти сына.

     По всхлипываниям, по благодарным словам её он чётко понял – машина с красным крестом приедет за ним завтра. Прямо с утра.

     У него оставалось мало времени.

     Глубокой ночью он поел. В кухне. Завернул в тряпку длинный кухонный нож. Который так любил точить. Выводить как саблю. Без которого теперь – никак.

     Потом одевался.

     Мать обморочно спала у себя.

     Тихо выехал из квартиры. Ключом, без щелчка, закрыл дверь.

<p>

<a name="TOC_id20265650" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20265652"></a>6

     Чтобы отправиться на вокзал в предварительную железнодорожную кассу, Михаил Янович вышел из подъезда утром, когда было ещё темно. Наташа в это время должна будет сходить на работу (на бывшую теперь), чтобы получить окончательный денежный расчёт. Поезд отправляется вечером. В девять.

     Увидел едущего к дому инвалида в коляске.

     Инвалид вдруг остановился. Спросил, который час. Готлиф повернул к фонарю запястье с часами – сказал.

     Инвалид не уезжал, большими, какими-то радостными глазами смотрел на Готлифа, Улыбался. Готлифу стало не по себе.

     – Мы с вами знакомы?

     – Нет! – выкрикнул инвалид.

     Готлиф неуверенно пошёл, а инвалид всё так же продолжал смотреть.

     Потом поехал к подъезду. Остановился у закрытой двери, стал поджидать толстую женщину. Только её одну. Её выхода из подъезда. Он что-то бормотал себе. Он сжимал под накидкой из брезента длинный кухонный нож. Ручка ножа была шершавой, крепкой. Сейчас наступит освобождение…

     Ивашова вышла из подъезда:

     – Юра! Ты?!

     Женщина попятилась.

     Плуготаренко схватил её длинной рукой. Держал за ворот дохи, не отпускал, точно выкручивал. Два раза взмахнул рукой с ножом. Словно примеряясь половчее ударить. Отпустил.

     Потом отъехал, отвернулся от женщины и полоснул себя по горлу…

     …В то зимнее тёмное утро люди, идущие на работу, останавливались: какая-то толстая женщина в дохе неуклюже бежала мимо фонарей. Прямо по проезжей части дороги. Точно чтобы не упасть, взмахивала длинным ножом и вскрикивала:

     – Ой!.. Ой!.. Ой!..

     Встречные машины увиливали от неё, зло сигналили.

     Её поймали. Отобрали нож и повели, крепко держа за руки. Женщина безумно выкрикивала в небо:

     – Ой!.. Ой!.. Ой!.. Ой!..

<p>

</p>